Шоссе Линкольна - Амор Тоулз

— И что дальше?

— Встал утром, поплелся на работу, а к концу года полюбил и этот маршрут.

Оба рассмеялись. Потом Таунхаус поднял палец.

— Но первый он никогда не забывает. Проходит по нему каждый год в День поминовения, когда у него выходной. Здоровается со всеми, кто узнает его, и с теми, кто не узнает, тоже. Говорит, если работаешь почтальоном, правительство США платит тебе за знакомства с новыми друзьями.

— Звучит вполне неплохо.

— Может быть, — согласился Таунхаус. — Может быть. Я люблю отца, но не могу представить такой жизни для себя. Таскаться по одним и тем же дорогам день за днем, неделя за неделей, год за годом.

— Хорошо. Не колледж и не почта — тогда что?

— Я думал пойти в армию.

— В армию? — удивился Эммет.

— Да, в армию, — сказал Таунхаус так, словно сам еще только примерялся к звучанию этих слов. — А что? Войны сейчас нет. Жалованье хорошее, тратить ни на что не надо. Если повезет и отправят за границу — мир посмотрю.

— Придется вернуться в бараки, — сказал Эммет.

— Там было не так уж плохо.

— Стоять в строю… Исполнять приказы… Носить форму…

— А как еще, Эммет. Если ты черный, то что бы ты ни делал: разносишь ты почту, управляешь лифтом, заливаешь бензин или сидишь в тюрьме — все равно будешь носить форму. Так, может, я хотя бы выберу ту, которая мне подходит. Если не высовываться и делать свое дело, думаю, смогу подняться по званию. Стану офицером. И честь будут отдавать уже мне.

— Почему бы и нет, — сказал Эммет.

— Знаешь что? Я тоже так думаю.

Когда Таунхаус наконец вышел из машины, Эммет последовал за ним. Обошел капот и шагнул к Таунхаусу на тротуар. В их прощальном рукопожатии без слов выразилось теплое дружеское чувство близких по духу людей.

Неделю назад, когда Билли разложил перед Эмметом открытки и рассказал, что они найдут маму на одном из крупнейших праздников в честь Дня независимости во всей Калифорнии, Эммет посчитал задумку в лучшем случае малоисполнимой. И тем не менее, пусть они с Таунхаусом готовы были отправиться в совершенно разных направлениях и не было ничего, что подсказало бы, где они в итоге окажутся, — несмотря на все это, когда Таунхаус сказал на прощание: «Увидимся», — Эммет нисколько не усомнился в том, что так оно и будет.

* * *

— Ради всего святого, что это? — сказала Салли.

— Моя машина.

— Так же похожа на машину, как эти вывески.

Дело было в северной части Таймс-сквер, «студебекер» стоял прямо за Бетти.

Салли не зря сравнила машину с вывесками — внимания она привлекала не меньше. Настолько, что вокруг начали собираться зеваки. Смотреть на них Эммету не хотелось, так что он понятия не имел, остановились они полюбоваться или позубоскалить.

— Она желтая! — воскликнул Билли, вернувшись от газетного киоска. — Прямо как кукуруза.

— На самом деле это цвет шершня, — сказал Эммет.

— Как тебе будет угодно, — сказала Салли.

Эммет поспешил сменить тему и указал на пакет в руке Билли.

— Что у тебя там?

Салли отошла к своему пикапу, а Билли аккуратно вытащил покупку и передал Эммету. Это была открытка с фотографией Таймс-сквер. Позади зданий на ней виднелся крошечный кусочек неба — как и на других открытках из коллекции Билли, синева его была безукоризненна.

Билли стоял рядом с Эмметом и тыкал то в открытку, то на здания вокруг.

— Видишь? Это театр «Крайтирион». А это магазин «Бонд кловьерз». А вот реклама сигарет «Кэмел». И вывеска «Канадиан Клаб».

Билли восторженно огляделся.

— Продавец в киоске сказал, что ночью все вывески светятся. Все до одной. Представляешь?

— Да, зрелище то еще.

Глаза у Билли расширились.

— Ты был тут, когда они светились?

— Недолго, — признался Эммет.

— Эй, парень, — позвал какой-то моряк, приобнимая за плечи темноволосую женщину. — Не прокатишь нас?

Эммет не ответил и присел на корточки, чтобы поговорить с братом с глазу на глаз.

— Билли, я знаю, что на Таймс-сквер очень здорово. Но у нас впереди долгий путь.

— И мы только в самом его начале.

— Именно так. Давай ты оглядишься еще разок напоследок, мы попрощаемся с Салли и двинемся в путь.

— Хорошо, Эммет. По-моему, отличный план. Огляжусь еще разок напоследок, и двинемся в путь. Но прощаться с Салли нам не нужно.

— Почему это?

— Из-за Бетти.

— Что не так с Бетти?

— Отъездила свое, — сказала Салли.

Эммет взглянул на Салли — она стояла у пассажирской дверцы его машины с чемоданом в одной руке и корзиной в другой.

— Она дважды перегревалась, пока Салли ехала из Моргена, — рассказал Билли. — А когда мы приехали на Таймс-сквер, она загрохотала, и из нее вылетело огромное облако дыма. А потом она заглохла.

— Похоже, я требовала от нее слишком многого, — сказала Салли. — Но она довезла нас, куда было нужно, и благослови ее Бог за это.

Эммет выпрямился, и Салли перевела взгляд с него на «студебекер». Помедлив, Эммет шагнул к машине и открыл заднюю дверцу.

— Давайте все сядем спереди, — сказал Билли.

— Нам там будет тесновато, — заметил Эммет.

— Может, и будет, — сказала Салли.

Она положила чемодан и корзину на заднее сиденье, захлопнула заднюю дверцу и открыла переднюю.

— Полезай первым, Билли, — сказала она.

Билли с вещмешком забрался внутрь, а Салли села рядом. Она смотрела прямо перед собой сквозь лобовое стекло, держа руки на коленях.

— Большое тебе спасибо, — сказала она, когда Эммет захлопнул дверцу.

Не успел Эммет сесть за руль, а Билли уже развернул карту. Потом поднял голову и показал на полицейского за стеклом.

— Офицер Уильямс — второй полицейский, с которым я говорил, — сказал, что официально шоссе Линкольна начинается на перекрестке Сорок второй улицы и Бродвея. Там нужно повернуть направо и ехать в сторону реки. Он сказал, что, когда шоссе еще только открыли, через Гудзон приходилось плыть на теплоходе, но теперь можно проехать по тоннелю Линкольна.

Показав на карту, Эммет объяснил Салли, что шоссе Линкольна — первая дорога, пересекающая материк от побережья до побережья.

— Не нужно мне этого объяснять. Я и так знаю, — сказала она.

— Это правда, — сказал Билли. — Салли все это знает.

Эммет завел машину.

Когда они въехали в тоннель Линкольна, Билли сообщил — чем жутко перепугал Салли, — что сейчас они едут под Гудзоном, рекой настолько глубокой, что буквально пару ночей назад он наблюдал на ней целую флотилию военных кораблей. Затем стал рассказывать ей про надземку, и Стью, и костры, — и