Стон дикой долины - Алибек Асылбаевич Аскаров

class="p1">Как назло, ни у кого в этом ауле, кроме Байгоныса, не было красной краски, для того чтобы покрасить звездочку. Понимая безвыходность ситуации, Касекен, виновато свесив голову, вынужден был снова пойти к Байекену.

— Для чего это тебе понадобилась красная краска? — с подозрением спросил Байгоныс.

Касиман не привык врать людям, поэтому, немного помявшись, в конце концов выложил еле слышно правду.

Всего-то — но Байекен мигом встал на дыбы, словно дикий конь, которого пытаются взнуздать. Тут же принялся доказывать, что поступок Касимана — полнейший беспредел, что список участников войны строго выверен и находится в школе, а изменить его ни у кого, кроме министра обороны, нет никакого права. И строго-настрого предупредил: если Касиман, потеряв всякий стыд, все-таки пойдет на такое тяжкое преступление, он непременно его опозорит — напишет статью в газету или же, собрав всех ветеранов войны района, добьется, чтобы действия Касекена жестко рассмотрели на общем собрании, — словом, пойдет на все, сил не пожалеет, дабы добиться победы и торжества истины.

Услышав угрозы Байгоныса, бедняга Касиман даже забыл, зачем пришел, и не оглядываясь поспешил прочь, радуясь, что избежал подобных напастей.

Таким образом, голубой мечте Касекена не суждено было сбыться. Он так и не прицепил на видное место своих ворот звезду, сделанную с любовью собственными руками, в которую вложил все свое умение; более того, он не успел даже покрасить ее в алый цвет. А поскольку выношенная в сердце мечта растаяла как дым, ему ничего не оставалось, как тщательно завернуть звездочку в белоснежный лоскут и спрятать на самое дно сундука, решив, что она пригодится в качестве «завещания потомству».

Эта неприятная история черной тенью легла на душу Касекена, как будто изменила весь смысл его жизни... Выходит, те трудные и тяжкие годы, которые он провел между жизнью и смертью, работая в буран и стужу, по пояс в ледяной воде, не идут ни в какой расчет?! Слава и почет, окружающие других, значит, не для него?! Почему такое произошло? С кого он спросит? Кто ответит ему на этот вопрос?

Но беспросветная пелена страданий, измучивших душу несчастого Касимана, моментально рассеялась, когда его старший сын собрался уходить в армию.

Провожая наследника, Касекен закатил грандиозный той, не виданный в этом ауле ни раньше, ни позднее...

Случилось все в теплую, благоприятную пору, когда дела в совхозе шли отлаженно, скот нагулял жирок и все предвещало хозяйству дальнейший подъем. Возможно, поэтому на проводы собрались все аулчане, от мала до велика. Видимо, постеснявшись стать бельмом на глазу, явился на праздник, примкнув к своей байбише, и аксакал Байгоныс.

«Пусть видят, каков Касиман! — ликовал про себя Касекен. — Пускай народ знает, что и в нашем роду рождаются воины!»

Начавшийся в вечерних сумерках, шумный праздник продолжался до самого рассвета. Исключая детей, Касекен ни одного взрослого не отпустил, пока тот не спел и не сплясал, шутил, развлекал всех до самого утра.

Когда забрезжил рассвет, к дому подкатили три добротные санные повозки, запряженные парой лошадей, и остановились у входа.

— Ну, вперед! Кто хочет проводить Муратжана, рассаживайтесь по саням! — кинул клич Касекен.

Разгоряченная молодежь мигом заполнила все повозки. Желающих проводить оказалось так много, что еле нашлось место для виновника торжества — уходящего в армию Мурата.

Что еще надо — веселая компания молодых парней и девушек, расположившаяся в трех санях, проводила сына Касимана до самого Мукура. Всю дорогу в приподнятом настроении распевали песни, шутили, смеялись, а потом все вместе посадили Мурата на автобус, курсирующий в райцентр.

Прощаясь с сыном перед автобусом, Касекен не выдержал и расплакался навзрыд. Не только под впечатлением отцовских чувств, но, вероятно, и под воздействием проклятой горькой. Вспомнил вдруг недавнюю обиду и, обняв сына, никак не мог подавить всхлипываний.

Видя плачущего отца, пустил слезу и Мурат.

Расчувствовавшиеся земляки, ставшие очевидцами этой трогательной сцены, тоже размякли и с волнением наблюдали за ними.

— Отец, прости меня, если я в чем-то провинился! — трясясь от рыданий, попросил сын.

— Простил, жеребенок мой, простил! — всхлипывая, ответил Касекен.

— Отец, ты меня ругал за то, что курю, я больше не буду курить, брошу, отец!— шмыгая носом, пообещал сын.

— Кури, жеребенок мой, отныне ты солдат, стал по-настоящему взрослым, теперь тебе все можно! — разрешил Касиман, целуя Мурата в лоб.

— Отец, если буду жив, постараюсь впредь никогда тебя не обижать! — поклялся сын.

— Ты и без того, жеребенок мой, одним махом поднял раскисший дух своего никчемного отца! — с нежностью сказал Касекен. — Да будь я проклят, если мой сын, ставший солдатом, не порадует моих друзей и не повергнет врагов!

— Прощай, любимый отец! — гордо подняв голову, молвил Мурат.

— Будь достойным солдатом, сынок! Пусть сгорит от зависти нутро моих недругов! — выпятив грудь, напутствовал Касекен.

— Прощай, мой бесценный отец! — выдавил сквозь рыдания сын.

— Не урони чести своего рода, дитя мое! — воодушевленно призвал сына Касиман.

— Прощай, дорогой отец!

— Прощай, гордость моя!

И тут девушки, провожавшие Мурата и ставшие живыми свидетелями его нежного прощания с отцом, наконец не выдержали и хором разрыдались, закрывая лица руками.

Вот так, обливаясь горючими слезами, как потерявшийся верблюжонок, взволнованный Мурат и уехал на автобусе в армию. А земляки, отчаянно махавшие вслед руками, оставались все дальше и дальше позади...

Увы, если бы рассказ на этом закончился, все было бы слава Богу, как говорится, и сваты бы молчали, и сватьи языками не чесали. Но куда от судьбы денешься: прошли два дня, а на третий тот самый Муратжан, которого с такой грандиозной помпой проводили в армию, вернулся домой.

При виде сына отец чуть душу Аллаху не отдал.

— Ойбай-ау, что случилось, говори правду?! — всполошился Касекен.

— На весну оставили, — надув щеки, ответил сын.

— Боже мой, почему же ты в ноги военкому не упал?! Разве нельзя было вымолить и уехать?!

— Он приказал возвращаться домой, вот я и вернулся, — удивленно повел плечом отпрыск.

Кто знает, как воспринял свое возвращение сам Мурат, оказавшийся ненужным армии, но отец его, Касиман, не знал, в какую щель спрятаться от позора. Готов был лучше сразу сквозь землю провалиться. Целый месяц старался никуда не выходить и еще долго не смел людям в глаза смотреть.

Между тем в будничных хлопотах по хозяйству прошла суровая зима.

Наконец с наступлением долгожданной весны пришла новая повестка из