Джеймс Олдридж - Сын земли чужой: Пленённый чужой страной, Большая игра

— Потому, что они-то как раз и постараются нас проглотить с потрохами. Для «ЮСО» и для «Фарбверке» мы хороши именно тем, что остаемся английской фирмой. А для Бендиго — нет.

— Ты предаешь национальные интересы. Это тебе скажут другие британские судовладельцы, если вместо того, чтобы призывать их к борьбе с американцами, как ты делал всего неделю назад, ты пойдешь на грязную сделку с теми же американцами, чтобы обойти их протекционистские таможенные ограничения, направленные против британской морской торговли.

— Любая наша судоходная фирма поступила бы так же, если бы смогла.

— Тогда остается бросить все к черту и поднять на мачты звездно-полосатые флаги или немецкого орла!

Они продолжали ссориться, но все мы уже понимали, что Рандольф проиграл; да он и сам это понял, и, оборвав свою речь на полуслове, ушел, проклиная нашу тупость, наше невежество и наш эгоизм.

Тогда Фредди оповестил родичей, что каждый может заказать напиток по своему вкусу. Из потайной двери вынырнули четыре девицы; курьеры унесли стулья, взамен появились на столиках подносы с сандвичами, пирожными и бокалами шампанского.

Мы с Рупертом уже собирались дать тягу, но увидели Кэти. Она сидела где-то в задних рядах, и ее присутствие сразу опровергло мои поверхностные обобщения насчет того, что все Ройсы на одно лицо.

— Вот не ожидал вас здесь встретить, Кэти, — обрадовался Руперт.

— Почему же? — удивилась она.

— Не думал, что вы интересуетесь такими делами.

— А я ими вовсе не интересуюсь. Мне наплевать, что станет с фирмой.

— Нет, все-таки любопытно.

— Людоеды вы, вот что, — пожала она плечами. — Рандольф сожрал пяток людей, включая твоего отца, прежде чем добился своего, а теперь Фредди пытается съесть Рандольфа, и, наверно, кто-нибудь вроде Джека в один прекрасный день проглотит Фредди.

Я засмеялся, хотя Кэти говорила совершенно серьезно.

— С людоедством у Ройсов теперь кончено, — возразил Руперт. — Фредди отдал эту привилегию другим Кэти посмотрела на него, как на дурака или на сумасшедшего.

— Да ну? — протянула она. — Впрочем, какое мне дело? Я пришла поговорить с вами о другом. — Мы взяли у одной из девушек по бокалу шампанского и удалились подальше от сутолоки в кабинет Фредди. — Я узнала, что назначен день суда над Пепи.

— Когда?

— В будущую пятницу. — Она присела на письменный стол Фредди. — Полицейские уверяют, будто она ударила одного из них плакатом по голове, а Пепи клянется, что этого не было. Она говорит, что вы все видели, Руперт. Это правда?

— Я не видел, чтобы она ударила полицейского. Они ее с кем-то путают.

— Ее уже приговорили условно за участие в прошлой демонстрации. Вот я и хотела спросить, не согласитесь ли вы выступить в качестве свидетеля?

— Разумеется, — ответил Руперт. — Готов поклясться, что она никого не била. Я сделаю все, что нужно. Как мне поступить? Заявить об этом в суд?

— Нет. Я настояла, чтобы она пошла к Парку. Он вам позвонит.

На прощание Кэти вдруг мне сказала (она уже стояла в лифте):

— Джек, поосторожнее с Пепи. Она сложнее, чем вы думаете. Да и с ее пацифизмом все не так просто.

Я лишь отчасти понял, что она имела в виду, и только потом сообразил, от чего она меня остерегала, но тогда уже было поздно что-либо изменить.

Даже если Лилл и не собирался приводить свою угрозу в исполнение, ему все равно рано или поздно пришлось бы оказать прямое давление на Руперта. Я часто гадал, как тогда поступит Фредди, но так и не мог себе это представить.

До сих пор Лилл вел себя достаточно корректно. Правда, он уже не первый раз угрожал Руперту, но всегда уклонялся от решительных действий. Я никогда не узнаю, что Лилл говорил Фредди, — могу только об этом догадываться на основании того, что произошло затем с Рупертом. Но Лилл безусловно предупредил Фредди, что будет, если Нина через несколько дней попытается покинуть страну. Он показал Фредди свою розовую папку — теперь она превратилась чуть ли не в пружину всей интриги, наподобие уличающего письма из комедии Оскара Уайльда или ловко скроенной пьесы Сарду, — и заявил, что Фредди надо отделаться от Руперта, и не просто похоронить его сделку с русскими, а выдворить его из фирмы совсем. На меньшее Лилл не соглашался, грозя, что иначе компания Ройсов попадет в грязную историю.

