ЧП районного масштаба - Юрий Михайлович Поляков

недавней подводной охоты. Шумилин невольно прислушался к себе и сразу уловил знакомое тревожное ожидание — казалось, даже сердце бьется с какими-то перебоями, словно спотыкается. Ерунда! Он взял и руки книжицу, подаренную Бутениным. Почти всем в районе было известно, что Шумилин собирает первые сборники поэтов и в его коллекции есть почти все классики, не говоря уже о нынешних стихотворцах. Но мало кто знал о том, что начало коллекции положила книжечка Шумилинского однокурсника, ко всеобщему изумлению, вышедшего в поэты.

Итак, Верхне-Камское книжное издательство, Иван Осотин. «Просинь». Название настораживало. На фотографии — здоровяк с мужественным прищуром. Аннотация сообщает: молодой поэт (тридцать семь лет) «пристально вглядывается в лица современников и вслушивается в беспокойный пульс эпохи…» В предисловии уважаемый лауреат, представляя автора, вяло уверяет, будто «за стихами Осетина чувствуется судьба, а в стихах чистое лирическое дыхание… Особенно близка ему комсомольская тема…» Это интересно. Открываем.

ВЕРНОСТЬ

Когда мой день особенно тяжел.

Когда пути не видно в стуже лютой,

Я говорю:

— Товарищ Комсомол,

Ты помоги мне в трудную минуту!

И чувствую надежное плечо,

И вижу в тучах яростное солнце,

И слышу, сердце бьется горячо,

И знаю: это верностью зовется!

«Лихо», — подумал Шумилин. И главное: ни к чему не придерешься, все правильно, но вот интересно — почему, чем меньше в стихах искренности, тем больше в «лесенке» ступенек? А ведь, в сущности, этот Иван Осотин тоже в райком залез и тоже потому, что окно не закрыли…

7

— Папа-а-а-а! — бросилась навстречу отцу Лизка, ребенок с рекламного плаката. — Ты в море купался и не утонул?

— Купался и не утонул, — удивленно ответил Шумилин и, посадив дочь на плечи, совершил круг почета, потом достал из дорожной сумки здоровенные, красивые яблоки — есть жалко! Лизка как-то сразу поняла, что теперь она продавщица фруктовой палатки, и стала зазывать покупателей.

— Лиза, дай нам поужинать, — строго сказала бабушка Людмила Константиновна.

Она два года назад ушла на отдых со средне-руководящей работы и никак не могла отвыкнуть от побуждающе-наставительных интонаций.

Лизка начала торговать сама с собой, а Шумилин сел за стол.

— Почему ты раньше вернулся? — спросила мать, когда сын стал расчленять ножом бледные сосиски — основное блюдо в доме Людмилы Константиновны, отдававшей ныне все силы жэку, так по привычке она называла дэз. (А странно: как ни сокращай, все равно получается нечто похожее на имена гриновских героев, которых абсолютно не волновали жилищно-бытовые проблемы.)

— Отозвали, как всегда, — объяснил Шумилин.

— Что-нибудь случилось в райкоме? Сначала прожуй…

— ЧП. Хулиганы залезли в зал заседаний, побили сувениры…

— Нашли?

— Нет еще, но милиция говорит: какие-то подростки.

— Вот именно — подростки. Ты знаешь, мне кажется, если бы у нас свободно продавали огнестрельное оружие, мальчишки друг друга перестреляли бы. Детская преступность — самое страшное!

Обиженная общим невниманием, Лизка умчалась в другую комнату и принесла как иллюстрацию к бабушкиным словам пластмассовый пистолет.

— Что же ты думаешь делать? — укоряюще спросила Людмила Константиновна. Как многие из отошедших от дел ответработников, она не верила в безвыходные ситуации.

— Заявление на стол класть не собираюсь! — обиделся он.

— Я не об этом… А впрочем, если б такое случилось в мое время, я бы ушла… Разобралась бы с ЧП и ушла!

— Ты и так ушла.

В пятидесятые годы она была третьим секретарем Краснопролетарского райкома комсомола и по призыву ушла на производство, на небольшой завод, где и проработала до пенсии. Возможно, переходу способствовал и ультиматум мужа, Петра Филипповича Шумилина, догадывавшегося о существовании супруги лишь по некоторым предметам женского туалета в квартире. О косметике и парфюмерии речь не идет: в те времена комсомольские богини были убеждены, что «Шанель №5» — это улица и дом в Париже, где живала Александра Михайловна Коллонтай. И в один прекрасный день Колин отец поставил вопрос ребром: или я, или райком! Тогда брак обладал еще таинственной крепостью и долговечностью средневекового цемента, секрет которого ныне утрачен. И Людмила Константиновна подчинилась.

— А почему ты ушла бы? — после молчания недовольно переспросил сын.

— Потому, что если такое может произойти в райкоме, грош цена тебе как первому секретарю.

— Вот так, да? Это максимализм, мама!

— Это единственно возможное отношение к делу, — отрубила Людмила Константиновна, восемь лет избиравшаяся секретарем парткома, правда, неосвобожденным. — Сначала мы не обращаем внимания на мелочи, а потом удивляемся, что начальством становятся люди, которым руководить противопоказано.

— Это ты в масштабах своего завода? — поинтересовался Шумилин, знавший о сложных отношениях матери с нынешним директором ее родного предприятия.

— Не паясничай!

— Значит, ты считаешь, мне нужно уходить?

— Во всяком случае, задуматься, как вы работаете.

— А вы работали лучше?

— Мы работали, может быть, и хуже — не так сноровисто, но зато бескорыстнее и честнее!

— И молодежь за вами шла?

— Шла!

— И на собраниях спорила?

— Спорила!

— И на субботниках горела?

— Горела!

— И колбаса в ваше время вкуснее была?

— Была… Не паясничай!

Лизка, изнемогавшая от равнодушия засерьезничавших взрослых, полезла в холодильник и достала кусок высохшей докторской колбасы.

— Умница. Положи на место, — сурово похвалила бабушка. — Помощница растет. И вот что еще, Коля, ты должен окончательно решить с Галей. Так, как вы, нельзя! Я никогда не вмешивалась, но если вы боитесь за ребенка, она, пока вы разберетесь, побудет у меня.

— А что это ты вдруг?

— Полгода врозь — это, по-вашему, вдруг?!

— Ты с ней разговаривала?

— Разговаривала. Галина привезла Лизу и закатила истерику, сказала, что разводится с тобой. По-моему, она хочет помириться, Подумай, Коля, хорошенько! Жену ты себе найдешь, если уже не нашел, но не только в этом дело…

— Я понял. Галя Лизку надолго привезла?

— Завтра заберет. Ей куда-то сегодня нужно поехать, а теща твоя, как всегда, на юг укатила!

— Ну и правильно: на море сейчас хорошо. Ты не хочешь съездить?

— Мне некогда…

Потом Людмила Константиновна с грохотом мыла на кухне посуду. Шумилин, сидя в кресле, смотрел по телевизору передачу о новом способе термообработки металлических труб большого диаметра, а Лизка, опутавшись прыгалками, словно проводом, и приставив к губам а качестве микрофона кулачок, томно раскачивалась, подражая эстрадным дивам, и пела: «Всё-о пройдет, всё-о-о-о пройдет…»

8

Шумилину приснился детективный сон, будто бы он, предупрежденный о готовящемся налете хулиганов, прихватил с собой подводное ружье и устроил ночью в зале заседаний засаду, но именно в тот момент, когда первая тень появилась в оконном проеме, а он тихонько сдвинул предохранитель, раздался оглушительный телефонный звонок. «Идиоты», — заскрипел