Николай Гарин-Михайловский - Том 2. Студенты. Инженеры

— Вот уже это, ах, оставьте.

— Боже мой, что за выражения, — сказала мать и оглянулась на всех.

— Отличное выражение, — усмехнулся Короедов.

Мать только покачала головой, а Гартвиг подсел к Агнесе Станиславовне и с комичным участием сказал, показывая на Короедова:

— Обижает он вас?

— Меня очень трудно обидеть.

— Ну, конечно, особенно, когда у вас два таких, как я и Карташев, шафера.

— Ну, может быть, еще monsieur Карташев, а что до вас…

— Кончайте?

— Обидитесь.

— Я никогда не обижаюсь.

— Я все смотрю, — сказала Гартвигу мать, — на вас и не верю: неужели вы уже год как инженер.

— Позвольте, позвольте, — весело ответил Гартвиг и, вскочив, взяв под руку Ясневского, подошел с ним к матери. — Позвольте вас спросить: какая же разница между нами? И у него нет ни усов, ни бороды и даже роста одинакового.

Бор-Залесский дернул головой и добродушно грубо сказал:

— Оба гимназистишки шестого класса, выдающие себя за инженеров.

— Вот Петр Николаевич и теперь уже выглядит инженером, — сказала мать, смотря на студента.

Студент сделал гримасу, похожую на улыбку, и опять, едва касаясь, провел рукой по бороде.

— Мой брат хоть солидностью берет, — сказала Агнеса Станиславовна, обращаясь к Гартвигу, — а вы притом еще вертушка, хохотушка…

— Я? — спросил Гартвиг. Он оглянулся.

— Вот спросите его, — показал он на Карташева.

— Два сапога пара, — сказал Бор-Залесский. — Обоим и пальца даже показывать не надо, чтоб до смерти захохотались.

Карташев недружелюбно покосился на Бор-Залесского, а потом ласково на Агнесу Станиславовну и Гартвига.

— Обижают нас с тобой, Тема? — спросил он и прибавил: — Впрочем, Агнесу Станиславовну и ее шаферов никто обидеть не может.

— Да, да, — весело сказала Агнеса Станиславовна, — мы составим сплоченную компанию против этих грубых людей и их выражений. Monsieur Карташев, садитесь здесь около нас.

Но в это время дверь террасы отворилась и вошёл строгий, худой, быстрый в движениях, пожилой господин, с большими польскими усами и бритым лицом.

— Папа, позвольте вам представить моего товарища Артемия… Виноват?

— Николаевич Карташев. Короедов прибавил:

— Шафер Агнесы Станиславовны.

Старший Ясневский вторично молча пожал руку Карташеву и обратился к жене:

— Ну, что ж? Все, кажется, в сборе?

— Валериан Иванович, — обратилась та к Короедову, — нажмите кнопку, пожалуйста…

На звонок появилась красивая, с очень серьезным лицом горничная.

— Можно подавать, Наташа.

Ясневский подошел к жене и под руку повел ее в столовую.

Бор-Залесский, с опытностью отжившего гусара, подал свою руку Агнесе Станиславовне.

Гартвиг весело подхватил под руку Карташева, сказав:

— Мы с тобой, как бобыли.

— Я тоже скоро женюсь, — ответил Карташев.

— И вы? — весело повернулась к нему Агнеса Станиславовна.

— Представьте себе и я тоже! — сказал Гартвиг.

— Не верьте: хвастает, — ответил Бор-Залесский.

— Значит, вакантные у нас только Валя и Петр Николаевич?

— Что до меня, — густым басом ответил студент, поправляя свою бороду, — то и я, собственно, уже в лес смотрю…

— А где теперь ваша жена, Георгий Павлович? — спросила Агнеса Станиславовна у своего кавалера.

— Она у матери теперь.

— Вы ее возьмете с собой на изыскания?

— Возьму. Будет ходить за мной.

— А как же ребенок?

— Будет его в корзине за плечами носить.

— Папа, слышите, — сказала, входя в большую, светлую, богато сервированную столовую, Агнеса Станиславовна, — Георгий Павлович хочет с женой делать изыскания, а сына своего носить у себя за плечами в корзинке.

— Да? — спросил Ясневский, подходя к столу с закусками и наливая себе рюмку водки. — В наше время на корабли и на работы жен не допускали.

— Это в ваше время, — пренебрежительно махнул рукой Бор-Залесский.

Ясневский ничего на это не ответил.

Обращаясь к своей даме, Бор-Залесский спросил:

— Что прикажете вам положить?

Карташев, отстав, шепнул Гартвигу:

— Вот нахал.

— О, ужасный! — громко пожал плечами Гартвиг.

Карташев в это время встретился глазами с Короедовым. Точно угадав, что сказал Карташев Гартвигу, Короедов смотрел на него сочувственно весело и говорил:

— Сюда поближе, я уже налил вам.

