Михаил Салтыков-Щедрин - Том 8. Помпадуры и помпадурши. История одного города

Вторую группу цикла образуют также три рассказа: «Здравствуй, милая, хорошая моя!» (тема — приезд нового губернатора), «На заре ты ее не буди» (наставления, которые дает губернатору правитель канцелярии во время дворянских выборов) и «Она еще едва умеет лепетать» (либеральное пустозвонство губернатора, завершающееся знаменитым «разорю!»).

Все три рассказа посвящены одному и тому же «герою» — губернатору Митеньке Козелкову. Это один из наиболее ярких и полно разработанных сатирических образов всего «помпадурского» цикла. Козелков — тип нового, послереформенного губернатора. Он принадлежит к той плеяде «молодых бюрократов», которые отличались тем, что «ходили в щегольских пиджаках, целые дни шатались с визитами, очаровывали дам отличным знанием французского диалекта и немилосерднейшим образом лгали». Козелков, сверх того, беспардонный болтун. Однако его либерально-лживая болтовня есть не что иное, как «преданное фрондерство». Она прикрывает, маскирует «либеральными» фразами о «свободе торговли» и т. п. политику, направленную на охраненне в неприкосновенном виде всех основ самодержавно-крепостнического строя. Эту политическую программу Козелков формулирует в следующих словах: «Я желаю, во-первых, чтобы у меня процветала торговля, во-вторых, чтобы священное право собственности было вполне обеспечено, и в-третьих, наконец, чтобы порядок ни под каким видом нарушен не был». Закономерным финалом «либерального» красноречия Козелкова является вырвавшийся у него возглас «раззорю!», знаменовавший, что необходимость в либеральной маскировке окончилась и наступили «новые времена».

Этими «новыми временами» явился твердо обозначившийся курс на реакцию, взятый правительством Александра II во второй половине 60-х годов. Для проведения этого курса потребовались новые деятели, типические «портреты» которых и дает Салтыков в трех следующих рассказах цикла, образующих его третью группу: «Сомневающийся», «Он!!» и «Помпадур борьбы…».

Политическая и общественная реакция всегда обостряла силу и резкость салтыковской сатиры. Тональность рассказов о «помпадурах» реакции совсем иная, нежели тех, которыми начинается цикл. Изменяется и поэтика. Увеличивается удельный вес таких сатирических приемов, как гипербола, фантастика, гротеск. Рассказы третьей части написаны Салтыковым после создания «Истории одного города» и по своей манере, тематике и общему тону ближе всего стоят к летописи города Глупова.

Произвол, полную бесконтрольность привилегированной бюрократии над полностью бесправным народом Салтыков изображает в рассказе о «сомневающемся помпадуре», который был подавлен и уничтожен, узнав от правителя канцелярии о существовании «какого-то закона», с которым и он, помпадур, обязан будто бы считаться. «После этого… после этого… зачем же мы, помпадуры, нужны?!» — восклицает он. Однако эти «сомнения» были быстро разрешены советом стряпчего: «Закон пущай в шкафу стоит, а ты напирай». И «помпадур», не имея права по закону высечь мещанина, последовал советам стряпчего и разрешил свои сомнения возгласом: «Влепить!».

Новый натиск реакции, наступивший в 1866 году, после выстрела Каракозова в Александра II, символизирован Салтыковым в гневно-бичуюшем образе безымянного «помпадура»-карателя. «Наконец, ОН приехал… По внешнему виду, в нем не было ничего ужасного, но внутри его скрывалась молния. Как только он почуял, что перед ним стоят люди, которые хотя и затаили дыхание, но все-таки дышат, — так тотчас же вознегодовал… И вот он раскрыл рот. Едва он сделал это, как молния, в нем скрывавшаяся, мгновенно вылетела и, не тронув нас, прямо зажгла древо гражданственности, которое было насаждено в душах наших…» Этот зловещий образ, которым заканчивается рассказ «Он!!», современники связывали с одной из самых жестоких и отвратительных фигур царской реакции, с фигурой M. H. Муравьева («Вешателя»).

Рассказ «Помпадур борьбы, или Проказы будущего» повествует о губернаторе Феденьке Кротикове. Пройдя все стадии «либерализма», он нашел свое окончательное credo y «версальцев», разгромивших Парижскую коммуну, потопивших ее защитников в их собственной крови и организовавших для защиты реакции «партию борьбы» (рассказ написан в 1873 г.). Кротиков поднимает знамя этой партии как «знамя возрождающейся власти», как знамя «народившейся новой системы, которая позволяет без всякого повода, без малейшего факта бить тревогу и ходить войною вдоль и поперек, приводя в трепет оторопелых обывателей». В помощники себе Феденька Кротиков берет «мерзавцев». «Мне мерзавцы необходимы, — заявлял он, — в настоящее время, кроме мерзавцев, я не вижу даже людей, которые бы с пользой могли мне содействовать!»

Гневный сарказм и сосредоточенная сила ненависти к реакции, проявляющиеся в рассказе «Помпадур борьбы…», предвосхищают такой шедевр салтыковской сатиры 80-х годов, как «Современная идиллия» с ее знаменитой сказкой о «ретивом начальнике», тоже призвавшем себе на помощь «мерзавцев».

