Роза в цвету - Луиза Мэй Олкотт

в известность незамедлительно. У него тяжелая желтая лихорадка, теперь уж не отследишь, как он ею заразился, скорее всего – от бедных эмигрантов, они неприкаянно блуждали по городу, где никого не знают. Он понимает по-португальски и отправил их туда, где им будет кому рассказать о своих бедах. Но боюсь, он поплатился за свою доброту – лихорадка началась почти сразу, но он еще не успел понять, в чем дело, а я уже явилась к нему, и отсылать меня прочь было слишком поздно.

У меня есть теперь возможность продемонстрировать вам свою благодарность, и, если понадобится, я с радостью отдам жизнь за друга, которого считаю почти что отцом. Скажите Розе, что последние произнесенные им в сознании слова были о ней: «Не допусти, чтобы она сюда приехала; пусть девочка моя будет в безопасности». Ах, умоляю, послушайтесь его! Оставайтесь дома, и если будет на то Божья воля, я через некоторое время привезу доктора обратно. Мак делает все, что я позволяю ему делать. Больным занимаются лучшие врачи, и все идет настолько хорошо, насколько это возможно до перелома в болезни.

Дорогая мисс Изобилия, молитесь за меня и за него, за то, чтобы мне дано было счастье вернуть долг признательности тем, кому я столь многим обязана.

Искренне преданная вам и любящая

Фиби

Роза подняла глаза от письма, ошарашенная внезапностью и силой опасности, и обнаружила, что пожилая дама оставила бессмысленные причитания и молится от всей души, как человек, твердо знающий, куда нужно обращаться за помощью. Роза подошла, встала с ней рядом на колени, опустила голову на ее сомкнутые ладони, и несколько минут они не говорили и не плакали. Потом из груди девушки вырвалось рыдание, а бабушка Биби обхватила руками голову юной внучки и промолвила – а по ее морщинистым щекам медленно ползли слезы:

– Не отчаивайся, голубка моя, не отчаивайся. Господь милостив, Он не заберет его у нас, я в этом уверена, и эта отважная девочка не будет лишена возможности вернуть ему свой долг. Я это чувствую.

– Но я тоже хочу помочь. Я должна ехать, бабушка, должна, невзирая на опасность! – воскликнула Роза, проникнувшись нежной завистью к Фиби, которой довелось первой рискнуть жизнью ради спасения того, кто был вместо отца им обеим.

– Нет, душенька, ты не можешь ехать, сейчас это уже бессмысленно, и она правильно говорит: «Оставайся дома». Мне эти лихорадки знакомы, тот, кто ухаживает за больным, часто и сам ее подхватывает, да еще и болеет тяжелее после такого перенапряжения. Какая она умница, что ведет себя так храбро и благоразумно и не подпускает к нему Мака! Сиделка из нее отличная, лучшей и не пожелаешь, и она не оставит Алека, пока не минует опасность! – возбужденно произнесла мисс Изобилия.

– Ну наконец-то ты поняла, какова она на самом деле, и оценила ее сполна. Очень немногие поступили бы так же, как она, и если она заболеет и умрет, отчасти в этом будем повинны мы, потому что она готова пройти огонь и воду, только бы мы оценили ее по достоинству и приняли в лоно семьи! – воскликнула Роза, гордясь примером, которому всей душой рвалась последовать.

– Если она привезет домой моего мальчика, я ей больше никогда слова дурного не скажу. Пусть выходит замуж за всех моих внуков, если ей вздумается, я и на это дам ей свое благословение! – воскликнула бабушка Биби, твердо убежденная, что за такой поступок меньшим не отплатишь.

Роза хотела было захлопать в ладоши, но вместо этого заломила руки, вспомнив с внезапным приливом боли, что битва еще не окончена и раздавать награды куда как преждевременно.

Больше она ничего не успела сказать – торопливо вошли дядя Мак с тетей Джейн, ибо одновременно получили письмо от сына, и все семейство погрузилось в пучину отчаяния при мысли о том, какая страшная опасность грозит их любимому дяде Алеку. Брат его решил ехать немедленно, тетя Джейн настаивала на том, чтобы его сопровождать, притом что все сошлись в одной мысли: им остается только ждать, оставив Фиби на ее посту, пока у нее хватит сил, поскольку оберегать ее от опасности слишком поздно, а она, по словам Мака, прекрасно со всем справляется.

Воспоследовали сутолока и суета – и вот подкрепление выдвинулось на помощь. Бабушка Биби громко сетовала, что не может поехать с ними, однако понимала при этом, что при ее состоянии здоровья она вряд ли кому-то поможет, и, будучи дамой разумной, сосредоточилась на том, чтобы собрать всевозможные посылки для больного. Роза не отличалась подобным терпением и в первый момент подумывала отправиться самостоятельно и силой прорваться туда, где сосредоточились все ее мысли. Но воплотить этот безрассудный план в жизнь она не успела – у тетушки Сары начались страшные сердцебиения, и в кои-то веки они сослужили службу, потому что у Розы нашлось множество занятий – выслушивать тетушкину последнюю волю, пытаться утешить ее на смертном одре, ибо каждый приступ объявлялся смертельным до того момента, когда пациентка начинала требовать чаю с поджаренным хлебом, – после этого надежду снова пускали на порог, и поднималась новая суматоха.

Новости разлетелись быстро, как оно всегда и бывает, и бабушка Биби была занята тем, что отвечала на вопросы доброжелателей: несколько дней звонок у ее двери звонил не переставая. Приходили самые разные люди: богачи и нищие, дети с перепуганными личиками, исполненные сострадания старики, прекрасные барышни, которые удалялись, рыдая, и молодые люди, которые, дабы облегчить душу, вовсю ругали всех эмигрантов в целом и португальцев в частности. Отрадно и трогательно было смотреть, сколько людей проявляли участие в судьбе доброго доктора, прославившегося своим великодушием, а теперь он мучился где-то далеко, совершенно не сознавая того, как много его добрых поступков вышло на свет через выражение признательности: так из-под земли после теплого дождя проклевываются весенние цветы.

Если Роза и считала когда-то, что умение жить ради других вовсе не является особым даром, теперь она поняла, сколь этот дар прекрасен и благословен, какие богатые плоды приносит, как широко распространяется его влияние, насколько нежные узы, связывающие воедино столько сердец, драгоценнее любого дуновения славы или блеска таланта, способного ослепить, но не согреть и не утешить. В последующие годы Роза не раз убеждалась в правоте дядиных слов и, слушая панегирики в адрес великих, воодушевлялась расхваливанием их изумительных талантов куда меньше, чем когда ей доводилось видеть терпеливый труд какого-нибудь доброго человека, заботящегося о своих обездоленных братьях. Героями ее стали не те, кого превозносили в свете,