Не бойся быть собой - Ринат Рифович Валиуллин

было прохладно. Деревья, словно поднятые наспех с утра с торчащими вихрами своих причесок на лысеющих головах, больше были похожи на цветастые пугала, они пугали птиц. Те сбивались в стаи и поспешно покидали места рождения. Месторождения их не держали. Для них более важным было ощутить радость и высоту полета, которые в нашем климате можно было набрать только весной. Пернатые слились, ушли в точку, за бугор, на юга. Мне тоже хотелось туда, где все еще можно было бы ходить в трусах и майке, как в теплой квартире, в которой круглый год отопление. Я потрогал батарею. Та была горячей. Горячие батареи – первый признак зимы.

Паранойя цивилизованному человеку вскакивать ни свет ни заря, бежать на охоту, выполнять долг, который ему навязало общество, нестись на работу, о которой в детстве он даже не знал, не говоря о мечтах. Я пережил этот момент и теперь мог себе позволить явиться к себе на службу в любое время или вовсе остаться дома. Я служил сам себе и еще немного людям, которые читали. Мне всегда было приятно видеть свои книги, то есть выпущенные моим скромным издательством, в руках других людей. В моих руках уже полчаса был руль, в душе бросалась листьями осень.

Когда я зашел в кабинет, то обнаружил в своем кресле Таню, которая одним ловким движением уволила меня на несколько минут с поста. Она сидела закинув одну ногу на другую и скрестив руки на своей прикрытой блузкой груди. Пиджак был расстегнут. Она тут же поднялась и начала поправлять прическу.

– Ну что это, Таня?

– Хотелось побыть немного в роли директора.

– Я не об этом. Что за закрытая поза, руки скрещены, это же ваши крылья.

– Раньше вы говорили, что мои крылья – это мои ноги, стоит ими только взмахнуть.

– Видимо, старею, теряю хватку. В любом случае, не так важно, руки, ноги, они должны быть свободны.

– Вы хотите сказать: «Свободна!»

– Я намекаю, что они не свободны.

Она любила меня, а я не знал, что с этим делать. Не знал, куда от этого деться. Как это использовать в мирных целях. Этот ядерный потенциал, этот ядерный реактор. Я заказывал себе чай или кофе. Кофе у нее получался отменный, потому что она варила его с любовью, с любовью ко мне. Хотя и безответной. Мне надоело делать вид, что я этого не замечаю: «Таня, ты любишь меня?» – «Нет, с чего вы взяли, Руслан Альбертович?» – «Я еще не взял. Не гони лошадей». – «Так возьмите», – прокручивал я возможный диалог в голове.

Любовь с десяти до шести вечера. На уровне ее приглашений и моих отказов, ее девичьего тепла и моей профессиональной холодности. Служебные романы я считал самыми низкосортными из всех существующих. В общем, я ее не любил… еще не любил… ни разу.

– Таня, место, – рявкнул грозно я.

Она села обратно.

– Что вы себе позволяете, Руслан Альбертович?

– Только то, что позволяете мне вы, Танечка. Я хотел сказать, что место занято.

– Ладно, пошла на галерку.

– Какая яркая помада! Тебе очень идет. – Попытался я сгладить ее обиду. – Хочешь кому-то понравиться?

– Нет, стереть поцелуи бывших, – пришла она в себя. – Я вот бумаги принесла.

– Что там?

– Договора, акты, словом, бумага.

– Хорошо, оставь, я посмотрю. Жду с нетерпением кофе.

Когда сквозняк унес последние ароматы Франции, я сел в еще теплое кресло. В этот момент сработала сигнализация, будто я сел в чужое, звонил мой телефон.

– Да, Володя, привет, как ты?

– Потихоньку. Как сам? – ответил мне фа-диезом из трубки знакомый голос старого друга Владимира, который был главным редактором одного популярного глянцевого журнала. И, не дождавшись ответа, добавил: – Я тебе сборник стихов отправил, помнишь, я говорил про одну молодую поэтессу?

– Помню. Хорошо, почитаю.

– Можно не читать, сразу в печать.

– Сразу в печь, – рассмеялся я. – Хорошо, напечатаю.

– Картинку на обложку чуть позже пришлю.

– Обложка бумвинил или мягкая?

– Сделай интегральную.

– А сколько экземпляров тебе надо ее напечатать?

– Две тысячи для начала.

– Не многовато ли? Стихи так плохо продаются. Я бы сказал, они вообще не продаются.

– Знаю, не продаются, но пишутся регулярно. Закину в свою Сеть.

– Надеюсь, женщина того стоит.

– Она стоит дороже. Ищу подходы. А твоя?

– Моя вообще не продается… уже, – добавил, приставив себя к Алисе, как тот самый уменьшительно-ласкательный суффикс. Что-то было в ней трогательное, как в красивых детях, которых хотелось всем потискать, чтобы услышать их сладкий заразительный смех. Это с одной стороны, с другой – еще можно было запросто приставить к виску, чтобы она вынесла весь мозг.

– Когда ждать? – улыбался он в трубку.

– Пару недель на корректуру, пару на печать, думаю, через месяц-полтора.

– Хорошо. Как твоя дача? Достроил?

– В процессе. Я приглашу тебя первым.

«Какого черта я строю эти хоромы? Для кого? Для себя? Нужна мне природа такой ценой. По сути, мне же, кроме куска озера с клевом и спиннинга с блесной, больше ничего не нужно. Для будущих внуков? Далась им эта природа».

– Вместо кошки?

– Не, кошка есть.

– Ну да. Как она, кстати? Как теща?

– Не сыпь мне соль на сыпь, – вспомнил я бесконечные разговоры о грядках и о болячках. – Всё на грани развода. Кстати, у тебя есть какие-нибудь вакансии журналиста?

– Нет, конечно.

– А журналистки?

– Для другой кошки?

– Ага.

– Твоя?

– Работаю над этим.

– Хорошо, пусть пришлет мне что-нибудь из своих материалов: репортажи, интервью, рецензии. Все, что у нее есть. Если есть.

– Этого добра у нее полно, – вспомнил я ее статьи из студенческой газеты. Были среди них очень даже ничего.

– А чем конкретно она хотела бы заниматься?

– Да чем угодно. Кино, например.

– Кино… Я тоже давно не был в кино.

– Хочешь, чтобы я тебя пригласил? – рассмеялся я в трубку так громко, что испугал Катю, тень которой некоторое время стояла за дверью и не решалась войти. Так и не зашла.

– Ты нет, ты не в моем вкусе.

– Скажи лучше, что боишься темноты.

– Ты не в моем вкусе, даже в темноте.

– Вот собака. Ладно, меня не надо, девушку мою пристрой в кино, кинокритиком.

– Все хотят на красную ковровую дорожку, – услышал я в его басе нотки тех самых незапланированных телодвижений, которые придется ему предпринять, чтобы решить этот вопрос.

– Кино вкуснейшее из искусств.

– Там надо более-менее владеть языком, чтобы читали, в киножурналистике такие зубры сидят. В общем, жду материалов.

– Хорошо, я понял. Целую.

– Отомстил, значит. Ладно, дружище пока. Позвони, как будут готовы книги.

Я положил трубку перед собой на стол. Некоторое