Собрание сочинений. Том 6. 2006–2009 - Юрий Михайлович Поляков

– В каком смысле?

– Ладно, не валяйте дурака! Да или нет?

– Не отказался бы!

– Так вот, одно из главных развлечений той будущей цивилизации – покупка оргазмов знаменитых любовников мировой истории. Ну, в общем, тех, чьи останки удалось отыскать. Мадам Помпадур, Потемкин, Екатерина Великая, Нельсон, леди Гамильтон, Сара Бернар, Распутин, Лиля Брик… Кстати, в том толерантном до тошноты мире учтены интересы и людей нетрадиционной ориентации. Можно при желании испытать оргазм динозавра, саблезубого тигра, голубой акулы или, наоборот, колибри…

– А кого выбрала Пат?

– А как вы думаете?

– Не знаю…

– Хорошо, подскажу. Она у нас девушка без вредных сексуальных привычек, более того, даже немного старомодная.

– Надо подумать…

– Думайте! Когда догадаетесь, я продолжу. Мы опаздываем к столу.

Режиссер нажал на газ – и машина рванулась вперед. За поворотом открылась широкая аллея, обсаженная огромными черными липами, и вела она к видневшемуся вдали, на холме, совершенно борисово-мусатовскому особняку с колоннами и полукруглой балюстрадой перед входом.

– Потрясающе! – воскликнул Жарынин и затормозил.

– Мы же опаздываем к завтраку!

– Не к завтраку, а к письменному столу. Но красота важнее! Места здесь заповедные!

Оказывается, Дом ветеранов культуры располагался в старинной, чудом уцелевшей дворянской усадьбе, воздвигнутой в позапрошлом веке на высоком берегу речки Крени. Впрочем, речка в незапамятные времена была запружена, и с крутизны открывался каскад из трех прудов, обросших по берегам ветлами. Барский дом окружал английский парк с долгой липовой аллеей и большим искусственным гротом, где бил целебный источник.

Это была, наверное, единственная уцелевшая дворянская усадьба в округе. Сохранилась она, если верить Жарынину, по весьма любопытной причине: у дореволюционного владельца поместья штабс-капитана Куровского, потерявшего на Японской войне руку, имелся металлический протез с пальцами, которые со страшным клацаньем приводились в движение специальным пружинным механизмом. Летом 1917-го окрестные мужички, пускавшие красного петуха направо-налево, добрались и до Кренина. Куровской вышел к балюстраде в парадном мундире с георгиевскими крестами на груди и, постукивая протезом о перила, строго спросил: мол, зачем, любезные, пожаловали? А те, мгновенно утратив поджигательский пыл, безмолвно смотрели на страшную железную руку.

– Да так, барин, проведать зашли…

– Ну, проведали и ступайте с Богом! – молвил штабс-капитан и, клацнув особым механизмом, указал им стальным перстом дорогу.

С тем смутьяны убрались и более не возвращались, хотя в уезде спалили всех помещиков… В 1919-м, при большевиках, председателем уездной «чрезвычайки» стал некто Кознер. Сам он был из недоучившихся студентов и протезов не боялся, так как в высшем инженерном училище разных механизмов навидался вдоволь. Он-то и расстрелял штабс-капитана за монархический заговор, составленный самим инвалидом войны, его женой, двумя малолетними детьми, садовником, кухаркой и ее мужем-истопником, который, собственно, и донес в ЧК, боясь возмездия за украденный и пропитый хозяйский золотой портсигар. В Московскую губернию Кознер, кстати, прибыл из Киева, где служил в печально знаменитом особом отделе 12-й армии и прославился тем, что по ночам пускал в сад раздетых донага контрреволюционных гимназисток и охотился на них с маузером. Пострадав за злоупотребление революционной законностью, он стал тише, но еще любил попугать на допросе несчастных железным протезом, снятым с мертвого Куровского и служившим чекисту пресс-папье.

