Болеслав Маркевич - Княжна Тата

Кофе перешли пить на большой балконъ съ видомъ на рѣку. Скавронцевъ поспѣшно проглотилъ свою чашку и вслѣдъ за этимъ исчезъ. Минутъ черезъ десять Анатоль, взглянувъ значительно на мать, сказалъ ей:

— Maman, я привезъ вамъ изъ Константинополя un tapis de Smyrne, недуренъ, кажется: хотите посмотрѣть? Я велѣлъ принести его въ зеленую гостиную.

— Ахъ, merci, merci, mon cher! воскликнула маленькая княгиня, немедленно вставая съ мѣста, — это такая прелесть ковры турецкіе, les vrais!… Pardon, cher général!

Она любезно улыбнулась гостю, и ушла съ балкона объ руку съ сыномъ. Княжна осталась одна съ Бахтеяровымъ.

Онъ сидѣлъ у самыхъ перилъ, опершись о нихъ локтемъ, съ закинутою подъ затылокъ рукой, и глядѣлъ сіяющими глазами на широкую даль полей, лѣсовъ и деревень, виднѣвшихся верстъ на пятнадцать окружности съ высокой мѣстности Большихъ Дворовъ.

— Какъ хорошъ у васъ видъ, этотъ чисто русскій видъ! заговорилъ онъ, — знаете, княжна, что для меня, проведшаго почти десять лѣтъ жизни въ среднеазіятскихъ степяхъ, подъ безпощаднымъ солнцемъ юга, и теперь тамъ, у Балканъ, эта кроткая природа, съ ея тихо волнующимися линіями, эти мирно плывущія облака — цѣлое откровеніе. Точно, примолвилъ онъ смѣясь, — какъ на старыхъ картинахъ, отверзаются для меня небеса и спускается оттуда въ поученіе мое длинная, узенькая полоса бумаги съ завитушками по концамъ и надписью: "миръ и благоволеніе…"

— Вы остались поэтомъ, молвила на это Тата, тихо улыбаясь и глядя на него изъ-подъ полуопущенныхъ рѣсницъ.

— Непремѣнно, весело отвѣтилъ онъ, — и даже романтикомъ, и даже хуже того… Я бы, кажется, съ наслажденіемъ теперь сталъ читать пасторальные романы d'Urfé и mademoiselle de Scudéri.

— Это, какъ видно, входитъ dans la spécialité de votre métier, засмѣялась она:- Наполеонъ, говорятъ, возилъ всегда съ собою на войну Оссіана, а Бутузовъ романы madame de Genlis. Отчего же вамъ не читать l'Astrée и le Grand Cyrus.

Онъ повелъ на нее тѣми же сіяющими глазами.

— Я радъ даже вашимъ насмѣшкамъ, княжна! Такъ давно не доводилось мнѣ быть въ обществѣ женщинъ, настоящихъ женщинъ, подчеркнулъ онъ.

— Вы развѣ ни съ одною… такою не встрѣчались съ тѣмъ поръ, какъ мы не видѣлись? спросила Тата съ какою-то робкою задержкой въ голосѣ.

Онъ на мигъ воззрился ей въ лице внимательно, почти строго, но также быстро улыбнулся прежнею, веселою улыбкой:

— Да, сказалъ онъ вскользь, — но это совсѣмъ другое дѣло… Я говорю про тѣхъ свѣтскихъ, тонкихъ, блистательныхъ, à mille facettes, какъ говорятъ Французы, женщинъ, о которыхъ тѣ же Французы давно рѣшили: "la femme slave, cette dernière expression de la femme", женщинъ какъ вы, княжна…

— Vous ne voyez en moi que la femme du monde… puisque " femme " il y a? примолвила она со слабою усмѣшкой и тономъ упрека.

— Боже сохрани, еслибы вы были чѣмъ-нибудь инымъ, живо вскликнулъ онъ;- вѣдь это все равно, еслибы колибри ощипалъ себѣ добровольно свои радужныя перья и нарядился бы въ плебейскій мундиръ воробья или чижика.

