Автор Исландии - Халлгримур Хельгасон


Автор Исландии читать книгу онлайн
«Автор Исландии» – оригинальный новаторский роман, увлекающий читателя в невероятное путешествие по миру исландской культуры минувшего века. Хатльгрим Хельгасон создал эту книгу по мотивам своего сна, в котором нобелевский лауреат Халльдоур Лакснесс (1902-1998) после смерти попадает в собственный роман «Самостоятельные люди». Поместив героя-рассказчика в подобные обстоятельства, автор затрагивает вопросы о взаимоотношении писателя и его произведения, реальности и художественного вымысла, жизни и смерти.
Хатльгрим Хельгасон (р. 1959) – один из самых известных современных исландских писателей, лауреат многих литературных премий, кавалер Ордена искусств и изящной словесности Франции (2021). За роман «Автор Исландии» был удостоен национальной литературной премии (2001). На русском языке выходили книги «101 Рейкьявик», «Десять советов по домоводству для наемного убийцы», «Женщина при 1000 °C», «Шестьдесят килограммов солнечного света».
И все-таки он, черт его возьми, не устоял перед искушением перековеркать мое имя. Мне хотелось отыграться на нем. Злопамятность апостола консерватизма и дотошность мелкого поэта велели ему хлопотать о том, чтоб мое имя Йорген регулярно попадалось читателям на страницах «Утра» вместе с той фотографией – я навеселе тщеславлюсь в присутствии У. Х. Одена.
В тот день я столкнулся с Фридтьоувом во время обеденного перерыва. Я спросил, можно ли пожать ему руку. Он согласился, и тут я наконец поблагодарил его за ту рецензию. Он воспринял это положительно и сказал, что сам до сих пор гордится ею. Мол, книга удалась. И вот сейчас он стоял здесь – обретший посмер-тие в этом сером, как печатный лист, хладоромане. Произведений, которые живут, касаются многие руки. Следы пальцев не видны, но они не стираются. Критик, высказывающийся о новорожденной книге, должен иметь в виду, что она может продолжить расти до тех пор, пока не поглотит его. А тогда как раз придется кстати, если ты высказался об этом поглощающем чреве не слишком плохо. Фридтьоув явно был доволен, что в свое время не стал бичевать мир этого произведения.
Иногда человек подводит итог своей жизни в дверях книжной лавки, на бегу, с биографией Свифта в пакете, неоплаченным счетом в кармане, на крыльце почты, у магазина. Я направлялся в Гостиницу в связи с новостью в газете и столкнулся с Фридтьоувом на тротуаре перед ней. Он явно возвращался с обеда. Мы немного постояли у Гостиницы льдисто-серым майским днем (холод кусал за нос), подводя итоги нашей жизни. Я спросил, ненавидел ли он меня, когда писал эту рецензию, и как он в таком случае тогда вообще смог написать такой отзыв.
– Когда ты кого-то судишь, то ты не человек, а Бог, – произнес он, и я вдруг вспомнил, как это его гомосексуалистское позерство вечно раздражало меня. Он снова облачился в белую мантию.
– А твоя мама? Она не?..
– Мама, разумеется, так и умерла с этим. Ее медленно пожрала неизвестность. Говорят, что рак в первую очередь имеет душевную природу, и у нее, конечно, на душе была опухоль. Он снился ей каждую ночь.
– Да? И… а когда она умерла?
– Только в сорок восьмом. Она была крепкая, как братец Стьяуни…
– Да, ты читал… читал те документы… после того… как их рассекретили?
– Нет. У меня на это духу не хватило; но мне о них рассказали.
– Да, я… конечно, невозможно было знать… Это было просто гораздо ужаснее, чем можно себе представить…
– Да, – спокойно и безучастно ответил он, и я узнал этот тон. Едва ли что раздражает больше, чем необходимость выслушивать от людей извинения, исполненные самообличения и чувства вины, в надежде получить прощение. Мне и самому это знакомо. Ему не хотелось выслушивать больше. Это все и так уже было слишком больно для одного прошлого и половины будущего. Но одним этим словом, одним безучастным, абсолютно спокойным и безупречно культурным «да» он вынес свой приговор обо мне как о человеке. И одновременно показал свое величие. И хотя сейчас я подвергся самому сильному унижению, в глубине души я так обрадовался – бремя всей моей жизни было снято с меня лишь одним словом, – что на миг превратился в совершенного недоумка и спросил его:
– А вот мне всегда… всегда хотелось знать одно. Ну, это самое… почему ты все время помещал в газете одну и ту же мою фотографию?
– Ты на ней так буржуазно выглядел. Вот мы ее и использовали, – ответил он с усмешкой и сказал, что ему пора спешить: винный магазин надо открыть в час.
Жизнь – как книга. А книга – как дорога. Главу, которая писалась полгода, проезжают за полдня. У меня половина другой жизни ушла на то, чтоб наконец собраться поговорить с Фридтьоувом. Как мертвец с мертвецом. Мы распрощались, и он вышел на Главную улицу. Но прежде чем он скрылся за углом, я крикнул ему вдогонку, что забыл сообщить ему новость: Хроульв умер. Его нашли мертвым вчера в бараке. Самоубийство.
Мой старый критик воспринял это с легкостью и насмешливо ответил: «Нет, он жив. На третий день он воскреснет, вот увидишь».
И я вспомнил, почему терпеть не мог этого человека. Вечно этот проклятый провинциальный всезнайский тон! Вместо того чтоб войти в Гостиницу, я побрел к берегу и стал смотреть на спокойный затон и фьорд, по которому ходили волны, – и вдруг мне пришла в голову фраза о жизни: жизнь – как фьорд, волнение только там, где глубоко. Некоторые предпочитают мелководье. Предпочитают отражать горы, а не колыхать корабли. Ну и пусть, ради бога. Мимо моих глаз пролетел какой-то морскосольник, и я поблагодарил его за океанскую мудрость, а потом заметил жирного рыже-бурого кота, идущего передо мной по приливной полосе. После подведения итогов жизни у меня было веселое настроение, и я поздоровался с котом, а он ответил, не взглянув на меня: «Не надо сейчас со мной разговаривать. Я так наелся». Я проводил его взглядом – как он, задевая брюхом землю, прыснул в сторону моста, по направлению к своему будущему, а затем я развернулся и снова посмотрел на Главную улицу. Фридтьоув завернул за Гостиницу и пошел вдоль фьорда на работу. Походка манерная, и голова высоко задрана при легком ветерке: те из его волос, что подлиннее, развеваются. Свое пальто он нес, перекинув через руку. Как мог, черт побери, этот долговязый гомосексуалист жить в произведении, которое написал я? Мне удалось написать ветер, который веял в ушах моего