Закусив, все сели за стол.

Обед был чопорный и длинный.

К обеду вышла младшая дочь Маруся, лет десяти, с костлявой гувернанткой — англичанкой.

У Карташева соседи были с одной стороны Гартвиг, с другой — Маруся.

— Я должна вам сделать замечание, — сказала, немного шепелявя, Маруся Карташеву, который вел оживленный разговор с Гартвигом, — вы очень невежливый сосед в отношении своей дамы.

— Это вы моя дама?

— Да, конечно. Кто же еще другой?

— Я очень извиняюсь, и, чтобы искупить свою вину, я приглашу, кроме себя, занимать вас и своего соседа… Саша! — позвал он Гартвига, но Маруся перебила:

— Если я найду вас неинтересным, я тогда сама и приглашу кого-нибудь другого и у вас совета не спрошу..

— Маруся! — окликнул ее отец.

Гувернантка тоже заговорила c ней.

Маруся наклонилась к тарелке и с упреком сказала Карташеву:

— Из-за вас я получила замечания от отца и моей гувернантки. Я никогда вам этого не прощу.

Карташев также тихо ответил:

— Я в отчаянии.

— И помните, что я женщина, а женщина никогда не прощает обиды.

Также тихо Гартвиг сказал:

— В десять лет, Маруся, женщина называется еще девочкой.

— Не говорите глупостей, — тихо, быстро ответила Маруся, — вы разве не знаете, что в восемь лет нас забавляют бабочки, цветы, а уж в десять посещают нас неясные мысли…

— Что? Что? Умер, умер… — заерзал от восторга Гартвиг.

— Маруся, ты что опять там? — отозвалась мать.

— Не я, мама, а мои соседи, они говорят такие вещи, что у меня уши вянут!

При общем смехе мать сказала:

— Господи, что за выражения!

И начала переводить по-английски насторожившейся гувернантке.

Гувернантка выслушала, внимательно посмотрела на уши Маруси и стала ей что-то говорить.

Маруся слушала ее с сонным лицом и, когда она кончила, спросила Карташева безразличным тоном:

— Вы понимаете по-английски?

— Нет. Маруся сказала:

— Это большое счастье.

— Почему?

Она тихо ответила:

— Потому что вы не понимаете, как я, сидящую около меня идиотку.

После этих серьезно и печально сказанных слов нежное безе, которое положил было себе в рот Гартвиг, пылью разлетелось во все стороны.

Гартвиг хохотал, зажимая рот салфеткой.

— Опять, Маруся! — лениво протянула мать, вставая из-за стола. — Кофе, господа, будем на террасе пить.

Поднялись все.

— Мама, я не виновата же, — ответила капризно Маруся, — что кавалеры мои не умеют держать себя за столом.

Гартвиг, всплеснув руками, говорил Марусе:

— Боже мой, боже мой, кому только достанется такое сокровище?

— Кому? Царю, — ответила Маруся и важно пошла благодарить отца и мать за обед.

Старик Ясневский прошел в свой кабинет. С ним исчезла чопорность и натянутость. Общество разбилось на отдельные группы.

Гартвиг с Карташевым сели в сторону и делились впечатлениями пережитого после окончания курса. Гартвиг служил в том правлении, председателем которого был Ясневский. Кроме того, он был представителем крупной заграничной фирмы, поставлявшей на русские дороги привилегированные тормоза. В общем и Гартвиг получал около десяти тысяч. И он тоже уговаривал Карташева переезжать в Петербург.

Бор-Залесский разговаривал со студентом. Жених с невестой ушли в парк. Мать встала и спросила:

— Кто хочет со старухой погулять по парку?

Раздались четыре «я».

— Я выбираю monsieur Карташева.

— Прикажете руку? — спросил Карташев.

Она махнула:

— Я слишком толстая и большая для вас: так нам удобнее будет.

Когда они пошли по аллее парка, она спросила:

— Вы товарищ Валериана Ивановича?

— Да.

— Вы дружны с ним были?

— Наши чертежные столы стояли рядом. Валериан Иванович был очень прилежный, я ленивый, он все знал, я ничего и пользовался его знаниями, а в минуты отдыха наслаждался его остроумным, метким разговором.

— Вы считаете его талантливым?

— Очень. Он один из самых выдающихся среди нас.

— А мой Януш?

— Он самый фундаментальный.

Мать покачала головой.

— Он такой серьезный: я боюсь, что он в конце концов…

Она сделала движение около головы.

— Ум за разум зайдет, — добавила она. — Лучше быть таким, как Гартвиг, и вы, кажется, такой же: не задумываться и брать, что дает жизнь. И все будут вас любить, и вам будет легко, и с вами будет легко. А уж с этими серьезными… у меня с ними вся жизнь прошла: и муж такой, и сын такой, и зять будет такой… У вас отец и мать живы?