Собрание сочинений в десяти томах. Том 1 - Юзеф Игнаций Крашевский

— И отомщения вы не хотите? — спросил Виш. — А мстить вы можете по праву. Он убил одного сына вашего, другого ослепил, лишив вас под старость последней утехи, и вы не покараете его?..

Князь долго молчал и вдруг вскочил в неистовстве.

— Прочь, иль я спущу на вас Маруху! — вскричал он. — Хвост вас подослал, чтобы вы тянули меня за язык… Собачьи сыны… Вон… вон отсюда!..

— Князь Милош, — сухо проговорил Доман, — я сын того, кто спас вам жизнь, а Виш никогда никого не предавал. Мы кметы, а не невольники.

На ложе кто-то глухо зарычал, но нельзя было понять, медведь ли это, или его господин, потом послышался задыхающийся от рыданий голос:

— Идите за советом к тому, у кого есть разум, а у меня его нет. Горе все выжгло во мне, я утратил силы, память, даже охоту мстить. Идите, мстите за меня, а если вырвете у него сердце, принесите его мне, я пожру его и умру… Давно бы мне надо было умереть, и я молю о смерти и больше ни о чём! Больше ни о чём! О мои дети, цветы мои, сыны мои! — чего же я стою без них? На что мне жизнь без них?

Он закрыл лицо руками и умолк. У Виша сердце сжималось при виде этой скорби; оба они стояли онемев. Старый князь рыдал. Наконец, он поднял глаза и заговорил уже мягче:

— Уходите от меня, бедные люди, что можете вы у меня найти? Теперь уж у меня нет ничего! Ничего! Пусть рушится весь мир, пусть море его поглотит, пусть вымрут все люди, мне уже не будет ни хуже, ни лучше. Цветы мои, сыны мои, о мои дети!

И снова он спрятал голову в ладони и заплакал. Они стояли, не зная, ожидать ли, или идти прочь, чтобы не терзать его напрасно. Громко застонав, Милош приподнялся и сел, утирая руками глаза и лицо. Потом хлопнул в ладоши. Из смежной горницы приоткрылась дверь, и показалась женщина такого же исполинского роста, как князь, худая и жёлтая; голова её была укутана платком, из-под которого видны были только глаза. Тёмный плащ закрывал её белое платье. При виде чужих она на миг остановилась в дверях, не решаясь войти. В руках она держала кувшин и кубок. Милош уже тянулся к ним трясущимися руками. Молча она налила ему и подала. Он жадно выпил. Лишь теперь он, словно очнувшись, поглядел на Виша и Домана, а женщину услал из горницы.

— Говорите, — начал он, — что же думаете вы делать? Что? Соберёте вече и на нём все перессоритесь, посеяв новые распри? Будете держать совет, куда-то ездить, роптать, а он по одному вас переловит петлёй! Созовёт на пир и одних натравит на других! Что вы с ним сделаете? Веча вашего он не боится, не боится ни вас, ни ваших угроз. Князь засмеялся.

— Половина ваших будет за него, половина против него! Ваши же земли он раздаст тем, кто поможет ему против вас! И ничего вы с ним не сделаете. А если у него не хватит людей, на помощь ему придут немцы, разорят наш край, а непокорных угонят в неволю.

Он снова бросился на ложе.

— Князь, — сказал Виш, — трудное это дело, мы знаем, но от Хвостека надобно избавиться. Иные из нас погибнут, иные изменят, многие падут в борьбе, но в конце концов не станет и его. Мы пришли спросить вас, князь, если вече порешит идти на городище, дадите вы нам своих людей? Будете вы с нами?

Князь долго молчал.

— Нет, — наконец, сказал он, — я сам бы вырвал у него сердце, если б мог, и буду счастлив, если вы его вырвете, но с вами я против него не пойду… Это дело кметов… А я князь! Я Лех! И помните, хотя бы вы его и одолели, у него за Лабой останутся два сына. А этим вы ничего не сделаете, они придут с немцами и отомстят вам за отца… Тщетны ваши жалобы, тщетны. Не он, так его дети заберут вас в неволю; не он, так я бы показал вам, что такое князь, а что кмет! И я был бы не лучше… — Он невнятно забормотал.

Виш переглянулся с Доманом.

— Что же тут толковать, — молвил он. — Может, вы и то, что слышали от нас, завтра ему передадите?

Князь засмеялся, а медведь зарычал.

— Между мной и им не может быть ни сговоров, ни разговоров, ни переговоров: он мне враг, а я ему! — вскричал Милош. — Кто-нибудь ещё перескажет ему ваши слова, и он повесит вас на первом же дереве. Пусть вешает! Нет моих детей. Сынов моих нет. Цветов моих нет. Пусть рушится весь мир!

Он зарыдал и уткнулся головой в постель. Виш обернулся к Доману, и они вышли из горницы. Вслед им неслись стоны князя, рычание медведя и яростное стрекотание сорок, которые осмелели после ухода чужих и затеяли ссору.

На крыльце их ждал сгорбленный старик в капюшоне. Вместе с ним они спустились во двор под сень дуба.

— Всегда таков ваш князь? — спросил Виш.

— Всегда, когда видит чужих, — вздыхая, прошептал старик, — иной раз и по ночам его терзают духи, тогда он срывается с постели и кричит страшным голосом, от которого просыпается все городище. Несчастный, несчастный отец!..

Был уже вечер, но они хотели тотчас же покинуть печальное жилище Милоша; однако и здесь соблюдались священные законы гостеприимства. Старик повёл их в отдельную избу, где им уже поставили ужин и приготовили постели. Он сам пошёл с ними, но выпытать у него хоть слово было невозможно. Все в этом скорбном доме были подавлены, безмолвны и, казалось, ждали только смерти.

VIII

Неподалёку от озера Гопла, на опушке леса, стояла хата Пястуна, которого для краткости называли и Пястом. К ней-то и держали путь старый Виш и молодой Доман, покинув на рассвете печальное жилище Милоша. Уже несколько дней старик не слезал с коня, а чувствовал себя чуть ли не крепче, чем дома, когда, сидя на камне у реки, издали присматривал за хозяйством.

Из всех окрестных кметов Пястун был наименее богат, но наиболее уважаем. Род его испокон веков селился на одном месте, а дед и прадед промышляли в соседних лесах, занимаясь охотой и бортничеством. Пахотной земли у них было немного, да и ту они засевали не всю, а