Романолуние - Анна Кимова

сразу решил, что доведет свое дело до конца уже сегодня, но всё же теперь сомневался в том, стоило ли. Не может же он заниматься сексом за двоих? Нет, он к такому не привык. Его жертва должна непременно участвовать в процессе, причем не важно в какой роли – защиты или нападения. Даже активное несогласие – это действие, которое, кстати, часто заводит не меньше активного согласия. Тем более, что в большинстве своем для женщины это всегда лишь очередная роль, и многие играют ее намеренно, зная, что она приносит хорошие дивиденды. У Романа не было привычки ни с того, ни с сего набрасываться на незнакомых женщин. Если он и имел какие-то притязания, значит, был спровоцирован, а если кто-то кого-то провоцирует, значит, и сам хочет. Это неоспоримая истина. Если радио посылает сигнал в космос, значит, оно включено́ в розетку. Женщина, обесточенная от сексуальной сети, никаких сигналов в пространство не генерирует.

Поэтому Роман был убежден в том, что какую бы грубую сцену он не учинил, это кардинальным образом не изменит настроек их с Дашей отношений: она сама с первой минуты общения их задала, и теперь всё развивалось по проложенной ею же самой траектории. В какой-то момент Роман тоже должен был включиться в процесс, Даша не могла этого не понимать. Она не была наивна, в этом директор спецотдела не сомневался. За свою бурную жизнь он и на наивность насмотрелся, так что знал ее в лицо. Просто Роман Чернышев был сделан не из того теста, из которого обычно готовится выпечка. Он не собирался месяцами ходить за своей секретаршей, строя из себя дже́нтльмена или романтика, чтобы потом, насытившись этим по горло, однажды взять свое. В такие игры он играл только на заре туманной юности, и они всегда заканчивались тем самым разочарованием: либо объект оказывался не столь заслуженным, либо субъект перегорал. Поэтому Роман давно привык брать то, что он хочет именно тогда, когда у него возникало желание, ведь этот момент столь неустойчив и скоротечен, что его еще нужно поймать. А на такие глупости у него как раз никогда не бывало времени.

Но едва директор спецотдела прикоснулся к Даше, как что-то пошло не по плану. Да, Роман не ошибся, девушка генерировала те самые сигналы, но при этом он чувствовал, что эту сцену нужно было сворачивать. Он и сам себе толком не мог объяснить почему, но просто шкурой ощущал, что сейчас ему так действовать было не надо. Взгляд Дарьи пробирал до желудка, Роман не припоминал, чтобы с ним когда-то раньше такое происходило. Но ее по-животному раскрытый рот, нарушенное дыхание и пересохшие губы так живо свидетельствовали об остром желании, что Роман не нашел в себе сил, чтобы остановиться. Он даже забыл о том, где находится, расцепил пальцы, и лишь со стороны наблюдал за тем, как его стало быстро относить от берега, но он больше уже ничего не мог с собой поделать.

Когда девушка всё остановила, возможно, единственным способом, который мог бы сработать при таких обстоятельствах, Роман испытал что-то, похожее на шок. Сегодня он собирался применить шоковую терапию к Даше, что ж, не пожелай ближнему своему того, что этот ближний может тут же, не отходя от раздачи, проделать с тобой самим. Таких сильных эмоций он не помнил, когда испытывал даже на переговорах. В голове пронесся контрастный шквал, от горячего к холодному и обратно. Но всё же на самых задворках его сознания, что-то шевельнулось: Роман испытал подобие облегчения. А немного позже, когда эмоции отступили и ему удалось всё обдумать, он обрадовался, что Даша нашла выход и из такой ситуации. Он даже подивился ее смекалке! Девочка сработала за них обоих, пока его мозги паслись на лужайке под сенью известного органа.

Роман мало во что верил в жизни, но в гонорею он больше точно не верил. Нет, Дарья бы с самого начала вела себя по-другому, если бы была больна венерическим заболеванием. Скорее всего, она не подпустила бы его к своему телу, не стала бы так явно дерзить и провоцировать на действие. Нет, Даша была готова к сексу, никакие препятствия ее не удерживали, сейчас Роман был в этом убежден. Но она не хотела, чтобы это произошло. Получалось, что хотела и не хотела одновременно. И умудрилась-таки не допустить исхода, который фактически был предрешен.

При любых других раскладах Роман взял бы ее прямо там, в кабинете. Если бы стала отбиваться – только сильнее бы раззадорила, что привело бы к единственно возможному итогу. Если бы вырвалась и попробовала убежать, он бы поймал и закрылся с ней в кабинете. Роман, кстати, так и хотел: прерваться на время, закрыть дверь приемной на случай непредвиденных визитов или осложнений, а затем продолжить. В этот день он в такое время уже никого не ждал, но всё же незапланированно явился Виталий. От таких неожиданностей нельзя застраховаться, а заниматься сексом на глазах у подчиненных не входило в список пристрастий Романа Чернышева. Пусть это и не особо его трогало, но всё же он никогда не выставлял напоказ своих побед.

Но Роман настолько сильно вовлекся в процесс, что даже забыл об открытой двери. К тому же у него не возникло ни одной возможности, чтобы прерваться. Или просто голова от желания кружилась слишком сильно, чтобы он мог думать хоть о чем-то еще. Кстати, она опять разболелась, даже коньяк не помогал притупить это мерзкое гудение.

А дальше Роман планировал увести Дарью к себе. Вне зависимости от исхода и ее настроения. Он понимал, что девчонка строптивая, и с ней, возможно, пришлось бы повозиться, но всё же не сомневался в успехе. Какой именно метод сработал бы – это не важно, но методов в его распоряжении было предостаточно.

И вот теперь он сидел здесь один и постепенно напивался. Да уж, чудесное завершение вечера! Но и это было не самое неприятное. Роман не знал, что ему принесет завтрашний день: выйдет ли она на работу после случившегося? Он ставил на то, что выйдет. Но уверенности не было. От таких мыслей голова разболелась еще сильнее. Надо было что-то предпринять. Роман достал телефон, еще раз пробежался по фотографиям ее вещей, минуту обдумал возникшую идею, а затем набрал номер телефона.

– Привет. Ты можешь сейчас приехать ко мне? Я пришлю водителя. У меня к тебе важный разговор.

В трубке некоторое время молчали, а потом раздался женский голос:

– Это не может