Мулен Руж - Пьер Ла Мюр

любви без любви. Его поразили эти выступающие подбородки, вихляющие бедра, гневный оскал на лицах. Наверное, в борделях Коринтии или Рима между куртизанками вспыхивали точно такие же ссоры…

И быстро, решительной рукой он сделал набросок этой сцены.

В самый разгар перепалки дверь в комнату распахнулась и на пороге появилась Марсель, взволнованно сообщившая, что из-за ошибки рабочего прачечной в «Белый цветок» были доставлены полотенца другого заведения.

– Не знаю как вы, а я к ним даже не притронусь, – презрительно фыркнула она. – Подцепишь еще какую-нибудь заразу… Нет уж, обойдусь как-нибудь своими носовыми платками.

Ссора была тут же забыта, и все принялись с интересом обсуждать случившуюся неразбериху с бельем, а Клео снова взялась за карты.

– Кроме тетушки, письма мне писать вроде бы некому, – рассуждала она вслух, рассеянно поправляя грудь, выскользнувшую из неглиже. – Да и она вот уже лет десять как мне ни разу не написала.

Презрительно хмыкнув, Клео принялась перетасовывать карты и предложила Трубе и Эльзе сыграть партию в пике. Предложение было принято, и три женщины погрузились в сосредоточенное молчание.

Позднее снова зашла Марсель и, поспешно кивнув присутствующим, вполголоса заговорила с Роландой, считавшейся ее лучшей подругой:

– …И тогда я сказала ему: «Между прочим, у девушек тоже есть чувство собственного достоинства». А он принялся рассказывать мне о том, что в теле женщины имеется семь отверстий – так он их назвал, и вообще говорил, как профессор или какой-нибудь ученый, – и что это не самое подходящее место для самоуважения. И тогда я ему ответила…

Она все еще что-то быстро тараторила, когда в комнату заглянула Берта, объявившая, что уже пять часов и обед готов.

Анри отложил палитру, вытер кисти. Затем налил себе еще коньяка, тщательно вымыл руки и вслед за девушками направился в столовую.

Как всегда, еда удалась на славу. Александр Потьерон сам стоял у плиты, и делал это не столько ради экономии, сколько для того, чтобы хоть чем-то заняться на досуге. Это был человек, дух которого был сломлен, и готовка стала для него единственной отдушиной, выходом для нерастраченной энергии и утешением. Когда же кто-то из девушек хвалил какое-нибудь из приготовленных им блюд, на его чисто выбритом лице появлялась едва заметная улыбка, а в грустных глазах ненадолго вспыхивал радостный огонек.

Во время своего пребывания в «Белом цветке» Анри работал, пил коньяк, занимался любовью и во всем придерживался уклада жизни дома. Девушки уже так привыкли к нему, что даже не обращали на него никакого внимания. С совершенным равнодушием они одевались, раздевались, принимали ванну, душ, умывались, причесывались и завивали волосы, нисколько не стесняясь его, невольно посвящая Анри в тайны древнего мира проституции, в котором вряд ли что-либо изменилось со времен Вавилона.

Подобно тому как человек испытывает душевный подъем и познает восторг мистицизма, попав в монастырь, в «Белом цветке» Анри постигал сокровенные секреты человеческой сексуальности. Он прислушивался к разговорам и перебранкам девушек, становился свидетелем их бурного проявления чувств и извращенных ласк. Ему они доверяли свои секреты – иногда по-детски наивные, а порой и совершенно порочные. Среди необозримого пейзажа человеческой души его взору открывались все новые пропасти разврата, но попадались и неожиданные островки невинности.

Он проник в самое сердце лабиринта их этики. Мог понять и утешить Адрианну, которая как-то утром ворвалась к нему в комнату и, размазывая по щекам слезы, призналась, что получила удовольствие от ласк клиента.

– Да, мне было хорошо! Хорошо! – всхлипывала она. – Я скотина, шлюха, ничтожество! Что я теперь скажу своему любимому на следующей неделе, когда он спросит, была ли я ему верна?

Анри слышал, как мадам Потьерон во время обеда стучала ложкой по столу, дабы положить конец всякого рода непристойным разговорчикам строгим окриком: «Пожалуйста, барышни, не забывайте, где вы находитесь!» Он даже присутствовал при визите доктора по понедельникам, делая зарисовки встревоженных девушек, покорно выстраивавшихся в очередь перед дверью комнаты, где проходил осмотр, мастерски передавая пафос и совершенную нелепость сцены, подобно тому как в прежние годы ему удавалось подметить агонию больничных анатомических театров и безудержное веселье «Мулен Руж».

Вечером накануне своего отъезда, после обеда он играл в домино с Александром Потьероном.

– Жаль, конечно, месье Тулуз, что вы уезжаете, – вздохнул муж мадам.

Они были одни в столовой. Свет лампы, висевшей под самым потолком, создавал в комнате интимную обстановку, придававшую ей сходство с жанровой картиной какого-то голландского художника.

– Мне вообще-то не хочется съезжать, – признался Анри. – Но я обещал сделать афишу для одной знакомой.

Александр смотрел на него с явной завистью.

– Хорошо вам… Вы-то, по крайней мере, можете в любое время отсюда уйти. А как тут с вами было хорошо, вы, можно сказать, стали членом семьи. Все эти женщины ужасно действуют на нервы. Они тут повсюду, расползаются по всему дому, словно тараканы. – Он снова наполнил стакан Анри. – А как насчет того, чтобы пойти выпить в мужской компании?

Когда Анри и его спутник тем вечером вошли в кафе «Патри», три немолодых господина, хозяева находящихся по соседству борделей, увлеченно играли в карты. Они ежевечерне встречались здесь, чтобы немного отдохнуть от дел и обменяться профессиональными новостями. Подобно Потьерону, они все еще не утратили остатков некоторой былой привлекательности. Однако возраст, малоподвижный образ жизни и прочие заботы наложили отпечаток на их внешность. Под глазами у них были мешки, а лоб неизменно наморщен, брови сурово сдвинуты. В свои сорок с лишним или пятьдесят с небольшим они уже не походили на тех дерзких сутенеров, которыми были когда-то. Теперь они задумчиво крутили усы и терли подбородок с видом деловых людей, на плечи которых возложена огромная ответственность. Шляпы, галстучные булавки и цепочки от часов придавали им вид добропорядочных, процветающих приказчиков – вот только почему-то не очень счастливых.

– Мы закончим через минуту, – сказал Мариус, которому принадлежал бордель на улице Монтескье.

Изящным жестом он указал Анри и Александру на два свободных стула у их столика.

Еще какое-то время игра продолжалась в гробовой тишине. Затем игроки один за другим бросили карты на стол. Игра закончилась.

– Мариус, ты снова выиграл. Ты просто-таки везунчик, – поздравил Анри победителя.

– А вот тут, месье Тулуз, вы глубоко ошибаетесь, – печально произнес Мариус. – Как там в этой пословице: «Везет в картах – не везет в…» Ну, короче, в делах. Это мой случай.

Послюнявив карандашный огрызок, он принялся торопливо записывать какие-то цифры на клочке бумаги.

– Ты, Филибер, должен мне два франка и пятьдесят сантимов. А с тебя, Антуан, один франк и пять су.

Проигравшие