В начале было Слово – в конце будет Цифра - Маргарита Симоновна Симоньян
В начале было Слово – в конце будет Цифра читать книгу онлайн
Давно отгремела ядерная война, давно изобрели медицинское воскрешение, и на Земле, населенной сотней миллиардов воскрешённых людей, официально объявили последние времена. Развалины бывших городов украшены портретами святой свиньи Гертруды, которой в далеком 2020 году Илон Маск впервые вживил чип. Сейчас уже все человечество прочипировано – впрочем, слово «человек» запрещено Демократией, как и слово «Бог». Миллиардами человекоподобных правит «Искусственное Я». Так проходят последние дни в ожидании конца света.
Молодой ученый Альфа Омега и его ассистентка ищут способ спасти человечество, но осознают, что сделать это можно только бросив вызов всесильному ИЯ.
Маргарита Симоньян написала роман о том, как реально произойдет Апокалипсис – в строгом соответствии с библейскими пророчествами. В интервью автор рассказывает, что эта книга стала главным делом ее жизни: «Бог есть, а смерти нет. Но только для тех, кто поторопится заслужить рай и бессмертие, ведь времени почти не осталось».
Маргарита Симоновна Симоньян
В начале было Слово – в конце будет Цифра
Необходимость написания этой книги продиктована Откровением Иоанна, также известным как Апокалипсис. Потому что он уже близко.
© Маргарита Симоньян, текст, 2025
© Оформление. ООО «Издательство АСТ», 2025
Слово
«Блажен читающий и слушающий слова пророчества Книги сей»
Откровение Иоанна
В одну из ночей первого века, еще до рассвета, до рыбаков и четвертой стражи, Прохор с Учителем покинули город, приютивший их на много лет. Когда-то давно Учитель впервые пришел в Эфес вместе с Ней, спасая Ее от флагрумов – римских плеток с костяными крючьями на концах, которыми первоклассные палачи Нерона наловчились за пять ударов сдирать с человека всю кожу.
Город сначала подсунул Учителю своих бесноватых, и он изгнал бесов, потом больных – и он их исцелил, потом мертвых, и он их воскресил, но за все это неблагодарный город забросал его насмерть камнями. Тогда Учитель молитвой вызвал неслыханный зной, от которого в один миг сгинули двести из побивавших его, а сам он остался цел.
Он не смог умереть и в Риме, куда его привели в кандалах и заставили выпить чашу с цикутой, а потом бросили в кипящее масло, но на нем, чуждом тлению плоти, не осталось даже ожога. Когда все, с кем он вкушал хлеб и вино, отошли к Господу (включая самого Господа), Учитель, повинуясь чему-то неодолимому, так и не понятому Прохором, сам удалился в пещеру без пищи, и через много дней в этой пещере ангел открыл ему что-то совсем уже непонятное, страшное, то самое, что он теперь диктовал Прохору.
– Бог есть свет, и нет в нем никакой тьмы, – произнес Учитель, щурясь от низкого солнца, которое, приготовляясь язвить все живое, медленно поднималось над каменистой тропой, карабкающейся по холму.
– «И нет в нем никакой тьмы», – шепотом повторил Прохор, записывая на ходу. – А мы и сегодня не будем есть, Учитель?
– Я ведь просил тебя не называть меня Учителем. У нас только один Учитель. Неужели ты не понимаешь этого?
– Я понимаю, Учитель, – быстро сказал Прохор и тут же испуганно остановился. Учитель только устало махнул посохом.
– Разве мы не ели сегодня, отрок? – спросил он через минуту.
– Нет. И вчера не ели.
– А что же тебя не накормила торговка, которой ты всю ночь помогал переносить тюки?
– Она дала мне за это белый платок. Ты же сказал, Учитель, найти где-то белый платок, но не красть.
Учитель не отвечал. Позади серебрился Эфес, пожираемый завистью к своему прошлому и презрением к своему будущему. В прошлом здесь славно забили камнями дочерей перса-градоначальника, и в честь победы над персами сам Александр Великий заложил первый камень в основание четвертого чуда света – храма охотницы Артемиды, а когда от Эфеса отказалась река, отравив его малярией, город отстроил сам себя заново далеко от презренной реки, ближе к благословенному морю.
