Собрание сочинений. Том 4. 1999-2000 - Юрий Михайлович Поляков

снег. Семен, окровавленный, лежит на стерне и тихо замерзает. Видно, как тускнеют, словно запотевают изнутри, его глаза. В предсмертном сне он, никогда не выезжавший дальше райцентра, видит себя в желтом городе, стоящем на каменном холме, в городе, окруженном высокими зубчатыми стенами, видит себя прижавшимся щекой к огромному камню странной стены – из щелей между грубо отесанными глыбами торчат сотни, тысячи записок к Богу. Это – Иерусалим, Стена Плача. Идет снег…

Когда зажегся свет, Башмаков заметил, что у Веты глаза покраснели от слез. Перед легким фуршетом режиссер Мандрагоров, жизнерадостный лысый толстячок, одетый в серый обвислый костюм со слоновьими складками, принимал поздравления, со всеми целуясь и пересмеиваясь. Как выяснилось, Ветин отец тоже давал на фильм кое-какие деньги и обещал непременно быть на премьере, но внезапно улетел в Швейцарию на переговоры. Вета отправилась поздравлять режиссера и извиняться за отсутствие спонсора. Олег Трудович ревниво заметил, что Мандрагоров обнимал и целовал ее дольше, чем других.

Потом пили шампанское.

– Тебе понравилось? – спросила Вета.

– Тяжелый фильм…

– Что значит – «тяжелый фильм»?

– Не знаю, так моя бабушка Дуня говорила.

– И какие же фильмы она считала «тяжелыми»?

– Не помню. «Броненосец “Потемкин”», кажется… Когда детская коляска по лестнице скатывается, а черносотенец младенца шашкой пополам…

– А ты знаешь, что Эйзенштейн все это придумал? И лестницу, и расстрел, и коляску – все…

– Никогда ничего нельзя придумывать хуже, чем в жизни! Никогда! Как придумаешь, так потом и будет. Сначала напридумывали, а потом тряслись по ночам…

– А как ты думаешь, неужели в деревне сейчас такой ужас? Или Мандрагоров тоже придумал?

В это время режиссер, обладавший, как многие творческие персоны, почти телепатической мнительностью, словно почуял, что речь зашла о нем, и помахал Вете рукой, послав ей воздушный поцелуй. Она в ответ счастливо улыбнулась.

– Не знаю, как в деревне, но у моей тещи в поселке, – мстительный Башмаков специально сделал ударение на слове «теща», – вроде все нормально. Строятся. В магазине все есть.

– Меня не интересует, что в поселке у твоей тещи. На Кипре у всех бассейны и подъемные кровати. Я – про деревню!

– Не знаю, наверное, паршиво. Если в одном месте много бассейнов и подъемных кроватей, то в другом, по логике вещей, вообще ничего не должно остаться…

В это время в сопровождении двух «шкафандров» мимо прошествовала Принцесса. Олег Трудович был уверен, что она не заметит его, малого и сирого, поэтому даже не стал для безопасности поворачиваться спиной. Но он ошибся. Лея окинула Вету оценивающим взглядом, а потом кивнула Башмакову вроде бы поощрительно, но с каким-то еле уловимым злорадством.

– Ты ее знаешь? – удивилась бдительная Вета.

– Да, мы когда-то вместе работали в «Альдебаране».

– Где-е?

– Ну… в общем, мы «Буран» строили.

– Тот, который в Парке культуры? А ты мне никогда не рассказывал…

– Я тебе многого не рассказывал.

– Расскажи!

– Тебе будет неинтересно.

– Мне про тебя все интересно. И не смей прятать от меня свою жизнь! Я хочу знать про тебя все. И я хочу к тебе домой. Хочу!

Подкрался Новый год. Башмаков заранее попросил Гену, чтобы тот позвонил 31-го утром и вызвал Олега Трудовича для ремонта банкомата. Игнашечкин покачал головой, но просьбу выполнил. Катя Генин голос уже знала и поэтому отнеслась к вызову с раздражением, но без подозрений. Башмаков помчался на Плющиху. Вета обрадовалась, целовала его румяное от мороза лицо и повторяла: «Олешек, Олешек…» Они выпили шампанского и проводили старый год в постели. Когда он собирался домой, Вета заплакала.

К 23 февраля она подарила Башмакову ноутбук, очень дорогой. Он сначала отказывался брать, даже сердился, но понял потом, что сопротивление бесполезно, да и хотелось ему, конечно, иметь свой ноутбук. Кате он наврал, будто «машинку» выдали в банке для работы на дому. В тот же вечер Олег Трудович установил компьютер на столе, подключил и стал осваивать, но его позвала на кухню Катя для вскрытия большой банки с селедкой. Справившись с задачей, Башмаков вернулся в комнату и обомлел – с монитора смотрела грустно улыбающаяся Вета, а внизу были слова:

Олешек, я тебя люблю!

