Сакура любви. Мой японский квест - Франсеск Миральес

После чего мы принялись искать выход из геометрического лабиринта улочек старого Киото.

Нидзю ни (22)

二十二

Я закрылся в ванной, чтобы Идзуми смогла переодеться. Комната была рассчитана на одного человека, так что второго спального кимоно не предполагалось.

Когда я вышел, она лежала на постели в трусиках и линялой футболке с символикой Олимпиады в Саппоро. Поскольку отопление работало вовсю, девушка даже не потрудилась прикрыться простыней.

Старательно исполняя роль истинного джентльмена – или истинного придурка, – я с преувеличенным вниманием принялся изучать узенькую полоску паркета, где мне предстояло провести ночь. Я мог устроить себе постель из всей одежды, которая лежала в моем рюкзаке, но, вне всяких сомнений, вряд ли бы мне удалось дать отдых костям.

Уповая на волшебное действие пива, долгой прогулки и позднего часа, я рухнул на импровизированный матрас из вещей; сложенный в несколько раз свитер служил мне подушкой.

– Oyasumi nasai[36], – промолвила Идзуми, не открывая глаз.

– Что это значит? – спросил я с пола.

– Нетрудно догадаться… – хихикнула Идзуми.

Я раздраженно поискал в телефоне постер с приветствиями, сфотографированный в холле. «Значит, „konbanwa“ означает „добрый вечер“, а не „спокойной ночи“», – заключил я. Пока я обдумывал эту мысль, Идзуми уже спала, причем с поразительно довольным и безмятежным видом.

Закрыв глаза, я обхватил себя руками, чтобы занимать меньше места: это была вынужденная мера, поскольку на узком пятачке паркета я мог устроиться только на боку.

Под аккомпанемент глубокого, ровного дыхания девицы, узурпировавшей мою кровать, я проворочался около часа, пытаясь заснуть, но затем сдался.

Свет я зажечь тоже не мог, чтобы не разбудить Идзуми, так что пришлось взяться за «Последние дни Кузнеца». Усевшись на край койки, подальше от голых ног моей гостьи, я открыл страницу наугад и включил фонарик на своем телефоне.

В детстве я плакал, когда шелковичные черви превращались в бабочек: мне очень нравились эти симпатяги в белых пижамках, я кормил их листьями тутового дерева; а вот моль, которая вылуплялась из кокона цвета яичного желтка, не вызывала у меня ни малейшей приязни. Мне больше импонировали личинки, чем продукт их метаморфоза. И меня сильнее волновало исчезновение червяков, чем полет бабочки. Хотя, возможно, в глубине души мне было наплевать и на тех и на других.

Я очнулся, лежа на спине на краешке кровати, а согнутые ноги так и оставались на полу; утренний свет уже просачивался сквозь закрытые жалюзи.

С трудом поднявшись, я увидел на полу книгу Кузнеца. На расстоянии вытянутой руки от меня возвышался огромный чемодан, который непонятно откуда взялся.

Нервно повернувшись, я искал паранормальных объяснений этому непонятному явлению и обнаружил, что Идзуми в постели нет.

Звук льющейся воды из ванной помог мне собрать воедино части головоломки. По правде, это оказалось не так уж и сложно. Выспавшись существенно лучше, чем я, она успела слетать на вокзал за своим багажом. Как я уже понял, у нее была мания менять одежду каждые несколько часов.

Словно в подтверждение моей гипотезы в тот же миг дверь ванной распахнулась. Представшее передо мной зрелище лишило меня дара речи.

С помощью заколок Идзуми собрала свою непослушную гриву в изысканную прическу; расшитое цветами шелковое кимоно было украшено широким оранжевым поясом, скрепленным на спине бантом и чем-то вроде сумочки или муфты, о назначении которой я мог лишь догадываться. Ансамбль довершали деревянные сандалии, напоминавшие скамеечки, позже я выяснил, что они называются гэта.

– Ух ты! Не понимаю, ты изображаешь гейшу? Или ты принцесса, сбежавшая из сказки?

– Сразу видно, что ты совершенно не знаешь японок, – улыбнулась Идзуми. – В Киото для посещения храмов и прочих священных мест девушки любят одеваться в традиционном стиле. Чтобы выразить свое уважение, понял?

– А мы что, идем в храм? – глупо брякнул я. – Я слышал, их здесь больше тысячи. С какого начнем?

– Однозначно со святилища Фусими-Инари-Тайся[37]. Надеюсь, ты любишь красный цвет…

Нидзю сан (23)

二十三

Прогулка с Идзуми по храмам Киото обернулась сном наяву. Мы сфотографировались под десятью тысячами врат алого цвета – торий, образующих сплошные извилистые коридоры по пути на гору Фусими. В этом синтоистском святилище мы увидели еще и множество скульптурных изображений кицунэ[38] в ритуальных нагрудниках, похожих на слюнявчики.

Угостившись мороженым с юдзу[39], мы отправились в Золотой павильон Кинкаку-дзи[40]. Моя спутница рассказала, что Мисима[41] посвятил этому храму роман, после того как в 1950 году какой-то монах-фанатик устроил там поджог. В результате павильон пришлось долго восстанавливать. Современные монахи показались мне намного более миролюбивыми, не говоря уж о том, что они торговали саке с золотой пылью[42] в лавчонке в самом храме.

Эти две экскурсии совершенно нас вымотали, и мы пошли перекусить в центр города, напоминающий координатную сетку. Наш выбор пал на кафе «Bibliotic», полное пышных комнатных растений. В своем традиционном костюме, среди этой зелени Идзуми казалась персонажем с литографии другой эпохи.

Однако ее своеобычная манера разговора тут же вернула меня к действительности:

– Ты соображаешь, что мы даже не переспали? Думаю, это первый раз за всю мою жизнь, когда я делю комнату с парнем, а он даже никаких поползновений не делает! Ты, часом, не…

Я отрицательно замотал головой, мои щеки пылали. Пришлось сделать над собой усилие, чтобы не показаться смешным.

– Я не знаю, кто я и что я. Да разве ктонибудь знает? Одно я могу сказать: хоть ты и трещишь без умолку, ты мне нравишься. Полагаю, ты это заметила.

– Я польщена, Энцо, – сказала Идзуми, сплетая пальцы и кладя на них подбородок. – А кстати, ты когда-нибудь пил чай по-настоящему?

Резкая смена темы меня ошарашила, особенно с учетом того, насколько неожиданно прозвучали для меня ее первые слова. Я потихоньку начинал понимать, что такова суть Идзуми: находящийся в вечном движении маятник между двумя крайностями.

– Я вообще не разбираюсь в чае, – признался я. – Последний раз, помнится, это был пакетик «Хорниманс»[43], а отец еще добавил сахар и лимон.

– Жуть какая! Тогда ты точно не знаешь, о чем я толкую. К счастью, недалеко отсюда находится «Ипподо», чайный дом с трехвековой историей. Мои родители продают в своем магазине некоторые редкие сорта чая. Хочешь, заглянем туда?

Через десять минут мы входили в темное двухэтажное здание. Первый этаж занимал магазин, где около десятка продавщиц в зеленых передниках и белоснежных косынках хлопотали вокруг посетителей.

Идзуми провела меня по коридору, который заканчивался ширмой,