Михаил Салтыков-Щедрин - Губернские очерки

На всех лицах написана забота и испуг; все чего-то ждут, чего-то трепещут.

– Порфирий Петрович! куда же вы так поспешаете? – спрашиваю я.

Но он только машет рукою, как бы давая мне знать: "До тебя ли мне теперь! видишь, какая беда над нами стряслась!" – и продолжает свой путь.

"Что это значит?" – спрашиваю я себя.

– Неужели вы ничего не слыхали? – говорит мне мой добрый приятель Буеракин, внезапно отделяясь от толпы, – а еще считаетесь образцовым чиновником!

– Нет, я не слыхал, не знаю…

– Разве вы не видите, разве не понимаете, что перед глазами вашими проходит похоронная процессия?

– Но кого же хоронят? Кого же хоронят? – спрашиваю я, томимый каким-то тоскливым предчувствием.

– "Прошлые времена" хоронят! – отвечает Буеракин торжественно, но в голосе его слышится та же болезненная, праздная ирония, которая и прежде так неприятно действовала на мои нервы…

ПРИМЕЧАНИЯ I

М. Е. Салтыков-Щедрин был автором многих романов, повестей, художественно-публицистических и публицистических циклов, литературно-критических статей. В настоящее издание включены наиболее значительные художественные и художественно-публицистические произведения писателя. Тексты печатаются по изданию: М. Е. Салтыков-Щедрин. Собрание сочинений в двадцати томах. М., «Художественная литература», 1965–1977.

«Губернские очерки», появлявшиеся в печати отдельными рассказами и сценами в 1856 – 1857 гг., составили первое крупное произведение Салтыкова. Возникновение замысла «Губернских очерков» и работа над ними относятся ко времени возвращения писателя из Вятки, куда он был сослан Николаем I на службу в 1848 г.

Салтыков вернулся в Петербург в начале 1856 г., незадолго до Парижского мира. Этим миром закончилась Крымская война, в которой "царизм, – по словам Ф. Энгельса, – потерпел жалкое крушение".[188] В этих условиях само правительство не считало ни возможным, ни целесообразным сохранение в полной неприкосновенности существующего порядка вещей. На очередь стала ликвидация крепостного права – коренного социального зла старой России, которое камнем лежало на пути прогрессивного решения всех основных задач, стоявших перед страной.

Начавшийся исторический перелом, с одной стороны, отозвался в жизни русского общества "небывалым отрезвлением", потребностью критически взглянуть на свое прошлое и настоящее, а с другой стороны, вызвал волну оптимистических ожиданий, связанных с появившейся надеждой принять активное участие в «делании» истории.

В этой обстановке и возникли "Губернские очерки" – одно из этапных произведений русской литературы. "Помним мы появление г-на Щедрина в "Русском вестнике", – писал в 1861 г. Достоевский. – О, тогда было такое радостное, полное надежд время! Ведь выбрал же г-н Щедрин минутку, когда явиться".[189] Этой «минуткой» оказалось действительно необыкновенное в русской литературе и общественной жизни двухлетие 1856 – 1837 гг., когда вместе с «Губернскими очерками» появились «Севастопольские рассказы» Толстого и «Рудин» Тургенева, «Семейная хроника» Аксакова и «Доходное место» Островского, «Переселенцы» Григоровича и «Свадьба Кречинского» Сухово-Кобылина; когда вышла в свет первая книга стихотворений Некрасова и «обожгла – по слову Огарева – душу русскому человеку», когда в журнале «Современник» одна за другой печатались статьи Чернышевского, раскрывавшие горизонты нового, революционно-демократического мировоззрения; когда Герцен, уже создавший «Полярную звезду», основал знаменитый «Колокол» и звоном его, как сказал Ленин, нарушил «рабье молчание» в стране; когда, наконец, «обличительная литература», одна из характернейших форм общественной жизни того исторического момента, начинала свой шумный поход по России.