Хорошо хоть Катя оставалась на кухне.

Компьютер был так заряжен, что в режиме ожидания на экране появлялась Вета и ее признание в любви. Избавиться от этой картинки Башмаков не сумел, оттащил ноутбук в банк и попросил Тамару Саидовну запереть в сейфе до лучших времен. Гранатуллина, сразу как-то поблекшая после увольнения Ивана Павловича, посмотрела на Башмакова понимающими глазами.

К Восьмому марта, утаив от Кати премию, он купил Вете очень дорогой парфюмерный набор, но, кажется, не угодил, хотя она и выражала бурный восторг. Черт их разберет, этих молоденьких буржуек!

Речь о том, что она должна обязательно побывать у него дома, велась постоянно. Сначала это были лишь полушутливые девчоночьи хныканья, но потом проявилась угрюмая женская настойчивость. Однажды Вета позвонила Башмакову в конце рабочего дня… В банке, надо заметить, они старались видеться как можно реже, разве иногда за обедом в коллективе. На людях Вета старалась больше общаться с Федей, смеясь его дурацким шуткам и кокетничая. И если в это время случайно рядом оказывался Олег Трудович, она, улучив мгновение, молниеносно показывала любовнику язык – мол, вот я какая! Если же у них было назначено свидание на Плющихе, Башмаков выходил из банка, неторопливо проминался вдоль набережной в противоположную от метро сторону до ближайшего переулка, а там его уже дожидался розовый Ветин джипик. О такой конспирации они договорились почти с самого начала, ведь в банке остались Дашкины подруги, поэтому нежелательная информация могла мгновенно улететь во Владивосток и вернуться в Москву лично к Екатерине Петровне. А тогда…

– Тебе же не нужен скандал? – спрашивал Башмаков.

– Нет, конечно, – отвечала Вета, – мне нужен ты!

Так вот, она позвонила в конце рабочего дня и сказала твердо:

– Сегодня мы не едем на Плющиху!

– Хорошо.

– Почему ты не спрашиваешь – почему?

– Почему?

– Потому что до тех пор, пока я не побываю у тебя дома, на Плющихе мы встречаться не будем!

– Ну что ж, – вздохнул Башмаков и положил трубку.

Он уже подходил к метро, когда возле него затормозил розовый джипик.

– Прости! – взмолилась Вета, когда он, не сразу, конечно, уселся в машину. – Я дура…

Был конец марта. Москва наполнялась металлическим ароматом дотаивающих сугробов и живой горечью очнувшихся почек. Башмаковское сердце глухо ухало от вожделения. В тот вечер, должно быть, черепица на Ветиной мансарде подпрыгивала и вставала дыбом.

– Устал? – спросила она и рухнула с него, как убитая амазонка со своего скакуна.

– Устал? – участливо спросила Катя, когда он вечером впал в родную квартиру.

– Проклятый английский, – только и смог вымолвить Олег Трудович.

– А что, на стоянке было лучше?

– Я бы не сказал…

Наконец Башмаков решился. Катя на весенние каникулы уехала со старшеклассниками в Карабиху. И он рассудил, что лучше уж один раз пригласить Вету домой, чем всякий раз, в основном после объятий, выслушивать:

– Сейчас ты поедешь домой, а я…

Олег Трудович заранее предупредил Вету о необходимости соблюдать множество предосторожностей, потому что в доме он живет уже двадцать лет и все его знают как облупленного. Оставив машину у мебельного магазина – так неприметнее, – они по-партизански разделились: Башмаков пошел вперед, а Вета следом. По плану он должен был зайти в квартиру, оставить дверь приоткрытой и ждать, когда минут через пять появится его юная любовница. Если же на лестничной площадке она столкнется, не дай бог, с Калей или кем-то еще, тогда просто сделает вид, будто ищет совсем другую квартиру. Веты не было минут двадцать, и Олег Трудович начал уже переживать.

– Я, кажется, перепутала этажи! – созналась она, появившись. – Здравствуй, Олешек, я соскучилась! – и поцеловала его.

Башмаков вздрогнул, ему померещилось, что это постельное прозвище «Олешек» мгновенно и намертво впечаталось в семейные стены – хоть ремонт теперь делай!

– Ой! – Вета всплеснула руками. – Надо же! До того как папа стал заниматься бизнесом, у нас была точно такая же квартира. И гарнитур такой же! Румынский. «Изабель», да? Мама его кому-то отдала, когда папа ей к свадьбе купил новую квартиру. А почему у тебя только диван? У нас еще стенка была