Том 2. Эфирный тракт - Андрей Платонович Платонов

кроме радости, и лицо ее не дурнело от качества еды. Кухарка Стронкиных на гостей ничего не готовила и не подавала на стол – из принципа, только осуждала расточительство в такое бедное время и расправлялась вручную со жрущей молодостью.

За ужином Лида положила Щеглову сразу две пшенные пышки, не испугавшись кухаркиной ярости.

– Ешь, – сказала она, – ешь пожалуйста! Давай думать нарочно, что на чердаке у нас с тобой все было и мы уморились.

После ужина гости остались дальше: хозяин Стронкин привлекался на краткую службу в Красную Армию и его провожали всеобщей песней того времени: «Кому в России чайник прицепили»; в песне пелось о тех, кто идет с винтовкой за плечами и с пустым чайником, гремящим на боку, – идет по большим дорогам против белых и веселится на ходу.

В час ночи неожиданно пришел Душин; он привел с собой громадного парня с розовыми девственными щеками, лет двадцати пяти. Этот парень, оглядев веселье и Лиду в штанах, сказал всем:

– Эх вы, сволочи отродье! Дать бы вам гвоздя, чтоб у каждого сразу встал вопрос о жизни или смерти!..

Так как Лида была прекрасней всех, то этот малый сразу и подошел к ней:

– Ну ты, пупочек, дай мне пышку со стола в рот!

Лида еще не знала, кто это такое, и дала ему пшенную лепешку:

– Ну на – трескай: ненормальный какой!

Но пришедший парень едва только донес еду до рта, как тут же получил «гвоздя» от кухарки – полотенцем по лицу. Парень обернулся к ней и, после мысленного мгновенья, ухватил бабу поперек и пробросил ее в дверь, мимо пригнувшихся гостей; кухарка на лету открыла дверь и треснулась где-то в коридоре на сундук.

– Раз равноправье, – объяснил парень, – то фактически.

Душин молча оглядывал странное для него состояние людей – ведь их веселье не было основано на каком-нибудь уже достигнутом успехе, и оно представлялось Душину простой и гнусной стихией – вроде буржуазного пищевого сладострастия. От вида жены, смеющейся среди такой глупости и притом обтянутой в штаны, пропахшие неизвестным мужчиной, у Душина вначале жалобно завопило сердце; он прислушался к нему и отверг его: судьба людей решается не сердцем, а электричеством, и кроме того в Лиде его интересует лишь маленький уголок, деталь, и то лишь для того, чтобы не терять работоспособности от приставшей к нему из природы любви – и время от времени уничтожать ее в брачном акте.

Душин представил жене и Щеглову розового мощного парня – он был его служебным помощником, старшим электромехаником Иваном Жареновым; после знакомства с Лидой Жаренов не извинился перед нею за хамство у стола, но отвернулся к стороне и стал багровым от прилива силы стыда.

Вчетвером они ушли от Стронкиных, и на улице Душин попросил Лиду и Щеглова помочь ему с Жареновым ограбить старинный склеп принца Мекленбург-Шверинского.

– Нам нужны громадные средства для организации электрического хозяйства в губернии, – объяснил Душин. – Я просил у товарища Чуняева, а он говорит – подожди, госбюджета нет. А я ждать не хочу, я не могу расточать бесполезное время революции…

– Там золотая сабля лежит у принца, и эфес ее весь в бриллиантах! – сказал Жаренов. – Мне дед говорил: он сам саблю видел, при нем принца в цинковый гроб хоронили.

– А стальной косарь у тебя где? – спросил Душин.

– Дома, – ответил Жаренов. – Там и веревки лежат… Пойдемте скорей, пока ночь идет.

9

На кладбище было тихо и печально в ту черную ночь остывающего лета. Лида взяла Щеглова под его иссохшую правую руку и шла с ним, сжавшись от грусти. Она не чувствовала страха и, вглядываясь в тесноту крестов и памятников, не видела там никаких демонов и не слышала голосов с того света: значит, смерть была безвозвратной, ухитриться жить за гробом даже в виде черта будет нельзя; придется поскорее и получше жить, пока ходишь на верху земли. От этого Лида с тоскою сжимала высохшую до детской толщины руку Щеглова и сожалела, что на чердаке у Стронкиных она испугалась своей тошноты.

Душин шел передним, озабоченный мечтою об электричестве; кресты и памятники наводили на него озлобление, поскольку в них запечатлен непроизводительный, ложный труд человека.

От темноты, умноженной перекрещенными тенями деревьев и памятников, Жаренов заблудился, прежде чем найти склеп принца Мекленбургского.

Мавзолей над склепом был открыт, а на каменных плитах лежала человеческая гадость, которую теперь осветил спичкой Жаренов. Вход в нижнее погребальное помещение закрывала каменная плита.

– Ну, давайте! – сказал Душин всем. – Сначала откроем вход, а потом мы с Иваном спустимся туда… Ну, беритесь разом, а ты, Щеглов, жги спички – у тебя рука не действует…

Душин сначала поддел косарем через боковую щель каменную плиту, и все трое ухватились за подавшийся край камня… После трудов плита была свергнута на сторону, а внизу открылся мрак могилы.

– Митя! – сказал Душин Щеглову. – Вы с Лидой держите веревки здесь наверху, а мы с Ваней спустимся туда и когда крикнем – тяните нас вверх… Лидка, ты держи первая, у тебя руки здоровые…

Душин поводил руками во тьме могилы принца.

– Иван! Тут лестницы никакой нету, наверно сгнила иль ее украли. Придется спускаться на веревке.

Душин и Жаренов скрылись поочередно в глушь чужого погребения, держась руками за веревку, а ногами упираясь в сырую, ветхую кирпичную стену. Лида держала веревку так, что у нее башмаки трещали от напряжения, а Щеглов помогал ей одной левой рукой.

Как только они оба пропали, так из глубины Лида сейчас же услыхала сухой крик Душина:

– Лида, кверху!

В беспамятстве всех своих сил она во мгновение вытащила из могилы сразу обоих, хотя у нее лопнули брюки по всем скреплениям.

Душин и Жаренов повалились на пол мавзолея и стали быстро дышать.

– Там воздуха нет, – сказал Жаренов. – Там мгла стоит: сосешь ее, а в грудь входит одна пустота.

– Ничего, мы привыкнем, – произнес Душин. – Там сабля золотая лежит. Косарь с тобой?

– Со мной, – сказал Жаренов. – Там два гроба: ты видал?

– Видал, а что?

– Один большой, а другой поменьше. В маленьком какая-нибудь гнида лежит иль ребенок. Надо большой гроб открывать! – советовал Жаренов.

– Ладно, – ответил Душин.

После того они еще пять раз опускались в могилу, и Лида вытаскивала их обратно, работая уже окровавленными руками. На шестом разу Душин притерпелся дышать пустым газом могилы и начал рубить косарем большой цинковый гроб. Затем он оставил Жаренова наверху таскать веревку и начал прыгать в могилу один. На десятом спуске он разверз и