В нашей эре Эфес стал вторым после Рима, только чище и интереснее Рима: таким чистым, что юноши любовались собой в его мраморных мостовых, как в зеркалах, а в городских уборных именитые горожане проводили дни в беседах и отдыхе от летнего зноя; таким интересным, что в одном из двух городских театров не только гремели будничные гладиаторские бои, но и однажды бичевали Павла, называвшего себя Апостолом.
Покидая город, Прохор с Учителем еще не знали, что Эфесу предначертано было стать столицей новой империи, душой новой веры, подкравшейся к его виноградникам в пергаментных свитках Учителя, но он ей не станет, его обойдет выскочка-Константинополь; и сам город еще не чувствовал своего будущего бесчестия, когда он разнесет по камешку храм Артемиды, перетрет на известку статуи своих бывших богов, чтобы опять построить из этих камней и известки самого себя заново, догоняя ушедшую воду, потому что на этот раз от него отвернется море – в результате то ли землетрясения, то ли разочарования.
Всю оставшуюся дорогу Учитель молчал, только изредка произнося что-то вроде «и нет в нем никакой тьмы», и посох его стучал по сизым камням и стволам олив, на которых отдыхала еще не проснувшаяся саранча, а из-под встревоженного его поступью камня выстреливал скорпион.
Проходя мимо чахлой смоковницы, Прохор хотел было перекусить хотя бы ее плодами, но не нашел ни одного – и слава Богу, поскольку плоды смоковницы в это время незрелы, и их ядовитый молочный сок выжигает гортань.
Из-за склона навстречу вынырнул караван. Мулы, груженные тканями, побрякушками из хризопраза и ясписа и драгоценным шафраном, заняли всю тропу. Погонщик замахнулся на Учителя палкой, но тот опять промолчал.
С полдороги за ними пристроилось, жалобно блея, стадо овец, потерявшее своего пастуха. Впереди, зазывая путников, трепетали длиннопалые ветки оливковой рощи, каменистый склон был выстлан розмариновыми кустами и отцветавшей лавандой, над которой носились пчелы, и не было слышно ни каравана, ни проснувшегося Эфеса, налитого грохотом колесниц, груженых повозок, базаров и площадей, где побивали камнями блудниц и пророков.
– Пришли, отрок. Дай заступ, – сказал Учитель.
Он остановился недалеко от старой оливы, у которой снизу, под сизыми листьями трепыхались полумертвые желтые. Олива напомнила Прохору брошенную собаку с базара, с такой же свалявшейся под брюхом желтой отжившей шерстью. У этого пса давно погибли все, к кому он когда-либо привязался, и стаю его перемучили ничего не знающие и оттого особо жестокие дети, – и Прохору стало жалко себя.
Как будто почувствовав это, Учитель сказал:
– Видишь лаванду? Когда все закончится, поищи себе мед.
– Что закончится, Учитель? – настороженно спросил Прохор.
Но Учитель опять промолчал и постучал заступом по земле. Земля отозвалась лязганьем камня и змеиным шипом песка. Утерев лицо рукавом своего выцветшего хитона, когда-то коричневого, а теперь грязно-бурого, как давно пролитая кровь, Учитель ударил заступом.
– Ты правильно записывай, Прохор. Они и без твоих ошибок все перепутают.
– Учитель, почему ты не даешь мне тебе помочь? – осторожно начал Прохор.
– Если ты будешь копать, кто же будет Слово Божье записывать? Я-то уж букв не вижу. А камни вижу пока.
– Потом запишу.
– Потом не получится. Время пришло.
Через час заблудившееся полупрозрачное облачко споткнулось о солнце и на минуту спрятало его, как будто накрыло саваном. Солнце мгновенно перестало жалить, оставив только крахмальные ленты трех пыльных лучей между веток оливы.
Учитель, тяжело утерев пот, осторожно спустился в яму. Камни лязгали, против воли двигаясь под его