Она хотѣла возразить и пріостановилась, увидавъ слугу, вышедшаго въ эту минуту изъ комнатъ на балконъ и почтительно остановившагося у дверей въ выжидательной позѣ.

— Что вамъ надобно, спросила она.

— За ихъ превосходительствомъ лошади изъ Соковнина прибыли, доложилъ онъ съ полупоклономъ въ сторону Бахтеярова.

— Что жъ это значитъ, развѣ вы такъ спѣшите? почти испуганно вырвалось у нея.

— Не я, а, какъ видно, нежданный благодѣтель мой и невѣдомый дядя спѣшитъ узрѣть меня скорѣе, отвѣтилъ насмѣшливо Бахтеяровъ;- я ему впрочемъ телеграфировалъ изъ Одессы, что такого-то числа думаю быть у васъ; Анатоль мнѣ говорилъ, что дорога къ нему мимо васъ идетъ, онъ и прислалъ.

— Отошлите ихъ! Когда вамъ вздумается… завтра… васъ отвезутъ на нашихъ лошадяхъ.

— Нѣтъ, все равно… Скажите, что хорошо! отослалъ онъ слугу кивкомъ и, обратившись къ Тата, заговорилъ съ новымъ оживленіемъ:

— Мы тамъ съ вашимъ братомъ, въ этомъ невыносимомъ Санъ-Стефано, каждый день утѣшали себя говоря о васъ. Мнѣ ужасно хотѣлось васъ видѣть… Писалъ онъ вамъ объ этомъ?

— Писалъ, чуть слышно промолвила она, глядя на него опять изъ-подъ полуопущенныхъ вѣкъ тѣмъ взглядомъ, который, она знала, вмѣстѣ съ ея шепчущимъ голосомъ, составлялъ одну изъ неотразимѣйшихъ прелестей ея.

— Вы всегда, продолжалъ онъ, — были для меня самымъ — какъ бы выразить это точнѣе?.. самымъ мучительнымъ воспоминаніемъ моего прошлаго, — а вы знаете, что ничто такъ не дорого человѣку, какъ его муки, — казались мнѣ сфинксомъ, разгадки котораго я долго добивался со страстью, всѣми нервами моего существа… И я никогда не могъ забыть того времени… И вотъ вы опять предо мной, и я также жадно хотѣлъ бы узнать теперь, что вы, какъ, какъ жили съ тѣхъ поръ, какъ я не видалъ васъ, что вынесли изъ вашей жизни за это время?…

— Какъ жила? повторила Тата, унесенная горячностью его рѣчи, его цыганскими глазами, всѣмъ его оригинальнымъ, мужественнымъ, блестящимъ складомъ ума и наружности, — что вынесла изъ этой vie du monde, которую вы такъ справедливо ненавидѣли въ то время, а теперь вдругъ почему-то находите прелестною, кажется? Я старалась прижаться, сузиться, погасить себя до уровня пониманія каждаго веселаго гусарика или мрачнаго флигель-адъютанта, и дошла чуть не до идіотизма… Вотъ какъ я жила и что вынесла!..

Бахтеяровъ сочувственно закивалъ головой:

— Ну да, ну да! "La femme slave", которой l'homme slave все до этихъ поръ не достоинъ развязывать ботинки… Очень ужь вы умны были всегда, княжна!

— Умна?… Не знаю, раздумчиво молвила она; — вѣрно только то, что у насъ ума пуще пожара боятся.

— Еще бы! онъ громко разсмѣялся:- мы это тамъ боками своими испытали.

