Русские дети. 48 рассказов о детях - Роман Валерьевич Сенчин
Русские дети. 48 рассказов о детях читать книгу онлайн
Знаете, как опытным путём убедиться, что Земля вертится?
А то, что ангелы бывают нянями, об этом вы знаете? И что девочки превращаются в драконов, серые камни на самом деле серебряные и Майкл Джексон будет отмщён? А мир наш был перевёрнут когда-то, давно, ещё во времена шерстистых носорогов и саблезубых тигров, поставлен с ног на голову и так стоит на голове до сих пор?
Не знаете – вернее, знали, но, повзрослев, забыли. Потому что такие знания даются исключительно детям, как прозрение, происходящее помимо опыта, ну, иногда взрослым, упорно цепляющимся за детство, как за борт подводного корабля, совершающего срочное погружение. И эти чудесные дары вручаются по справедливости, потому что детство – волшебная пора, усыпанная пыльцой рая, и дети непременно должны быть счастливы, пусть сами они далеко не всегда осведомлены о своём счастье. Ведь вся остальная жизнь – лишь расплата за это недолгое блаженство…
В сборник «Русские дети» вошли рассказы, написанные специально для этой книги. За очень редкими исключениями.
И ещё одно важное добавление: перед вами не детская книга. Перед вами книга о детях.
– Осподипомилуй, – шепчут старухи и расходятся по домам, чтобы завтра попасть на раннюю службу.
Засыпает в лопухах и Павёлка.
…и видит, будто идёт к нему по Волге старичок, в бороде запутался.
– Ты кто таков? – окликает Павёлка.
– Павёлка я, – отвечает, – поп из Рыбьей слободки.
– А чего это ты по воде гуляешь?
– Образок ищу, – вздыхает рыбий поп. – Отцово благословение.
– Как же он у тебя в Волге потерялся?
– Утоп вместе с городом! Слыхал про Мологу? Идём, покажу!
Цапнул старичок Павёлку за руку и тащит в реку. Павёлка – плыть, а вода – твёрдая, только пружинит слегка, как мох. Старичок усмехается и вперёд бежит. Побежал за ним и Павёлка.
Очутились они враз на широком месте. Кругом вода, берегов не видать.
– Теперь под ноги смотри! – велит старичок. – Вон она, Молога-утопленница.
Пригляделся Павёлка, а внизу – подводный город: улицы, заборы, даже фонари. На звоннице – колокола сами собой колышутся, только не слышно ничего. А из окон в домах выглядывают водяные старухи.
– Они, – объясняет поп, – уезжать не захотели.
– Чем же они дышат?
– Господь им на удочке воздух в горшках спускает.
Любит Павёлка лежать на берегу Волги. Песок под щекой осыпается, бежит по своим делам. Жужжат на реке моторки, гонят волну. Качаются привязанные к мосткам тихие лодчонки. А другие – лодочные старухи – валяются брюхом к небу на песке, как большие дохлые рыбы.
За Толгоболью Волга изгибается и скрывает себя в речную тайну: излуку. Только длинные баржи знают, что там, за поворотом. И Павёлка порой летает туда во сне.
Летит он над незнакомой родной рекой, щекочут живот прибрежные сосны, поднимают головы усердные рыбаки, гудят белые пароходы, плывущие назад, к сельцу Толгоболь, где спит на берегу Павёлка, олух царя небесного. Спит и спит.
Максим Кантор
Мой аргентинский папа
У меня был аргентинский папа, он родился в Буэнос-Айресе, его звали Карлос Оскар Сальвадор Кантор.
В наш двор на 3-м Михалковском проезде я выходил в пончо – это теплая шерстяная накидка, её носят гаучо; пончо присылала из Буэнос-Айреса тётя Лиля Гереро, сестра папы. Я объяснял друзьям, что когда в пампе дует ветер, то гаучо надевают пончо, – во дворе дома номер восемь это произвело впечатление.
Ещё дома имелись кастаньеты, сомбреро, чай матэ, книжка аргентинских поэтов. Папа читал стихи вслух, по-испански. Папа всё время читал стихи – чаще всего Маяковского. Но и аргентинские стихи читал тоже, говорил, что это стихи о борьбе за свободу.
Я даже думал, что мой папа – аргентинский поэт. Папа был высокий, горбоносый, черноглазый и смуглый. Читал стихи и пел песни. Говорил о философах и о гаучо. Всё, что он говорил, было особенным – непохожим на жизнь вокруг, как пончо или сомбреро.
Мама часто была недовольной; говорила: прекрати, Карл, хватит о прекрасном! И ещё она говорила: в доме еды нет, а он стихи читает!
А папа смеялся и читал стихи. Или рассказывал нам с мамой про Маркса и Платона. Я даже думал, что они все аргентинцы – Маркс, тётя Лиля, Платон, Антонио Грамши, Маяковский, Толстой, гаучо, матадоры, Пикассо. Папа про них рассказывал и пел революционные песни. В Аргентине всегда была революция – там бедные боролись за свободу, пеоны шли в атаку на латифундистов; у нас, в районе Коптево, никто ни с кем не боролся, и коммунистические лозунги на красных тряпочках были очень скучными. А там, в Аргентине, это получалось весело, и все хорошие были заодно.
Я любил, когда папа меня качал на коленях и пел «Конницу Будённого».
Папа был не только аргентинцем, ещё он был кавалеристом, умел скакать на коне как гаучо. Вообще-то, во время войны он был штурманом авиации дальнего действия – но когда его демобилизовали, то сначала перевели из авиации в кавалерийскую часть. И целый год он скакал на лошади.
Он качал меня на коленях и пел: «Мой конь буланый, скачи скорей поляной!»
Потом мне мама рассказала, что в лётном училище папа был запевалой, у него голос красивый, и он много песен знает.
А главное, он сам стихи придумывал. Сперва он мне такие стихи сочинил:
Ты, Максим, красивый сам собою,
Тебе от роду года нет!
Полюбил тебя, Максим, душою,
Что ты скажешь мне в ответ?
Ну, понятно, в то время я ничего не говорил в ответ.
Потом папа подарил мне коня – настоящего, деревянного, в яблоках, по имени Буян.
И папа сказал такие стихи:
Скачет, скачет наш Буян
Через море-окиян.
Океан для него значил много – он вырос на океане.
А потом он мне стал рассказывать сказки и легенды; он носил меня на плечах и рассказывал про аргонавтов, которые переплывали море, про тысячеглазого Аргуса и про Геракла. И он сочинил такие стихи:
А кто такое – Геркулес?
Да тот, кто ходит с гирькой в лес,
И там, зверям на удивление,
Всем львам он портит настроение.
А потом я стал ходить в школу, и мы стали разговаривать о мире. Папа каждый вечер гулял со мной вокруг дома – рассказывал мне про историю больших и маленьких народов, и про поэтов тоже рассказывал. И про аргентинцев на гражданской войне в Испании, про то, как дядя Алёша (папин старший брат) и бабушка Ида поехали в интербригаду. И про то, как Эрнст Буш пел на передовой под Гвадалахарой. Там была настоящая революция – пеоны шли в атаку, совсем как в Аргентине. И про большую войну папа рассказывал, про то, как хорошие люди не позволили злым победить. Помню, мы гуляли под большой яблоней, и начался салют – вдали стреляли пушки, небо было лиловым. Папа сказал:
Гуляли мы садами
Вдали ночной пальбы
И стукались мы лбами
О яблочные лбы.
Он гулял со мной каждый день – говорил, что предпочитает гулять с сыном, а не встречаться с нужными людьми и обсуждать зарплату. Брал меня
