Идущая навстречу свету - Николай Иванович Ильинский

Николай Ильинский

Рассвет сменяет тьму

Роман-эпопея

Книга третья

Идущая навстречу свету

«Птицей Феникс из пепла…»

I

Сначала лошадь бежала трусцой, но скоро устала и, ритмично постукивая копытами, пошла обычным шагом, пофыркивая, встряхивая гривой, размахивая хвостом, отгоняя таким образом кровососущую живность, особенно жужжащих надоедливых слепней. Возница Дмитрий Кукин, Залман Шевалье и сестра его Фруза, сидя на сухом сене, тряслись в телеге — дорога на станцию длинная, неукатанная, неровная.

— Нет, не зря-таки мы сюда приехали, — с грустной ноткой в голосе сказал Залман сестре, оглядываясь назад. — Да, я не увидел самых близких мне людей, что спасали меня, но все равно не зря… Хотя Виктора нет, Митьки нет, Тихона нет и Власьевну Господь забрал… Все хорошие — таки люди!.. А знаешь, почему их нет?

— Почему?! — удивилась Фруза и сама же рассеянно ответила: — У каждого по-своему судьба сложилась…

— И поэтому, и потому, что они люди хорошие… А хороших людей, — после небольшой паузы, глядя на почти безоблачное чистое голубое небо, уверенно сказал Залман, — иных Бог себе забирает, а другим дает еще пожить, насладиться всем этим… — обвел он рукой круг в воздухе, — красотой природы…

— Может, и так, — с явным равнодушием ответила Фруза и встряхнула кудрями рыжеватых волос.

Уже скрылось Нагорное, даже маковки церкви не стало видно. Сжалось сердце у Залмана, ведь Нагорное и все окружавшее это место, даже ветряк у церкви, — небольшая, но весьма заметная часть его многострадальной жизни. Столько дней жил он здесь рядом со страхом и даже с самой смертью! Венгерские фашисты, которые охраняли лагерь, не считали евреев за людей. Да и не только евреев! Заподозрив, что та или иная семья связана с партизанами, зверски уничтожали всех: женщин, стариков, детей. Ненапрасно же командование Красной армии издавало приказ: «Венгров в плен не брать — уничтожать на месте!» Убивали лишь за то, что какому-то охраннику тот или иной еврей носом или выпуклыми глазами не понравился. Выстрел — и нет человека!.. А русских уничтожали за то, что кто-то из их родни был в партизанах. Немцы — на что уж зверье, но и они сначала разбирались, кто шел против них, а потом уже вешали, а венгры не разбирались — казнили всю родню подозреваемого или задержанного сразу же.

Люди, проводившие Шевалье у сельсовета, стали расходиться, обсуждая свои повседневные дела. Дольше всех задержались Татьяна и Афанасий Фомич. Татьяна случайно подняла голову и посмотрела на обтрепанное полотнище флага, не раз омытого дождями, не однажды высушенного ветром и теперь почти не красного.

— Надо бы флаг поменять, — сказала она Афанасию Фомичу.

— Надо, — тоже прищурившись от солнца, согласился он. — Прикажи кому-нибудь молодому, пускай полезет наверх и заменит… Я уже не полезу, стар для этого…

— Понятно, — кивнула Татьяна. Рядом с ней терся сынишка.

— Таня, — глядя на малыша, несколько робко обратился к Татьяне Афанасий Фомич, — я давно хотел спросить тебя, да все как-то забывал… На какую фамилию ты записала сынишку?

— То есть как на какую?! — искренне удивилась та и с гордостью заявила: — Сын мой — Александр Александрович Званцов! А как же!.. Отец был Званцов, и сын Званцов!.. И по закону, и по совести, и по крови… Сын погибшего в боях защитника своего Отечества, прямо скажу, сын героя… Так вот!..

Сердце у Афанасия Фомича екнуло, чаще забилось, и он пожалел, что в его кармане не оказалось конфет, хотя их там почти никогда и не было. Покупал он перед войной на базаре за копейки сладкие сосульки, угощал сыновей, других ребятишек, сам кидал под свой язык, а во время войны какие конфеты… Вот у мадьяр, что стояли в Нагорном, шоколадки были и они их меняли на крумпли — картошку.

— Это сколько же ему? — морща потемневший от времени лоб, спросил Афанасий Фомич скорее для порядка и поддержания беседы, хотя и без того хорошо знал, когда родился внук.

— Три годика, батя…

— Три года уже, — повторил дед. — Вылитый Сашка… и взгляд, и… носик… Александр — и все тут! Что ни кажи, а кровь родная видна во всем… Ты вот что, Таня, коли что… приходи к нам… Мы всегда тебе и внуку рады будем…

— Обязательно, батя! — улыбнулась Татьяна и локтем придвинула малыша к Афанасию Фомичу. — Сашенька, это твой дедушка… Афанасий Фомич!..

— Дедушка, а ты мне свистульку из лозины вырежешь? — с детской непосредственностью звонко, радостно засмеялся мальчик, озарив деда чистыми, как утреннее ясное небо, серыми, как и у покойного отца его, глазами.

— Так… чего ж не вырезать! — ответил ошарашенный таким обращением внука Афанасий Фомич и положил на его белобрысую головку натруженную годами и работой теплую ладонь.

— И она будет свистеть?

— Ну а как же, ежели свистулька, то будет… Что за свистулька, ежели она не свистит?… Будет, непременно будет…

— Как у Ваньки Брыкова?

— Да, — поперхнулся дед. — Нет!.. Лучше даже… Намного громче и красивее, как иволги в вербах, что над водой растут! Вот пойду на речку, где большие кусты лозы растут… Там я надысь видел ядреные лозины! Как раз годятся, из них и вырежу тебе свистульку…

— А меня на речку с собой возьмешь?

— Ежели мама пустит, то я… Хоть теперь!

— Мама! — ухватился за подол юбки матери Сашка.

— Не утонешь? — серьезно посмотрела на сына Татьяна. — В воду не полезешь?…

— Не-а! Я же летась на кругу плавал… А теперь у меня крута нету…

— И все равно в воду ни-ни, — строго приказала она. — Ладно, Афанасий Фомич, возьми его, — уже озабоченным тоном разрешила мать. — Деваться мне с ним некуда… Не к кому определить, просто оставить — опасно, несмышленыш еще… А мне как на грех в район позарез надо, вызывают… Я ведь председатель сельсовета… Почти каждый день вызывают: совещание за совещанием! Да коли совещались бы по-деловому, по-доброму, ну, как обычно нормальные люди совещаются… А то стружку снимают!.. Ругают, ругают и еще грозят — подавай налог, собери до копеечки… А где у вас эти копеечки? Выверни карманы, в них только крошки от вонючей махорки… Я же не с луны свалилась, знаю, что в каждой хате хоть шаром покати!

— Так мы это знаем, Таня, обиды на тебя нет! — потер кулаком нос Афанасий Фомич. — Видать,