Седьмое измерение - Александр Николаевич Житинский

лабиринта видны торопливые записи карандашом.

Они любят делать заметки на стенах.

Наконец находишь центр лабиринта, затратив на поиски целый день. А там пусто.

Они отлили из чугуна карту России, украсили ее флажком и понеслись на нас, держа карту наперевес, как таран. Сзади бежал самый маленький, ухватившись за чугунную Камчатку.

Со свистом и гиканьем мчались они к нам, целя в грудь побережьем Финского залива.

Им удалось свалить нас и придавить сверху чугунной картой.

Теперь мы лежим где придется и физически ощущаем, как отпечатываются на коже горы, долины, деревни и города.

Они умеют уметь.

Мы одеваемся, а они умеют одеваться. Мы едим, а они умеют есть. Мы пьем, а они умеют пить. Мы пишем, а они умеют писать. Мы живем, а они умеют жить.

Зато мы умеем смеяться.

ТОЛПА

 

о мне много всяких людей, временами — целая толпа.

Один женат, у второго вчера вечером болела голова, третий любит выпить, четвертый его за это презирает, пятый ходит с детьми в цирк, у шестого неприятности по службе, седьмой чертовски свободен, восьмой ленив, до девятого трудно дозвониться, у десятого есть возлюбленная, одиннадцатый очень беден, двенадцатый боится собак, тринадцатый просто счастлив, к четырнадцатому любят ходить друзья, пятнадцатый одинок, на шестнадцатого можно положиться, на семнадцатого нельзя, восемнадцатый много думает, девятнадцатый тоже, но о другом, двадцатый умирает по воскресеньям, а остальные семьдесят пять представляют меня в различных учреждениях.

Никто из нас не играет на скрипке. Но зато мы очень любим разговоры о сложности души, которые помогают нашему коллективу выдерживать конкуренцию цельных натур.

ДУЭЛЬ

   

ошло до того, что он бросил в меня перчатку, но не попал.

Я поднял перчатку и протянул ему. Он взял перчатку двумя пальцами, как шелудивого котенка, сунул в карман, а пальцы вытер носовым платком.

— Значит, дуэль? — с удовольствием выговорил он, гордясь.

— Дуэль так дуэль, — пожал я плечами.

— Выбирайте оружие, — сказал он и набрал в легкие столько воздуха, что чуть не полетел.

— Телефон, — сказал я. — Мне удобнее всего телефон.

В назначенный час ко мне пришел секундант, я набрал номер, и дуэль началась. Первым стрелял он.

— Вы подлец, — сказал он.

— Совершенно с вами согласен, — сказал я.

— Не иронизируй, мерзавец! — закричал он.

— Вы зря теряете время, стреляя вхолостую, — заметил я. — Всё это я уже давно знаю. Хотелось бы чего-нибудь новенького.

— Кретин! Бездарь! Негодяй! — выпалил он.

— Это лучше, но все ещё слабо, — сказал я. — Напрягите воображение.

— Сволочь... — прохрипел он. — Стреляй, гад!

— Вы забыли сказать, что я подонок, гнусная тварь, алкоголик, баран, сукин сын, прохиндей, блюдолиз, лизоблюд, козел и дерьмо. В особенности — дерьмо.

В трубке наступило молчание, а потом испуганный голос его секунданта сообщил:

— Он убит...

— Жаль, — сказал я. — Это был чистый ангел, а не человек.

ЗОНТИК

 

друг пошел дождь из букв. Сначала мелкий, которого никто не замечал, а потом настоящий ливень. Буквы были чёрные, пахнувшие типографской краской. Их потоки застилали свет. Падая на землю, дождь превращался в густые черные лужи из букв, копошившихся, как клубок червей. Их и прочесть нельзя было толком.

А дождь все лил и лил, похлёстывая землю черными типографскими строчками. Некоторые умудрялись читать их на лету, пока они не превращались в лужи. Другие глотали их и умирали от несварения желудка. Я поступил иначе.

Я набрал достаточное количество твёрдых знаков и смастерил из них зонтик. Пришлось проявить терпение, потому что твёрдые знаки теперь — редкость.

ХУЛИГАНЫ

 

сю ночь под окнами слышались пьяные крики и песни. Кого-то били, кто-то визжал и матерился. К утру всё утихло. Я вышел на балкон и увидел, что на небе кривыми буквами нацарапано непристойное слово. Оно тянулось с запада на восток.

Как назло, день выдался безоблачный, и слово очень бросалось в глаза. Буквы были черные и жирные. Видимо, писали углем.

Прохожие пробовали не обращать на надпись внимание. Но дети настойчиво требовали объяснений. Мамаши на ходу выдумывали какие-то сказки воспитательного характера, стараясь не разрушить у детей светлого чувства оптимизма.

На следующий день прилетели вертолеты. Под брюхом каждого из них висел человек с мокрой тряпкой. Все вместе они старались стереть неприличное слово. Небо основательно запачкали, но надпись всё равно было видно.

Наконец пошёл дождь и всё смыл.

А ведь можно было в ту ночь позвонить в милицию. Никто этого не сделал, и я в том числе. В следующий раз они будут пить водку и закусывать луной вместо плавленого сырка. Об этом стоит подумать.

ЧЁРТ

   

ы чёрт? — спросил я.

— Конечно, чёрт, — важно согласился он. — Разве не видно?

— Не видно, — сказал я.

Он показал мне хвост и продемонстрировал копыта и рожки. Рожки подсвечивались изнутри красными лампочками. На каждом копыте стоял штамп ОТК и Знак качества. Хвост был сделан из мохера.

— Ну? — спросил он.

— Жаль, — сказал я. — Я совсем не так представлял себе чёрта.

— А как? — опешил чёрт.

— А вот так, — сказал я и вывернулся наизнанку, как варежка. Мне стало темно внутри себя и немного стыдно. Не знаю, чего он там увидел. Я бы сам хотел на это посмотреть.

Когда я вывернулся обратно, чёрт был уже далеко. Он скакал на своих копытах, поджав хвост и обхватив голову руками. Крик его был невыносим.

КРОТЫ

 

хожу по лесу, всматриваюсь в рисунки на листьях, глажу кору деревьев и ни о чём не думаю. А в это время тихие кроты роют свои тёмные норы.

Я