Devil ex machina - Марьяна Куприянова

– А выглядишь как студент.

– Приятно слышать. Значит, я еще не слишком стар.

Фаина даже засмеялась и не узнала собственный голос, но тут же ее лицо изменилось и застыло с неестественным выражением. Она ясно увидела Яна в прорехе расступившихся на краткий миг людей. Молодой мужчина с бокалом в руке обнаружился на противоположной стороне зала, рядом с зеркалами. Высокий и притягательный, в маске и красивом черном костюме, он уже давно наблюдал за нею сквозь танцующих, пока она безуспешно пыталась его отыскать, и люди не мешали ему видеть его Фаину, на каком бы расстоянии она ни находилась.

Ян стоял на своем месте недвижимо и смотрел целенаправленно, взгляд его следовал за нею, но положение тела и головы не менялось. Застыл изваянием. Фаина ощутила легкую тошноту. Или это от шампанского на голодный желудок? Точно, вспомнила она, мне же нельзя много пить, а то опять сахар подскочит, только этого еще не хватало…

Как можно быть слушать Олега и думать о чем-то еще, кроме того, что наблюдающий за нею – самый привлекательный мужчина в этом зале, в этом здании и в этом городе? Он лишь смотрит и ничего не делает, а ей хватает наглости прогуливаться с другим и, хуже того, болтать и смеяться. В сердце кольнуло, но девушка собралась, напомнив себе, зачем вообще пришла сюда и о чем думала, стоя на входе в театр. Пусть смотрит. Сегодня мужское внимание сыграет ей на руку. Может быть, она даже подарит кому-то танец, кто знает? Главное, чтобы ОН видел это и сделал выводы. Она ему не принадлежит и имеет собственную волю. Не все идет по его сценарию.

Но Фаина не вынесла и пяти минут под пристальным зеленым взором. Сказала Олегу, что ей плохо и душно здесь, и тот увел ее на балкон. Как бы ей хотелось, чтобы Ян последовал за ними, попросил Олега уйти, и они могли бы поговорить о важных вещах, что оставались мучительно недосказаны между ними. Очень нужно было поговорить с ним, обсудить происходящее, да хотя бы просто побыть наедине, как раньше. Но Ян не стал их преследовать. Даже когда Олег отошел пообщаться с другими преподавателями, оставив ее одну, этой возможностью никто не воспользовался и Фаину не выкрал, к ее великому разочарованию.

Девушка ощущала себя обманутой и выброшенной за порог. Она вдруг стала не нужна, не интересна ему? В это верилось слабо. Чтобы змея, заглотившая добычу лишь наполовину, вдруг отвлеклась на что-то другое – не бывает такого в природе, это против порядка вещей. Почему он ничего не предпринимает? Не подойдет к ней, не проявит ревность, не заявит на нее свои права, что всегда невероятно раздражало в нем, а сейчас именно этого и не хватало для полноты вечера. И все это из-за того, что она ему тогда наговорила в пылу? Что хочет обычной жизни, где будут друзья и любимый человек, а не страдания и смерть – единственное, что может подарить ей ОН. Как глупо теперь требовать от него внимания и прежнего поведения. Ужасно глупо и безнадежно. Надо взять себя в руки и покончить с нелепыми ожиданиями.

Вернулся Олег, в руках – круассан, бережно обернутый в резную салфетку.

– Слушай, я тут шел мимо буфета, оказывается, он еще не закрыт, и подумал, что тебе надо поесть, а не пить на голодный желудок. Иначе действительно будет тошнота. Ты как?

– Лучше. Свежий воздух. Очень есть хочу. Спасибо.

Круассан исчез за пару укусов, словно его и не было только что. Пережеванное тесто провалилось на дно желудка, но этого было слишком мало.

– Однако… – не то восхитился, не то изумился Олег, – аппетит у тебя, что надо.

– Могу еще десять таких съесть, но не буду. Мне со сладким надо осторожнее.

– А-а, диабетики в роду? У меня тоже.

– Может, вернемся и… потанцуем? – неловко предложила Фаина.

– Если это попытка меня поблагодарить, то не стоит. Не хочу, чтобы ты ради меня делала то, что тебе на самом деле неприятно.

– Все не так. Я действительно хочу хотя бы попробовать. Мне кажется, я больше никогда не попаду на бал.

– Если только не изобретут машину времени, – отшутился Олег. – Ладно, идем.

Они вернулись в зал, и многие взгляды вновь обратились к девушке в черном платье, с изумительной кожей и волосами. Невесомые маски служили барьером к пониманию, что еще испытывают эти люди, кроме интереса. Хотя и без масок Фаина вряд ли уловила бы это. Они искажали мимику, но они же дарили свободу и условное инкогнито каждому в зале. Только какой в этом прок, если она прекрасно знает, где Ян, а Ян знает, где она? Даже если надеть на обоих мешки и рассадить в разные комнаты, они так много времени провели вместе, так нерушима связь между ними, что эти двое узнают друг друга по слабому повороту головы, по выбившейся пряди волос, по звуку шагов и ритму дыхания.

Но где эта близость сейчас, когда они делают вид, что не знают друг друга? Ян держался в поле видимости, но ничего не предпринял, даже когда увидел, как Фаина танцует с Олегом, покачиваясь под плач скрипки. Он делал вид, что общается с публикой, перемещаясь по залу, но перемещался он для того, чтобы лучше видеть Фаину. Девушка пыталась сосредоточиться на Олеге, потому что он заслужил ее внимания, проявив заботу, понимание и искренность. Хороший парень, даже слишком хороший для нее. И танцевать с ним было приятно, несмотря на редкие, но такие точные взгляды Яна, в которых, если приглядеться получше, плясала бесовская ревность ребенка, лишенного любимой игрушки и в бессильной злобе наблюдающего, как эта игрушка попала в чужие руки.

Ян сходил с ума от удушающей ярости, однако связанные руки не позволяли ему испортить Фаине вечер. Конечно, он мог делать, что угодно, но и не мог в то же время, потому что не смел мешать ей получать удовольствие от последних дней свободы. Он ясно видел, как Фаина флиртует с Олегом, и гнев переполнял все его существо. Хуже всего было то, что Ян не мог разобраться, зачем она делает это: назло ему, или Олег ей по-настоящему нравится? Ведь такая, как Фаина, ни за что не станет распылять свои эмоции на людей, которых считает недостойными, – это качество в ней он давно уловил и принял как аксиому.

Ян бродил по холлу, выпивая, беседовал с незнакомыми людьми о спектакле, даже приглашал девушек на танец, не зная отказов. Замечательно влияет на людей обезличивание – все вдруг становятся такими искренними, открытыми, раскованными, душа наружу, бери да разглядывай, а станет