Я тогда не знал, что Лилл нажимает на Фредди, не знал об этом и Руперт. (Он был в отъезде: после семейного совета Руперт полетел в Геную, чтобы объяснить Верокио, какие последствия будет иметь реорганизация фирмы для сделки между Верокио и Ройсами. Надо было заверить итальянца, что их отношения от реорганизации не пострадают. По существу, Руперт отправился в Геную, чтобы лично извиниться перед Верокио, который теперь уже знал, что Фредди использовал его для отвода глаз.) Но прежде чем пойти к Фредди, Лилл обратился ко мне. Он позвонил мне, когда Руперт был еще в Генуе, и попросил зайти в его резиденцию в Сенг-Джеймсском парке.

— Боюсь, что мне понадобится ваша помощь, — доверительно сообщил мне Лилл. — Приходите, Джек, и как можно скорее.

Переступая порог старого здания в парке, я призвал на помощь все свое австралийское упрямство.

— Кажется, вы очень сблизились с Рупертом? — осведомился у меня адмирал.

Он принял меня не в той комнате, которую описывал Руперт, а в маленькой гостиной, обставленной французской мебелью, со старинным французским ковром на полу и двумя французскими картинами девятнадцатого века на стенах.

— Я сдружился со всей его семьей, — осторожно заметил я.

— Так я и думал, — кивнул он. — Поэтому я и прошу вашей помощи. Все идет к тому, что Джо и дети могут пострадать из-за очередной дурацкой выходки Руперта.

— Вряд ли вам стоит говорить о судьбе Джо и детей со мною, — возразил я адмиралу. — Лучше предупредите самого Руперта.

— А я ведь и в самом деле искренне тревожусь за его семью, — спокойно произнес Лилл. — Я слишком давно с ними связан, чтобы не принимать к сердцу их интересы.

Он говорил правду, и я извинился.

— Не будем касаться ваших мотивов, — сухо сказал я. — Давайте говорить прямо: чего вы от меня хотите?

— Вы в курсе личных дел Руперта?

— Не очень.

— Вы видели эту русскую, госпожу Водопьянову?

— Конечно.

Адмирал на минуту задумался.

— Придется мне вам довериться, Джек, — произнес он наконец. — Никто не даст мне такого совета, как вы. Я не буду просить вас хранить наш разговор в тайне — думаю, это подразумевается само собой. — Пока что он меня явно прощупывал, и я решил помолчать. — Вам известно, что мы собираемся задержать госпожу Водопьянову, если она попытается покинуть Англию?

Я сделал свое невыразительное лицо еще более невыразительным, но я вел поединок с сильным противником, и он сразу догадался, что мне все известно.

— Вижу, что это для вас не секрет, — проронил Лилл с кислой миной. — Все же мне хотелось бы выяснить, как поступит в этом случае Руперт. Вы его знаете. Какова, по-вашему, будет его реакция?

— Он очень рассердится, — сказал я. — Не можете же вы рассчитывать, что ему это будет по душе.

Лилл не улыбнулся.

— Понятно. Но, как вы думаете, что он предпримет?

Лиллу явно хотелось узнать, выполнит ли Руперт свою угрозу — сообщить русским все, что ему известно об учреждении адмирала, — однако что я мог ему сказать? Я тоже задавал себе этот вопрос, а Руперту, наверно, и самому было неясно, как далеко он пойдет. Но что ему оставалось делать? Он был человек упрямый, с нелегким характером, его на моих глазах постепенно загоняли в угол — можно было предвидеть, что он будет драться, как раненый лев, если его принудит к этому арест Нины. С другой стороны, я не был до конца в этом уверен. Руперт был сыт по горло неприятностями, и кто знает, что скрывалось под маской его чисто английской невозмутимости. В тот день, когда он улетал в Геную, ему позвонил Парк, снова предложив встречу с Глэдменом и с автором «Загадочного путешествия Руперта Ройса». Они соглашались теперь на более выгодные для Руперта условия, хотя я так и не узнал какие, — он был слишком раздражен, чтобы о них рассказывать. Руперт кричал в телефон Парку: «Я не желаю с ними разговаривать. Это мое последнее слово, что бы они там ни предлагали».

Я понял, что он доведен до отчаяния и цепляется за свою непримиримость, как за якорь спасения, хотя уже теряет надежду. Так или иначе, он не последует старому доброму обычаю англичан и не даст себя усадить вместе с противником за обеденный стол, где всегда легче пойти на мировую.

Все это промелькнуло у меня в голове, пока я отвечал на вопросы Лилла, который старался обвести меня вокруг пальца. Адмирал, словно в открытой книге, читал мои мысли, угадывая их по взгляду, по выражению лица, по моему неприязненному молчанию.