Дураки все - Ричард Руссо

– Не надо, – сказал ей Реймер, когда она занесла кулак для следующего удара. – Я не шучу. Не делайте этого.

– А ты еще кто такой? – спросила она с дикой гримасой, и Реймер показал свой жетон, который – он лишь сейчас это сообразил – должен был бы отдать Гасу вместе с заявлением об уходе. И пистолет по-прежнему был при нем, как и рация, хотя он и собирался оставить ее в машине, чтобы Кэрис не помешала ему надираться.

– Она меня ударила, – пожаловался мужчина, из ноздри его струилась кровь. – Вы свидетель.

– Потому что он дебил, – сообщила женщина так, будто заявление об умственных способностях потерпевшего – проверенная временем тактика защиты в делах о нанесении тяжких телесных.

– Не забудьте перед уходом оплатить счет, – сказал им Реймер и отошел в сторонку, пока парочка смущенно освобождала кабинку.

– Видишь, что ты наделала? – сказал мужчина, заметив, что Реймер явно нацелился на их место.

Подошел Герт, вытер стол вонючей тряпкой.

– Господи боже, – сказал он, уставившись на ладонь Реймера, похожую на лопнувший плод.

На парковке Реймер обнаружил, что пультом с его острыми гранями, пусть он и не открыл дверь гаража Салли, прекрасно можно чесать воспаленные, зудящие края раны, которая теперь занимала всю ладонь. Тонкая красная паутинка заползала уже на запястье. Реймер спрятал руку под стол.

– Какое я пиво пил, когда заходил в прошлый раз?

– Вы имеете в виду, вчера?

– Разве это было вчера? – удивился Реймер. Ему-то казалось, что на прошлой неделе.

– Эль “Двенадцать лошадей”.

– Точно, – согласился Реймер и вспомнил, как пренебрежительно отнесся к этому пойлу Джером. – Стакан эля. А лучше два. Первый я прикончу за пару секунд.

Герт ушел, и Реймер, оторвав бедро от дивана, обозрел лужу пива, на которой сидел. По крайней мере, он надеялся, что это пиво.

– За счет заведения. – Герт поставил перед ним две бутылки эля и стакан. – Я слышал, вы спасли жизнь одному из моих постоянных клиентов.

– Спасибо, – ответил Реймер, отодвинул стакан и одним глотком осушил половину бутылки.

Эль на вкус оказался такой же чудесный, как и вчера. С тех пор как Реймер подал в отставку, он всё думал о том, что будет делать дальше. А тут ему вдруг стало ясно. Он станет алкоголиком. Будет среди бела дня сидеть в темных вонючих барах вроде этого и пить дешевое холодное пиво.

– Я, наверное, должен вас предупредить, – произнес он, обращаясь к Герту, – что с сегодняшнего дня я официально безработный. И вряд ли смогу оплатить счет.

Герт обвел рукой зал:

– Добро пожаловать в гребаный клуб.

Реймер в три глотка прикончил бутылку эля, радуясь, что вся кабинка целиком в его распоряжении, вряд ли кто-то из здешних горластых пьяниц решит составить ему компанию. Здоровой левой рукой прокатил холодную бутылку по лбу и ощутил такое острое наслаждение, что наконец осознал: у него точно жар. Реймер и впрямь чувствовал себя всё хуже. Он не просто выбился из сил, а… что, бишь, там дальше? Первобытный вопль, который он испустил возле гаража Салли, должно быть, что-то исторг из него. Дуги? Было бы здорово. Потому что этот тип – Реймер это осознавал – настоящий говнюк. Он каким-то образом ухитрился разбудить в своем хозяине и лучшее, и худшее: как полицейский Реймер стал лучше, а как человек – много хуже. Правда, без помощи Дуги он нипочем не вычислил бы Уильяма Смита, а ведь это обернулось благом, но еще Дуги без веских на то оснований подбил его выкопать судью Флэтта, и по наущению Дуги Реймер ударил ни в чем не повинного (пусть и наглого) водителя. Вдобавок Дуги был не так умен, как сам полагал. Без малейших доказательств он внушил Реймеру, будто любовником Бекки был Питер Салливан, а Реймер, надо признать, слишком охотно купился. Но, пожалуй, хуже всего, что после того, как Реймер с истинной зрелостью заключил с призраком Бекки уговор, от которого выиграли бы они оба, этот мерзавец вмешался и все испортил. Так что если тот первобытный вопль помог изгнать Дуги – он с тех пор замолчал, и гул в ушах Реймера прекратился, – тем лучше.

Но, к сожалению, вместе с Дуги его явно покинул и здравый смысл. Скажем честно: вместо того чтобы сидеть здесь и дуть пиво, ему следовало бы обратиться в больницу, чтобы ему ампутировали руку. Если у него останется только одна рука, интересно, упадет ли он во мнении Кэрис, разонравится ли ей? Столь наплевательское отношение к собственному благополучию смутно тревожило Реймера, но эту тревогу более чем искупал тот факт, что впервые в жизни ему не было ни малейшего дела абсолютно ни до чего. Может, это и есть свобода? Если да, пусть так и будет. Не хватало лишь одного: чтобы кто-то сказал ему, как он счастлив.

На стене между уборными висел таксофон, к нему цепью крепился подозрительно тонкий телефонный справочник округа Шуйлер. Половину страниц повырвали, но Реймеру повезло – нужный ему номер уцелел.

– Джером, – произнес Реймер, когда тот наконец ответил сонным голосом. Как растормошить того, кто, вероятно, до сих пор под действием сильных успокоительных? – Я знаю, кто попортил тебе машину.

– Я тоже, – угрюмо ответил Джером.

Реймер примолк, дивясь безразличию в его голосе, но потом продолжал:

– Этого урода зовут Рой Пурди.

– Нет, – возразил Джером. Уверенно, не сварливо. – Это не он.

– Вообще-то у нас есть свидетель, – сообщил Реймер, хотя это было не совсем так. Мистер Хайнс видел лишь, как Рой вышел из проулка, но все же.

На другом конце провода повисло долгое молчание, и Реймер даже решил, что пропустил щелчок, с которым вешают трубку. Наконец Джером произнес:

– Это ты. Ты изуродовал “мустанг”.

Реймер устало вздохнул.

– Зачем мне это, Джером? Мы же с тобой друзья. Зачем мне это?

– Мне пора, – ответил Джером.

– Не вешай трубку, – попросил Реймер, озадаченный тоской в его голосе. – Подожди минутку, ладно? Я хотел тебе кое-что сказать. Кое в чем признаться.

– Ты меня ненавидишь. Ты изуродовал “мустанг”.

– Господи боже, ты выслушаешь меня?

– Я знаю, что ты мне скажешь.

– Не знаешь. Кажется… я влюбился в твою сестру.

– И теперь ты компостируешь мне мозги.

– Неправда, – ответил Реймер. – С чего ты взял? Что в этом такого странного? Ты сам говорил, она предана мне. И я давно должен был догадаться о своих