Почти 15 лет - Микита Франко

Ваня задумчиво произнёс:

- Не представляю, чтобы я расстроил Нину до слёз.

Что-то никак не хотела спадать гнетущая неловкость разговора. Слава через силу произнёс:

- Ну, потому что ты хороший парень.

- Зато меня Нина до слёз сто раз расстраивала, - с грустью заметил Ваня. – Потому что она меня не любит.

В Славе незамедлительно включился заботливо-ласковый родитель-врун. И этот врун, приподнявшись на локтях, с возмущением спросил:

- Что за глупости? Как тебя можно не любить?

- Она не любит. Иначе она бы мне писала.

- Она, наверное, просто занята.

Ваня, улыбнувшись, снисходительным тоном произнёс:

- Папа, когда девочка любит мальчика, она не будет его просто так расстраивать. И не будет делать так, чтобы он потом плакал, - он сел, обхватив коленки, и уперся в них подбородком. – И, если мальчик любит девочку, он тоже не будет. Я по себе знаю. Если бы Нина мне разрешила что-то для неё сделать, я бы… сделал всё что угодно. Но ей ничего не нужно.

Слава не знал, что ответить. Казалось, этот разговор был вообще не о Нине. Казалось, этот сеанс психотерапии был для него, для Славы, а Ванина несчастная любовь вообще была не причем.

Он тоже сел, подтянув к себе колени, и они с Ваней оказались друг напротив друга.

- Люди не обижают друг друга, если любят, - произнёс он.

- К сожалению, иногда обижают.

- Нет, так не бывает.

- Бывает. Иногда обижают не специально.

Ваня вскинул на него взгляд:

- А зачем тогда плакать? Если не специально?

Ванины вопросы заставляли шестеренки в голове Славы крутиться на бешенной скорости. Зачем, зачем, зачем…

- Всё сложно.

Ваня прыснул:

- Ниче не сложно. Если вы обидели друг друга не специально, можно извиниться и всё будет нормально. А если нормально не получается, значит всё это говно собачье.

- Ваня!

- Ну а что? – он невинно хлопнул глазами. – У меня тоже говно собачье. Я уже понял.

- Не выражайся.

- Да иначе не скажешь. Говно есть говно.

- Ваня!

- Ну что-о-о?

- Всё, иди спать, - Слава, поднявшись с постели, схватился за край одеяла и дернул его на себя. – Брысь!

Ваня, смеясь, соскочил на пол и, направляясь к дверям спальни, спросил мимоходом:

- Может, не будем Мики забирать обратно? Нам и вдвоём весело!

Слава закатил глаза, что означало: «Нет, нам придется его забрать», а затем, подойдя ближе к сыну, чмокнул его в лоб, что означало: «Спокойной ночи, я тебя люблю». Ваня, потянувшись на носочках, чмокнул Славу в щеку, и это неизвестно что означало, потому что до этого Ваня никогда никого не чмокал. Ну ничего себе изменения!

Когда сын ускакал в свою комнату, Слава прикрыл дверь спальни, снова оставшись наедине, переоделся в пижаму, лег в постель и потянулся к телефону на тумбочке. Среди непрочитанных сообщений было с десяток от Льва, и Слава знал, что он просит прощения, но не читал и ничего не отвечал, потому что… Потому что это говно собачье.

Он отмотал список контактов вниз, остановился на букве «М» и, недолго думая, написал одному из них: «Привет»

Почти 15 лет. Лев [61]

Всё было так реалистично, будто бы наяву.

Он ощущал тепло его рук на бёдрах, чувствовал горячее, распирающее давление внутри, от которого становилось приятно и жарко, слышал его шепот над ухом: «Так хорошо?», и свой собственный, сбивчиво повторяющий: «Да, да, да, да…»

Потом он проснулся от холода (одеяло валялось на полу) и эрекции. Пробравшись пальцами под резинку трусов, продолжил возвращать себя к фантазиям из сна, мысленно завершая неоконченное. Чем дольше он мастурбировал, тем противней ему становилось от самого себя, и, достигнув пика в момент оргазма, теплое, липкое отвращение заляпало его пальцы и живот. Он сходил в душ, чтобы отмыться, но легче не стало.

Во всех его снах было это.

Во всех фантазиях он делал это.

Там, в мыслях, из раза в раз он раздвигал перед ним ноги, становился на четвереньки и позволял вжимать себя в кровать, не только не жалея о содеянном, но и, что хуже всего, прося о нём. Умоляя. И они никогда не менялись – ни наяву, ни во снах.

Конечно, это унизительно – кто с этим поспорит? Унизительно быть тем, кого берут, кому давят ладонью на спину, вынуждая прогнуться, про кого пренебрежительно говорят: «Трахнуть». Если бы Слава хоть раз попробовал такое же, ему было бы легче… Его бы тешила мысль, что он с этим не один, что Слава такой же.

А теперь он узнал, что Слава такой же, только это больше не утешало. Какой в этом смысл, если всё произошло не с ним? Это нечестно. Слава был первым, кого Лев подпустил к себе до такой близости (и, если бы не их чертова разлука, остался бы последним), он пятнадцать лет ждал ответного жеста со стороны Славы, а тот, ничуть не колеблясь, отдался парню, которого знал от силы два месяца. Разве Лев заслужил к себе такого пренебрежения? Разве он не имел права разозлиться? Ладно, чайник – перебор, просто психанул, но это было оправданно!

Днём, между операциями, пришло сообщение от Славы: «Нужно поговорить». До этого Лев написал ему двадцать три сообщения – и все двадцать три супруг проигнорировал. Но Лев был согласен – нужно поговорить, и быстро напечатал: «Могу приехать к тебе после работы». Слава ответил: «Нет. На нейтральной территории». Назначил встречу в кофейне и Лев раздраженно подумал: «Отличная идея – обсуждать гей-отношения в публичном месте». Но спорить не стал, хотя, придя навстречу, повторил эту претензию вслух: — Ты уверен, что хочешь здесь обсуждать… всё это?

Он чуть не сказал: «Обсуждать кто кого трахнул», но смекнул, что Славе формулировка не понравится. Однако, она была точна, как никогда: им придётся разобраться, за каким чертом Слава так поступил.

Они были в «Кофемолке» на Красном проспекте – самой заметной кофейне в центре города: через её панорамные окна были растянуты неоновые буквы названия, заметные издалека. Все соседние столики были заняты, отовсюду слышались голоса, Лев чувствовал себя, как на ладони, и постоянно оглядывался. Слава же флегматично разглядывал меню, словно не замечал гомона и людей. Зато его замечали все: кислотно-желтая футболка и такого же цвета крашенные ногти притягивали к себе взгляды посетителей.

Они оба заказали чай: Лев – черный, Слава