В четвертую группу цикла входят два рассказа: «Зиждитель» и «Единственный». В первом рассказе Салтыков зло высмеивает «зиждительские» устремления буржуазно-дворянского реформаторства. Сатирик показывает, что даже искренние намерения отдельных представителей власти, направленные на поднятие уровня народного благосостояния, на деле оборачиваются для народа, в условиях самодержавного государства, бюрократическим произволом и полицейским насилием.

Второй рассказ, «Единственный», снабжен подзаголовком «Утопия». Сатирическая ирония и яд рассказа заключаются в действительно утопическом образе «доброго помпадура», поставившего себе за правило как можно меньше управлять и администрировать и обеспечившего тем самым такое процветание края и его жителей, что город был забыт «высшим начальством» и даже не включен в «список населяемых мест, доставляемый в академию наук для календаря».

Последняя, пятая часть заключает в себе завершающий очерк цикла «Мнения знатных иностранцев о помпадурах». Здесь сатирик отчасти пародирует знаменитую когда-то книгу маркиза де Кюстина «Россия в 1839 году», нанесшую в свое время жестокий удар по европейскому престижу Николая I, но полную самых грубых ошибок и невежественных суждений о России и русском народе. Здесь же Салтыков зло издевается над историком-славянофилом М. П. Погодиным, внушавшим сатирику «чувство омерзения» своей угодливостью и лестью перед царизмом (выведен в образе «беспристрастного наблюдателя»), а также над главным капиталистом тогдашней России, В. А. Кокоревым, пробившимся из сидельцев в питейном доме в почти государственные деятели и литераторы («К***, бывший целовальник, а ныне откупщик и публицист»).

Заключительный эпизод очерка об «иомудском принце» является злободневным сатирическим откликом на европейское, в том числе и по России, путешествие персидского шаха Наср Эддина. В свое время оно наделало много шума. Русская либеральная печать, уподобляя поездку образовательным путешествиям Петра I, предсказывала ее преобразовательные последствия для Персии, что, однако, совершенно не оправдалось. Завершающими словами рассказчика, обратившимися в политическую пословицу: «Народ гонял, помпадур сажал, риформа кончал», — Салтыков показывает, каким преобразовательным советам, полученным от русского царя и его министров, последовал в действительности «иомудский принц».

Цикл «Помпадуры и помпадурши», как и большинство произведений Салтыкова, не получил надлежащей оценки современной писателю критики, хотя начиная с 1868 года ни один рассказ цикла не остался незамеченным ею[216]. Несмотря на то что рассказы эти появлялись через значительные промежутки времени, критика еще до выхода в свет отдельного издания цикла выделила их в особое звено творчества писателя. Этому способствовало и объединявшее рассказы понятие «помпадур», и итоговый характер позднейших частей цикла.

В рецензии на «Мнения знатных иностранцев…» писатель М. В. Авдеев отмечал: «Помпадур — это излюбленное лицо нашего талантливого сатирика, его больное место, — и мы недаром назвали автора певцом помпадуров. Никем так много и долго не занимался, никого с такой любовью, меткостью и знанием мельчайших подробностей не обрабатывал он, никого не привязывал до такой степени полно разоблаченным к позорному столбу на общественное осмеяние, никого так больно и зло не бичевал он кнутом сатиры. <…> Образ помпадура стоит целиком, как живой, перед глазами общества»[217]. Однако, взятая в целом, эта рецензия, несмотря на ее безусловно благожелательный характер, может служить образцом несоответствия критических отзывов общему духу сатиры Салтыкова, непонимания или намеренного вуалирования рецензентами ее основного смысла. И глубоко прав был П. В. Анненков, который в ответ на жалобу Н. А. Некрасова писал ему: «…не один Вы лишены оценщика и хорошего диагнозиса. Вот я получил от Салтыкова его «Помпадуры». <…> Может ли быть что-нибудь дельнее этой книги, а между тем у нас и на нее смотрят как на забавную штуку. Однажды я только встретил порядочный отзыв об этом произведении и притом здесь <в Баден-Бадене> от князя Алекс. Васильчикова. На вопрос, что он поделывает, Васильчиков отвечал мне: «Я теперь читаю очень серьезную вещь — «Помпадуры» Салтыкова». И он прав»[218]. Появление отдельного издания цикла было отмечено двумя газетными рецензиями, не претендующими ни на полноту, ни на объективность оценки. «Сатиры на наши административные неурядицы и бестолочь» — так квалифицировали произведение Салтыкова «Московские ведомости». Тем не менее глубокий смысл салтыковской сатиры, который, в сущности, и явился причиной подчеркнуто пренебрежительной оценки, был рецензенту хорошо понятен. «Он <Щедрин> видит в своих вымыслах не искажение или преувеличение, а глубочайшую интимнейшую реальность, ту, что любит прятаться за обыденным фактом и доступна лишь очень и очень пристальному наблюдению <…> г. Щедрин находит, что действительность порой выкидывает такие неожиданности, которые превзойдут всякую карикатуру и преувеличение… Таким образом, — заключает рецензент, — г. Щедрину принадлежит честь изобретения новой сатиры, не карающей, а предупредительной сатиры»[219].