Девчата нашего двора - Игорь Ковров

и закаты. А сейчас по газам. Во-во, и песня кумира русских женщин Стаса Михайлова очень кстати. Маффин был вкусный. Печалька. Может самому такой в микроволновке разогреть? Одному. Шумный выдох.

Глава семнадцатая

Эраст наполнил недостающими документами свой пухлый кожаный портфель в надежде, что уж в этот раз не забудет ничего важного. Ха-ха. Прописная истина, настоящие азы науки сферы продаж, после усвоения которых юные орлы становятся настоящими торговыми агентами. Но в отличие от «продаванов» ему изо всех сил мешало университетское образование, полученное ещё в молодые годы. Деревья были большими, воздух чистым, а студенческая аудитория ломилась от наплыва хорошеньких девиц. Скольких из них он отправлял на переэкзаменовку, уже не вспомнить. А сколько из них плакали над четвёрками? Хотели получить отметку в зачётной книжке при наименьших затратах, а потому надевали платьица с соблазнительным декольте? Нет уж, он всё-таки мужчина. Ну, уж нет. И, главное, никак не уйти с этой позорной профессии для его убелённых сединой аккуратно уложенных волос.

Поскольку Эраст был умеренным человеком почтенного возраста, и ему также была причастна почти отцовская опека над теми студентами, что писали рефераты под его чутким научным руководством, в его сердце теплилась надежда на лучшее будущее Люси. Он пролистал каждый эпизод её дела, раскрыв шов картонной папки на столе учебной части, и удержался от жгучей боли в висках. Это сжималось его гибкое сознание, ведь именно ей благодаря его хлопотам повезло попасть на отдельную жилплощадь подальше от бедности, фатализма и плодов неполных семей. Эраст знал и нутром чуял её трагедию, поэтому сделал так, что эта девушка пролила как можно меньше слёз — настолько она этого заслуживала. Позже Люся стала старостой учебной группы, а затем и курса. Эраст настоял на сохранении семейной тайны своей избранной ученицы и мог со вздохом почёсывать седые виски в робкой надежде на то, что сделал всё возможное для сглаживания её сложной судьбы. Он был частым гостем в Люсином уютном гнёздышке, а потому приезжал и уходил незаметно. «На свете много мерзости и злости, дитя моё. Пусть весь твой полный надежд и верований путь восполнится самыми светлыми чувствами, не обернувшись цинизмом и ужасом. Ты ещё так юна и красива, что незачем отравлять себе жизнь её тёмной стороной. Уверен, ты меня ещё вспомнишь добрыми словами. Слава яйцам, я ещё не настолько стар, чтобы не отблагодарить небеса за такое счастье. За тебя». Учитель крякнул и на одном дыхании влил в себя бокал красного, после чего шумным движением убрал начатую бутылку в холодильник кафедры. Ничего. Не эти прекрасные дамы были у него первыми в начале преподавательской деятельности, и на следующую лекцию уж точно не прибегут последние. Эраста весьма тяготила собственная педагогическая деятельность в высших учебных заведениях. Будучи воспитанным на давно ушедших в историю морали, ценностях и идеалах, ему было очень грустно наблюдать груду подводных камней отечественной системы образования. Даже находясь в живой очереди у кассы в день выдачи оклада, тот мысленно сочувствовал тревожному и измученному преподавательскому составу. Не грустил лишь инспектор по пожарной безопасности, чей досуг нередко был посвящён просмотру сектантских веб-сайтов. Для отвода глаз от подруги суровых дней учителя, его Люся была благополучно переведена из студенческого общежития в съемную квартиру в шаговой доступности от места учёбы. Это было самое меньшее, что мог сделать Эраст для своей поздней любви. Нехотя доставая сигарету в месте для курения, Люся незаметно для других сильно нервничала. Всё-таки скоро сессия, а любой протекторат имеет свои границы. Больше всего на свете она боялась оказаться белой вороной в глазах своего потока, ведь далеко не у каждой благородной девицы так хорошо улажено с личной жизнью. Её одногруппницы сами всё прекрасно понимали, а потому предпочитали не задавать лишних вопросов в публичном месте. Люся догадывалась, что всё с ней произошедшее можно расценить как долгожданный подарок судьбы. Стройный седовласый мужчина… Уж не о том ли она мечтала во время чтения французских романов? Если будет хоть одна пересдача, тот чинно нахмурит брови, поймёт невозможность познания всего и даст ещё один шанс. Совсем как её папа, пропавший с радаров по достижении ей подросткового возраста. Эрасту было хорошо известно о прошлом многих его учеников, чьё подросшее поколение, пришедшее на смену обзавёдшихся семьями и детьми выпускникам, вовсю ловило удовольствия от молодой жизни. Конечно, мало кто из них приезжал на занятия на электросамокате — большинство успевало пешком завернуть в ближайшую кофейню аккурат в большой перерыв между лекциями. Уединяться парочками в туалет тоже никто не бегал. Впрочем, их родители уже давно простили тем их детские шалости и теперь с нетерпением ждали новостей о текущих успехах и возможных подработках. Именно поэтому, печальный обаятельный преподаватель вполне мог считать, что студенты — самое важное и святое, что у него есть. И в случае чего позвонить Люсе. Эраст недолюбливал мобильные телефоны, из-за которых его всегда могли вызвонить, нарушая ход чтения лекции. Иногда у него интересовались о возможном присутствии на кафедре в день сдали зачётов. Он знал, что юношеская и девичья беспечность повторяется из века в век: кто из нас по жизни не успел наломать дров. Люся старалась как можно чаще отказывать себе в удовольствии выкурить сигаретку, так как надеялась на неизбежное светлое будущее. В нём всенепременно царила забота, стабильность и уверенность в завтрашнем дне, аккурат как написано в приглашении на работу в вагонах столичного метро. В учащейся бурлили тёплые чувства к своему преподавателю, ведь мало кто знал о самых потаённых уголках его души. Люся подсознательно понимала его печаль, граничившую со скорбью, а потому принимала одержимость Эраста моралью за нравственную чистоту. Ей было известно, что учитель слыл некурящим и старался вести аскетичный образ жизни, что привлекало студентку ещё сильнее. Однажды она решила подчеркнуть свою исключительность, право на своё место в его жизни, протянув ему зажженную сигарету и раздевшись догола. В этом ритуале было само таинство потери девственности, ведь она уже доверилась своему первому мужчине и прервала своим чарующим жестом при свете зажигалки все мыслимые и немыслимые моральные принципы. Во всяком случае так ей казалось. Так проходили ночи.

Глава восемнадцатая

Кофе всё не кончался, хотя Глафира осушала чашку медленно и не торопясь. Рассеянного вида барменша, работающая в кафе подмосковного пансионата, молча пробила ей в заказ порцию орехового печенья. В списке предложенных закусок также значились пироги с капустой и яйцом, а также