"Губернские очерки" входили в общий поток этих явлений и занимали среди них по силе впечатления на современников одно из первых мест. Это "книга, бесспорно имевшая самый значительный успех в прошлом <1857> году", – свидетельствовал известный в ту пору журнальный обозреватель Вл. Раф. Зотов.[190] А несколько раньше тот же автор, желая определить положение «Губернских очерков» в историко-литературной перспективе последнего десятилетия, уверенно отвел им «третье почетное место подле двух лучших произведений нашей современной литературы» – «Мертвых душ» и «Записок охотника».[191]

Пройдут годы, Салтыков создаст ряд более глубоких и зрелых произведений. Но в представлении многих читателей-современников его писательская репутация еще долго будет связываться преимущественно с "Губернскими очерками". "Я должен Вам сознаться, – заключал по этому поводу Салтыков в письме от 25 ноября 1870 г. к А. М. Жемчужникову, – что публика несколько охладела ко мне, хотя я никак не могу сказать, чтоб я попятился назад после "Губернских очерков". Не считая себя ни руководителем, ни первоклассным писателем, я все-таки пошел несколько вперед против "Губернских очерков", но публика, по-видимому, рассуждает об этом иначе". Действительно, ни одно из последующих произведений Салтыкова «публика» не принимала с таким жгучим интересом, так взволнованно и горячо, как его первую книгу. Но дело тут было, разумеется, не в попятном движении таланта Салтыкова. Дело было в изменившейся общественно-политической обстановке. Исключительность успеха "Губернских очерков" во второй половине 50-х годов определялась в первую очередь не художественными достоинствами произведения, а тем его объективным звучанием, теми его качествами, которые дали Чернышевскому основание не только назвать книгу "прекрасным литературным явлением", но и отнести ее к числу "исторических фактов русской жизни".[192]

Этими словами Чернышевский очень точно определил общее значение "Губернских очерков". В художественной призме этого произведения отразились глубокие сдвиги русского общественного сознания в годы начинавшегося «переворота» в жизни страны. Объективным историческим содержанием этого «переворота» (в его конечных результатах) была, по словам Ленина, "смена одной формы общества другой – замена крепостничества капитализмом…".[193]

В "Губернских очерках" современники увидели широкую картину жизни той России последних лет крепостного строя, о которой даже представитель монархической идеологии славянофил Хомяков с горечью и негодованием писал в стихотворении по поводу Крымской войны:

В судах черна неправдой чернойИ игом рабства клеймена,Безбожной лести, лжи тлетворнойИ лени мертвой и позорнойИ всякой мерзости полна.

Чтобы создать эту картину, Салтыкову нужно было, по его словам, «окунуться в болото» дореформенной провинции, пристально всмотреться в ее быт. «Вятка, – говорил он Л. Ф. Пантелееву, – имела на меня и благодетельное влияние: она меня сблизила с действительной жизнью и дала много материалов для „Губернских очерков“, а ранее я писал вздор».[194]

С другой стороны, чтобы творчески переработать впечатления от "безобразий провинциальной жизни", которые, находясь в Вятке, Салтыков, по собственному признанию, "видел <…> но не вдумывался в них, а как-то машинально впитывал их телом",[195] и создать из этих материалов книгу глубоко аналитическую и вместе с тем обладающую силой широких образных обобщений, – для этого автору нужно было выработать свой взгляд на современную русскую действительность и найти художественные средства его выражения.

В литературе давно уже показано, как плотно насыщены "Губернские очерки" вятскими наблюдениями и переживаниями автора (хотя далеко не ими одними). С Вяткой, с Вятской и Пермской губерниями связаны «герои» первой книги Салтыкова, бытовые и пейзажные зарисовки в ней, а также ее художественная «топонимика». Так, «Крутогорск» (первоначально "Крутые горы") – это сама Вятка, «Срывный» – Сарапул, «Оков» – Глазов, «Кречетов» – Орлов, «Черноборск» – Слободской и т. д. Немало в "Губернских очерках" и подлинных географических названий: губернии Пермская и Казанская, уезды Нолинский, Чердынский, Яранский, реки Кама и Ветлуга, Лупья и Уста, Пильва и Колва, пристани Порубовская и Трушниковская, села Лёнва, Усолье, Богородское, Ухтым, железоделательный завод в Очёре, Свиные горы и т. д.

Вяткой, Вятской губернией и Приуральским краем внушен и собирательный образ русского народа в первой книге Салтыкова. В изображении народа в "Губернских очерках" преобладают черты, характерные для сельского населения северо-восточных губерний: не помещичьи, а государственные, или казенные, крестьяне приверженцы не официальной церкви, а "старой веры" (раскольники), не только «великорусы», но также «инородцы» – «вотяки» и «зыряне», то есть удмурты и коми. Непосредственно из вятских наблюдений заимствовал Салтыков сюжетные основы для большинства своих «Очерков», за исключением, впрочем, раздела "Талантливые натуры", мало связанного с вятским материалом.