Она взглянула на него съ какою-то невольною и счастливою гордостью:

— Къ счастью, вы принудили людей сдѣлать для васъ исключеніе…

Онъ чуть-чуть наклонился въ знакъ благодарности и пожалъ беззаботно плечами:

— Кривая вывезла, говоря нашимъ армейскимъ языкомъ: одинъ изъ вашихъ петербургскихъ умниковъ далъ мнѣ издавна кличку "un frondeur doublé de cerveau brulé" и подъ нею я успѣлъ бы преспокойно зарости травой, еслибы на мое счастіе, дѣйствительно, не случилось такъ, что въ извѣстную минуту понадобился именно такой "frondeur" на подкладкѣ сорвиголовы. Я былъ, такъ-сказать, Чацкій той минуты…

Онъ прервалъ себя вдругъ и взглянулъ еще разъ на Тата проницающимъ, неласковымъ взглядомъ:

— Вы ихъ всегда очень не жаловали, Чацкихъ, княжна, не правда-ли? спросилъ онъ, засмѣявшись короткимъ, заставившимъ ее вздрогнуть внутренно смѣхомъ.

Но она издавна предчувствовала возможность этого намека на прошлое и изготовила на него отвѣтъ:

— Да, сказала она, глядя какъ бы съ замѣшательствомъ въ сторону, и даже весьма искренно краснѣя при этомъ, — я была слишкомъ горда, можетъ-быть, но никогда не въ состояніи была признать моими героями Чацкихъ Lizzy Ваханской.

Бахтеяровъ безсознательно потянулся къ ней своею курчавою головой, какъ бы съ тѣмъ, чтобы ближе выслѣдить игру ея лица; онъ прижмурилъ глаза не то подозрительно, не то недоумѣвая…

— Вы серьезно думали, проговорилъ онъ съ разстановкой, — что маленькая графиня играла для меня роль Софьи Павловны?

Тата разсмѣялась:

— Очень было похоже во всякомъ случаѣ!

— И вы продолжаете это думать? спросилъ онъ почти шепотомъ.

Черты ея тотчасъ же приняли прежнее вдумчивое выраженіе; она повела на него долгимъ взглядомъ и медленно проговорила:

— Нѣтъ, теперь я этого не думаю!…

— Вы не думали этого и тогда! пылко вскликнулъ онъ;- вы не могли этого думать! Вы знали, что я любилъ васъ?

— Да, протянула она также тихо, — но… насколько?

— Насколько? съ горечью повторилъ онъ;- на это чувство пошла вся моя молодость, вся, вотъ мой отвѣтъ! А вы… я впрочемъ вовсе не думаю винить васъ, перебилъ онъ себя тутъ же, — напротивъ, я (васъ можетъ-быть удивитъ это признаніе), я вамъ обязанъ всѣмъ тѣмъ, чѣмъ вы меня видите теперь, и меня давно мучило желаніе свидѣться съ вами, чтобъ именно это выразить вамъ… Я не родился честолюбивымъ; во мнѣ, дѣйствительно, было сызмала расположеніе къ дешевому "фрондерству", которое, по всей вѣроятности, привело бы меня, какъ столь многихъ у насъ, лишь къ полнѣйшему умственному безплодію, еслибъ я не встрѣтился съ вами. Вы стояли далеко отъ меня тогда… Помните этотъ стихъ изъ Рюи-Блаза:

"Moi, pauvre ver de terre, amoureux d'une étoile"?

Я себѣ сто разъ на день повторялъ этотъ стихъ въ тѣ дни. Надо было поднять себя, надо было достигнуть до этой "звѣзды"! Это было безуміе, пожалуй: вы десять разъ могли выйти замужъ за другаго прежде, чѣмъ я былъ бы въ состояніи добиться того, что могло мнѣ дать право домогаться васъ. Но все равно, во мнѣ пробудилась тогда такая вѣра, такая сила вѣры въ себя и въ будущее… И это придавало всему, что я ни дѣлалъ, какую-то необыкновенную цѣпкость, твердость и послѣдовательность, всегда увѣнчивавшіяся успѣхомъ. Я шелъ впередъ съ быстротой, примѣры которой рѣдки… И вотъ тогда, послѣ Хивинскаго похода, я вернулся въ Петербургъ… Но всего, что успѣлъ я пріобрѣсти тогда, всего этого въ глазахъ вашихъ было еще недостаточно…