Том 4. Счастливая Москва - Андрей Платонович Платонов

матери, а теперь тетка глядела на девочку равнодушными глазами и не обрадовалась, что к ней приехала круглая сирота.

– Ты что сюда явилась? – спросила тетка.

– Мне мать велела, – произнесла Ольга. – Она ведь теперь умерла вместе с отцом, а я одна живу… Тетя, их больше нету!

Татьяна Васильевна подняла конец фартука и вытерла глаза.

– Наша родня вся недолговечная, – сказала она. – Я ведь тоже – только на вид здорова, а сама не жилица… И-их, нет, не жилица!

Ольга с удивлением смотрела на тетку, – теперь она казалась ей доброй, потому что грустила об умершей сестре и о самой себе.

– Живешь-живешь, и погоревать некогда, – вздохнула Татьяна Васильевна. – Ты ступай покуда посиди на улице, – указала она племяннице, – а то я сейчас полы только вымыла, уборку сделала, пустить тебя некуда…

– А я на дворе побуду, тут трава у вас растет, – сказала Ольга.

Но Татьяна Васильевна рассердилась:

– Нечего тебе на дворе тут делать! Здесь у нас куры ходят, они и так не несутся, а ты пугать их будешь – сидеть. А траву мы косим на корм кроликам, ходить по ней нельзя… Ступай по тропинке за ворота!

Ольга вышла на улицу; посредине ее лежали сложенные в штабель старые, ржавые рельсы, между ними уже много раз вырастала и умирала трава, и теперь она снова росла. Девочка села на эти рельсы – они находились как раз против окон того дома, где жила тетка, – и стала ожидать, когда высохнут полы в комнатах у тетки, и тогда ее позовут и накормят.

Но прошли уже все прохожие, проехали крестьяне на телегах в свои деревни, и ломовые возчики, возившие пшено в метках со станции, перестали ездить, – наступил вечер, и стало темно. У Ольги озябли голые ноги, она их поджала ближе к себе и задремала, сидя на стынущем рельсе. Затем, открыв глаза, она увидела, что в окнах у тетки теперь горел свет, а на всей утице была страшная тихая ночь детства, населенная еле видимыми, неизвестными существами, от которых все люди спрятались домой и заперли двери на железо. Ольга побежала поскорее к тетке; калитка была закрыта, тогда девочка постучала в освещенное окно. Изнутри комнаты отдернули занавеску, и оттуда на Ольгу поглядело большое лицо пожилого человека, обросшего густой черной бородой; он быстро проглотил что-то, словно испугавшись, что к нему пришли отнимать пищу, и внимательно всмотрелся во тьму своими глазами, такими маленькими, что они казались кроткими, как бывает у животных. Позади этого человека был виден стол с ужином, и Татьяна Васильевна сейчас поспешно убирала хлеб и посуду со стола.

Ольга отошла от окна. Вскоре отворилась калитка, и оттуда выглянула тетка.

– Ты что стучишь? – спросила она. – А мы уж думали, ты давно ушла…

– Я уморилась ждать, когда вы позовете, – сказала Ольга. – Я боюсь одна на улице…

– Ну, иди уж, – позвала тетка.

В кухне и горнице у тетки было чисто, прибрано и покойно, и пахло хорошо, как у богатых. «Здесь я жить не буду, – подумала Ольга. – Тут нельзя: скажут – ты испачкаешь все». Муж Татьяны Васильевны, который смотрел на Ольгу через окно, опять ел за столом свой ужин.

– От своих детей бог избавил, зато нам их родня подсыпает, – вздохнула Татьяна Васильевна. – Вот тебе, Аркаша, племянница моя, она теперь круглая сирота: пои, корми ее, одевай и обувай!..

– Изволь радоваться! – равнодушно, точно про себя, сказал муж Татьяны Васильевны. – Ну, дай ей поесть, и пускай она сегодня переночует… А то отвечать еще за нее придется!

– А чего ж я ей постелю-то! – воскликнула тетка. – У нас ведь нет ничего лишнего-то: ни белья, ни одеяла, ни наволочки чистой!

– Я так буду спать – на жестком, а покроюсь своим платьем, – согласилась Ольга.

– Пусть ночует, – указал жене дядя, Аркадий Михайлович. – А ты нынче не зверствуй, а то тебе Советская власть покажет!

Татьяна Васильевна сначала озадачилась, а потом пришла в озлобление:

– Чем же это она мне покажет-то?.. Советская-то власть, она что, она думает, что люди – это ангелы-товарищи, – а они возьмут нарожают детей, а сами помрут, – вот пусть она их и кормит, власть-то Советская!..

– Прокормит, – уверенно сказал муж тетки, жуя кашу с маслом из ложки.

– «Прокормит»! – передразнила Татьяна Васильевна своего мужа. – Кто их прокормит, если у них родители рожают без удержу! Уж я-то знаю, как трудно оборачиваться Советской власти, уж я-то ей сочувствую!..

– Меня кормить не надо, я спать хочу, – сказала Ольга; она села на сундук и отвернулась лицом от чашки с кашей, которая стояла на столе перед хозяином.

Муж тетки вытер свою ложку, положил ее около чашки и сказал сироте:

– Садись, доедай, – тут осталось.

Ольга села к столу и начала понемногу есть пшенную кашу, подгребая ее со дна чашки.

– Ну вот, а говорила, что тебя кормить не надо, ты спать хочешь, – произнесла тетка и поскорее положила на сундук подушку без наволочки, чтоб девочка ложилась спать.

– Я немножко, – ответила Ольга; она еще раз взяла половину ложки каши, затем начисто облизала ложку и аккуратно положила ее на стол. – Больше не буду, – сообщила она.

– Уже наелась? – добрым голосом спросила Татьяна Васильевна.

– Нет, я расхотела, – сказала Ольга.

– Ну, ложись теперь спать, отдыхай, – пригласила ее тетка на сундук. – А то мы свет сейчас потушим: чего зря керосину гореть!

Ольга улеглась на сундук, тихо сжалась всем телом, чтобы чувствовать себя теплее, и уснула на твердом дереве, как на мягкой постели, потому что у нее не было сейчас другого места на свете.

III

Утром дядя и тетка проснулись рано; дядя был железнодорожным машинистом и уезжал в очередную поездку на товарном поезде. Татьяна Васильевна собрала мужу сытные харчи в дорогу – кусок сала, хлеб, стакан пшена для горячей похлебки, четыре вареных яйца – и машинист надел теплый пиджак и шапку, чтобы не остудить голову на ветру.

– Так как же нам теперь жить-то? – шепотом спросила Татьяна Васильевна у мужа.

– А что? – сказал Аркадий Михайлович.

– Да, видишь, вон, – указала тетка на Ольгу, – лежит наше новое сокровище-то!

– Она – твоя родня, – ответил ей муж, – делай сама с нею что хочешь, а мне чтоб покой дома был.

После ухода мужа тетка села против спящей племянницы, подперла щеку рукой, пригорюнилась и тихо зашептала:

– Приехала, развалилась – у дяди с тетей ведь добра много: накормят, обуют, оденут и с приданым замуж отдадут!.. Принимайте, дескать, меня в подарок, – вот я босая, в одной юбчонке, голодная, немытая, сирота несчастная… Может, бог даст, вы скоро