Бей первая - Юля Артеева

натягивая джинсы. Что дверь открылась, я слышу не сразу. Понимаю это по сквозняку, который холодит голую исполосованную спину.

Разворачиваюсь и вижу Кирилла. Зубы сжаты до перекатывающихся желваков. В глазах – гневная бездна. Вдруг думаю, что, когда он злится, его радужка меняет цвет. А может, дело в зрачках, которые расширяются. Он заходит и прикрывает за собой дверь.

Я не пытаюсь прикрыться, все самое стыдное он уже видел. Ощущения мерзкие. Как будто меня секли в его присутствии. Щеки становятся горячими. Но покраснеть при нем уже не кажется мне таким ужасным. На глаза наворачиваются злые слезы. Кто его просил приходить?! Внутри все воет и ревет в истерике. Но я только снова поворачиваюсь к нему спиной, чтобы взять майку. Хотел смотреть? Пожалуйста! Пусть любуется!

Надеваю белую майку-борцовку, сверху натягиваю толстовку с капюшоном. Из одного глаза выскальзывает непослушная слеза. Беглянка. Сердито вытираю щеку рукавом. Достаю из рюкзака черный карандаш, жирно подвожу глаза, глядя в зеркало.

Кир все это время молчит. Я аккуратно убираю вещи. Вешаю портфель на плечо и подхожу к Разгильдееву. Останавливаюсь совсем близко. Его гнев почти жжется. Но больнее мне уже не может быть. Задираю голову, чтобы посмотреть ему в глаза.

– На алгебру идешь? – говорю с вызовом.

– А ты?

– Я не прогуливаю.

Он кивает. Произносит:

– Ну, тогда пошли.

– Правильно говорить «пойдем».

– А я вообще, – он облизывает нижнюю губу, – неправильный.

– Я тоже.

– Знаю, Разноглазка.

Кир открывает дверь и пропускает меня вперед. Расправляю плечи и твердо шагаю по коридору с бугрящимся линолеумом. Кирилл идет рядом, приноравливаясь к моему темпу. А сзади, я не вижу, но чувствую – остальные трое.

Я чувствую себя униженной и вместе с тем почему-то очень сильной. Особенно когда за моей изувеченной спиной – дьявольская четверка.

Глава 13

Кир

Это полная жесть. Сижу на алгебре и ни слова не понимаю. Математичка жужжит монотонно, как раздражающая муха, хочется ее заткнуть. Мешает думать. Но мозги, по правде, и без нее еле ворочаются. Смотрю перед собой – на Мальвину в черной толстовке и не могу выкинуть из головы картинку, которую увидел в раздевалке. Меня затопили такие злость и боль, как будто все внутренности пропустили через мясорубку. А потом сложили обратно и зашили. И мне теперь как-то с этим жить.

Узкая изящная спина с выступающими позвонками. Нежная кожа в мурашках. И бордовые полосы, покрывающие ее. Два кровоподтека. Наверняка от пряжки. Полосы пройдут через пару дней. Синяки чуть позже. Я знаю, я с такими ходил.

Дурочка, надеялась, никто не поймет. Как будто это она первая придумала переодеваться на физру раньше всех и позже всех. Ходить с длинным рукавом. До конца сам не понимаю, зачем за ней пошел. Конечно, если бы у меня было хоть какое-то понятие о личном пространстве, я бы не стал заходить в раздевалку. Но я не мог не проверить. Вот такой уж я дебил.

Мальвина тем временем откидывается на спинку стула, запускает руку в синие волосы, прочесывает их пальцами. Снова склоняется над тетрадкой. Ловлю каждое движение. Наваждение какое-то. Как будто мне тринадцать, и я первый раз девчонку увидел. Трясу башкой, чтобы прийти в себя.

Краем глаза вижу, что Малой поворачивается ко мне. Вопросов не задает, но догадывается. Да и к черту. В своих парнях я уверен.

Машинально переписываю какие-то уравнения с доски. Я все это уже знаю. Мама договорилась с нашей старушкой соседкой. Я ношу ей продукты, помогаю по дому и развлекаю разговорами. А она, учитель с неприлично большим стажем, готовит меня к поступлению в универ.

А вот Тоха втыкать в происходящее даже не пытается. Ему математика до одного места, он у нас гуманитарий. Художник на самом деле. Классный иллюстратор. Он и сейчас что-то чертит у себя в тетради, отгородившись локтем. Потом наклоняется вперед и стучит ручкой по стулу Миланы.

Шепчет:

– Мальвина!

– Что?

– Повернись.

– Зачем? – шипит она.

– Ну повернись.

Она разворачивается и смотрит вопросительно. Малой в ответ изучает ее задумчиво, взгляд как будто с поволокой. Я напрягаюсь.

– Левый карий, правый голубой, – шепчет Тоха.

– Ну да. А зачем… Ты что? Это что, я? – она забывается и повышает голос.

Математичка стучит костяшками по доске:

– Задние парты, ну-ка потише!

Я смотрю в тетрадь Малого, и там реально она. Мальвина собственной персоной. Офигенный портрет черной ручкой. Еще не закончен, но выглядит уже нереально круто. Каждая линия на своем месте. Почему-то меня это злит. Запускаю воздух в легкие и стараюсь не измениться в лице. Потому что Тоха слишком хорошо меня знает.

Мальвина поворачивается обратно. Но больше училку не слушает, как я замечаю. Думает о том, что увидела. Она вообще все время думает. Анализирует, просчитывает. Всегда в напряжении. Вся как комок нервов. Маленький, хорошенький комочек. Блин. Не о том надо думать.

– Зачем тебе цвет глаз, если рисунок черно-белый? – снова шепчет Милана.

– Это пока.

Малой достает из рюкзака два маркера и делает маленькие акценты, добавляя глазам цвета. Портрет из-за этого становится вообще гипнотическим.

– Ты единственный одиннадцатиклассник, который носит с собой фломастеры, – говорит она насмешливо. Но я слышу, что она поражена.

На самом деле, ее не так сложно читать. Когда теряется, эмоции проскальзывают всюду. В глазах, в голосе, в движениях тела, даже в том, как она дышит. Но она привыкла закрываться, это понятно. Если ей было хреново тогда, пять лет назад, то что она пережила потом?

Смотрю, как Мальвина накручивает на карандаш волосы. Конечно, я ее узнал. Сразу, как только зашла. А потом еще зачем-то потащился за ней к туалету. Как псина бездомная за куском колбасы. Не знаю, чего хотел. В глаза посмотреть. Убедиться. Остаться наедине. Я вообще маниакально ищу возможности остаться с ней вдвоем. Сам еще не понял, зачем.

– Мальвина, – снова шепчет Тоха, – подарить?

А я вдруг накрываю рукой рисунок и двигаю тетрадь к себе.

– Что?

– Ничего, – обиженно бормочет Малой.

Мне плевать. Я вырываю рисунок и кладу себе в рюкзак. Выразительные взгляды Малого мне сейчас тоже до звезды. Возвращаю ему тетрадку и продолжаю записывать обрывки уравнений. Главное – создать вид бурной деятельности.

После уроков мы все спускаемся к Робертовне. Но на пороге кабинета я отсекаю остальных жестом руки и захожу к ней один. Закрываю дверь, подхожу к ее столу. Она, как обычно, сидит с чаем и какой-то шоколадкой. Прищуривается и двигает ее ко мне.

– Не, спасибо. Дело есть.

– Слушаю.

– Давай сегодня не в архив?