Алфавит от A до S - Навид Кермани

одна мать не может быть рядом всегда, как и Бог в будущем не будет всегда рядом. Важна сама идея того, что мать всегда возвращается, ведь это закрепляется в памяти. Если ребенка рано, резко и навсегда оставить, он не может создать себе «эмоциональный заместитель», как называет это Цирульник, имея в виду предметы, вызывающие успокаивающие воспоминания. Тогда ему часто ничего не остается, кроме как научиться успокаивать себя самому: он может качаться взад-вперед, кружиться на месте или причинять себе боль. Например, Лесаме Лиме остался сиротой в восемь лет. «Если ребенок не учился понимать, что вещи продолжают существовать, даже когда он их не видит, он не может представить себе иной мир, кроме воспринимаемого напрямую». Получается, не только вера заложена в природе человека, но также искусство, театр, музыка и литература, поскольку они с точки зрения нейропсихиатрии являются эмоциональными заместителями. Это определенно справедливо для книг в моем книжном шкафу. Отсутствие Бога – часть религии. Но если он никогда не возвращается, человечеству остается только успокаивать себя самостоятельно, качаясь взад-вперед, вращаясь на месте или причиняя себе боль.

* * *

И вот, пешеходы и велосипедисты на светофоре слышат, как я все-таки кричу на отца. Он не открыл дверь, когда я, как мы и договаривались, приехала к его дому с двумя дамами из организации помощи беженцам.

– Всегда ожидаешь худшего, – безжалостно заметила одна из них, когда отец не ответил на звонок.

– Мы еще вчера вечером говорили о встрече, – бормочу я, – он никак не мог забыть.

В глубине души я предполагала, что он передумал и ушел на прогулку, не предупредив меня, чтобы избежать новой ссоры. То, что это и приведет к ссоре, не было бы противоречием, а следовало бы высшей логике. Ведь так он снова мог бы утверждать, что я всегда на него кричу.

Напрасно я мчалась на велосипеде вдоль Рейна. Я уже повернула обратно, чтобы поискать его вверх по реке, а потом поехать домой за ключом или, возможно, сразу вызвать слесаря – Господи, да, всегда, – когда я увидела его вдалеке с его ходунками. Напрасно я пыталась уговорить себя оставаться дружелюбной или хотя бы спокойной.

Только вчера вечером он делился, нет, скорее исповедовался в том, как мало внимания уделял своим родителям. Однажды они с мамой приехали в Тегеран, меня тогда еще не было, оставили чемоданы и, едва перемолвившись с родителями парой слов, передали им моих сестер и умчались на вечеринку, где должна была быть сестра шаха. Он говорил, что до сих пор помнит растерянный взгляд родителей, особенно своего бедного отца, который выходил на улицы протестовать против монархии. Это не покидает его в старости. А сегодня он просто перепутал время встречи и не понимает, почему я злюсь, ведь такое может случиться с каждым.

– Думаете, что мир вертится только вокруг вас? – говорю я. – Неужели вы не понимаете, что каждый ваш шаг влияет на людей, которые заботятся о вас? Заботятся больше, чем вы заботились о своих родителях. Неужели вы не понимаете, как у меня заходится сердце, когда я стою под вашей дверью, а вы не открываете?! Можно подумать, у меня и у организации помощи беженцам других дел нет!

Но я окончательно теряю терпение, когда отец отвечает, что лучше бы умер вместе с матерью, чтобы не доставлять мне хлопот.

– Да! – выкрикиваю я, не сдерживая злости. – Да! Еще скажите, что хотите умереть из-за меня!

* * *

Во время сегодняшней бессонницы я узнала, что аутисты часто не способны верить в Бога, потому что из-за нарушения развития мозга не могут абстрагироваться от «здесь и сейчас». Это приводит к тому, что они живут в настоящем, что, в принципе, можно считать идеалом для мистиков. Однако эта неспособность мыслить за пределами текущего момента также означает, что они боятся будущего – например, боятся открыть дверь, потому что не могут представить, что за ней находится. С точки зрения нейропсихиатрии, это объясняет, почему в мистических учениях Бог как нечто абсолютное отождествляется с понятием «Ничто».

286

После долгих недель сегодня я впервые ощутила не просто абстрактное знание, неугасимую надежду или, по своей сути, неуверенную веру, а убедилась собственными глазами, что он действительно на пути к выздоровлению. На его лице снова появился цвет, а в глазах – блеск. И что самое важное, у него снова появились планы, свои планы, а не те, которые придумывала для него я. С субботы ему стало лучше: он снова громко смеется и не так быстро устает, что порадовало врача, да и показатели остаются отличными. Но именно сегодня я по-настоящему почувствовала облегчение – скоро, очень скоро он снова начнет побеждать в настольном теннисе. Возможно, именно это и стало причиной того, что я проснулась среди ночи. Теперь мне становится яснее: это не беспокойство, а волнение, которое еще не перешло в радость. Мои мысли еще не успели догнать мои чувства.

287

Днем все крупные города звучат одинаково. Октябрь уже наступил, и, возвращаясь от отца, я слезаю с велосипеда и располагаюсь на траве. В последний раз в этом году, я уверена. Меня не тревожит, что солнце может оказаться слишком жарким. Во время прогулок я частенько решаю отдохнуть в парке, поэтому звук города мне хорошо знаком: каким бы плотным ни было движение, оно приглушается расстоянием и деревьями, и отдельные звуки становятся почти неразличимыми. Лишь сирены, мотоциклы или внезапно разгоняющиеся автомобили с мощными моторами прорываются сквозь общий фон. В южных странах добавляются еще и автомобильные гудки – они тише сирен и мотоциклов, но их так много, что они почти сливаются с общим шумом. Гудки – это своеобразная особенность, как и сирены, которые могут различаться в зависимости от страны. Но, сидя в парке, невозможно сказать, закрыла ли ты глаза в Риме, Токио или Буэнос-Айресе. Я представляю, что вокруг нет ни гудков, ни сирен, и, засыпая в Кёльне, мысленно отправляюсь в кругосветное путешествие.

288

Мой психотерапевт, которому я пишу о Борисе Цирюльнике, объясняет, что данные нейровизуализации на самом деле не дают полной картины. Они лишь дают поверхностное представление о мозге, как если бы кто-то пытался описать работу автомобиля с помощью теплового снимка. А ведь наш мозг гораздо сложнее, чем любой автомобиль! Когда-то психотерапевт переводил мемуары Адольфа Гавалевича, который выжил в Берген-Бельзене как «мусульман» и на протяжении четырех лет весил всего 36 килограммов. «Мне нужно домой к матери», – сказал Гавалевич в грузовике, который вез узников к крематорию. Другие засмеялись, хотя