В двадцатые годы Кознера, сочинявшего в юности стихи в духе Надсона, бросили руководить секцией литературной критики Пролеткульта. Каждую свою статью или рецензию он заканчивал одной и той же фразой: мол, куда же смотрит ОГПУ? Кознер и подал идею устроить в Кренино дом отдыха для утомившихся революционных деятелей культуры, которые на курорте расслабятся и наговорят много чего интересного – надо только внедрить парочку агентов. Однако даже этого не понадобилось: мастера искусств по собственному почину буквально завалили карающий революционный орган доносами, причем некоторые из них были развернуты в трактаты и даже поэмы. В спецархиве ФСБ до сих пор прилежно хранятся в неразобранном виде эти документы суровой эпохи.

Раньше они покоились на своих полках тайно, однако во времена перестройки их рассекретили и пригласили исследователей, мол, вникайте, изучайте, осмысливайте! Один известный театровед, начитавшись доносов, сошел с ума. Проявлялось это весьма необычным образом: утром, позавтракав, он выходил на улицу и бродил по городу, плюя на мемориальные доски, прикрепленные к стенам домов, где проживали выдающиеся деятели. Во всем остальном он был совершенно нормален и даже вел в газете «КоммивояжерЪ» колонку «Просцениум». А еще один не менее знаменитый литературовед, поработавший со злополучным фондом, запил горькую и хлебал до тех пор, пока однажды не отправился в магазин за добавкой совершенно голым. Его, конечно, задержали, и он под протокол объяснил свое поведение так: в сравнении с бесстыдством советских классиков, которое он обнаружил в архиве ФСБ, натуралистический поход за водкой – невинная шалость. Его, разумеется, отправили на медицинскую реабилитацию, вылечили; с тех пор он не пьет, но и не пишет. А архив снова засекретили, только уже не из идеологических, а из гуманистических соображений.

Кстати, Максим Горький любил наезжать сюда, попить из целебного кренинского источника, чьи воды совершали чудеса оздоровления головы, желудка, простаты и прочих жизнедеятельных органов. Шутили, что водичка делает талантливых еще талантливее, а бездарей еще бездарнее. Местный остряк переиначил «Кренино» в «Ипокренино», намекая на знаменитую древнегреческую Ипокрену, дарившую поэтам вдохновение.

С годами приют разросся и стал называться Домом ветеранов культуры (ДВК). В старом помещичьем особняке остались теперь лишь библиотека и администрация, а рядом вырос бело-голубой корпус, напоминающий больничный. На первом этаже разместились врачебные и процедурные кабинеты, а выше – однокомнатные квартиры с балкончиками. В столовую вела стеклянная галерея.

– Замечательное место, – вздохнул Жарынин, – только здесь и можно творить вечное!

– Почему?

– Атмосфера удивительная: почти каждую неделю кто-нибудь ласты склеивает. Прямо «Волшебная гора». Не читали? Советую. Средний возраст насельника – восемьдесят три года! Человек умирает, комната освобождается и стоит пустая, пока оформляют нового постояльца. А оформление иногда затягивается. Ветеран, чтобы поселиться здесь, должен передать свою квартиру в фонд «Сострадание». Чтобы помещение не пустовало, номера сдаются под творческие мастерские, как нам с вами… А иногда просто пускают постояльцев, как в гостиницу, иной раз на одну ночь. Вы меня поняли? Директор тут ушлый. Экстрасенс! Еще познакомитесь…

Меж тем машина промчалась между черно-золотыми липами, ворвалась на стоянку и лихо вписалась в узкий просвет между навороченным черным джипом «Лексус» и фургоном.

Режиссер открыл дверцу, вышел из автомобиля и шумно вздохнул.

– Боже, какой воздух! Пакуй – и на экспорт. Ну, здравствуй, «Ипокренино»! – Молвив это, он сдернул свой бархатный берет и в пояс поклонился.

Писатель тем временем соображал, как выбраться из машины. Жарынин припарковался так близко к фургону, что