Вечера на Карповке - Мария Семеновна Жукова

машут над ней березками, а зимою трут ноги и карлица сказывает сказки. Главною страстию ее были хорошенькие лица – горничные ее все были чуть-чуть не красавицы, между тем как она сама… но она не знала действия противоположностей. Я думаю, что Надежда Карповна имела в душе большое расположение к изящным искусствам, но как она никогда не видала образцов их, то это расположение оставалось бесплодным. Оно проявлялось у нее во всем. Она любила цветы, заслушивалась прекрасного голоса и всякую среду и пятницу в великий пост непременно приезжала в город к обедне в женский монастырь, где в три голоса чрезвычайно хорошо пели «Да исправится» Бортнянского.

Одно изменяло этому вкусу к изящному: она любила страстно мопса, безобразнейшего из целой мосечьей породы, но что делать! совершенного нет в этом мире. Надежда Карповна не могла быть изъятою из общего закона.

Давно уже прекрасная казначейская дочка обратила на себя внимание Надежды Карповны: она любила ее всею душою, защищала ее от всех наветов и никогда не хотела верить, чтоб Катя могла быть влюблена в графа, не потому, чтобы она почитала ее слишком благоразумною для этого, а так просто, не хотела верить. Будто на все надобны причины? Хочу! – и блажен, кто этим словом решает все затруднения. Как многим пришлось бы не совсем выгодно, если б они были обязаны отдавать отчет в причинах своих действий! Так хочу! Прекрасно! Причины могут быть хороши и дурны; кто отгадает их? Прекрасное слово! Ты всего невиннее в устах женщины: ты означаешь тогда только отсутствие привычки размышлять, как, например, в устах Надежды Карповны. Но у других?..

В один осенний вечер несколько человек гостей собралось у Веры Максимовны. Надежда Карповна, Амичев с дочерью и еще одна дама, недавно приехавшая из Москвы, были там же. В уездных городах внутреннее расположение комнат одинаково почти во всех домах людей зажиточных, людей высшего круга, людей, которые имеют экипаж и колонны по переднему фасаду. Дом непременно разделяется коридором на две половины: в первой столовая, гостиная и спальная, во второй несколько небольших комнат рядом, без сообщения одна с другою и каждая дверями в коридор, как монастырские кельи. В гостиной всегда два окна и посередине дверь на балкон или три окна без балкона: это оставляется на благоусмотрение хозяина; на противоположной стороне большой диван, маленькие по обеим боковым стенам между печкою и дверями. Перед каждым диваном стол и зеркала на средней стене. В гостиной Веры Максимовны вместо зеркала стена была украшена гравированными портретами всех генералов 12-го года, боковые же сражениями при Красном, при Бородине и проч.; этого требовал патриотизм тогдашнего времени. На одном из боковых столов играли в бостон; средний, перед большим диваном, уставлен был множеством блюдечек с вареньями, орехами и пастилами. Вера Максимовна вязала чулок, чего не позволили бы себе другие хозяйки, но гости ее были из коротких, и потому она, не оставляя работы, занималась ими. Из столовой слышался громкий смех девиц, которых белые платья мелькали часто в отворенную дверь. Доктор с Амичевым ходили взад и вперед по холсту, разложенному от одной двери к другой.

– Ведь это ваше варенье, Надежда Карповна, покушайте-ка, матушка; вашим же добром да вам же челом, – говорила хозяйка, подвигая блюдечка и с вареньем.

– Благодарю покорно, Вера Максимовна, когда есть орехи, я ни за что не возьмусь. Беда, что зубы плохи.

– Ах, матушка! Щипчики есть, не угодно ли?

– Вот это дело другое.

– А вы, Варвара Петровна? В Москве не подают варенья, как у нас, да мы все попросту. Вы отвыкли, я думаю-с.

– Ах, помилуйте, Вера Максимовна! Мне странно только-с, как моды долго не доходят сюда!

– Что лифы стали носить несколько длиннее, перемена невелика! – сказала Вера Максимовна, поглядывая искоса на платье Варвары Петровны.

– Я обещала выкройку вашей Анне Андреевне, Вера Максимовна, и непременно пришлю-с.

– Я в это не вступаюсь, матушка, – сказала Вера Максимовна, покраснев. – Да, кажется, Аннушке прислали недавно что-то из Москвы?

В это время девицы вошли в комнату.

– Нет, маменька! Это совсем другой фасон! Сделайте милость, Варвара Петровна!

Вера Максимовна кивала головою, Аннушка поняла ее, покраснела и не знала, что говорить. Варвара Петровна наслаждалась в душе досадою Веры Максимовны. Есть люди, которым несноснее всего в мире признать чужое превосходство в чем бы то ни было. А здесь дело шло не о безделице! Варвара Петровна, ссужая модами, показывала, что она шла наряду с веком, тогда как другие отстали от него так далеко. Каково было Вере Максимовне быть униженной перед женщиною, которая по всему была ниже ее! Поздравляю вас, если вы не поймете подобного чувства! Сердце ваше не подточено завистью.

Вере Максимовне нужно было переменить разговор.

– Вы видели многих старинных ваших знакомых в Москве, Варвара Петровна?

– Я была в первый раз в Москве-с, у меня старинных знакомых там нет. Однако позвольте: точно, я встретила одного старого знакомого…

– Кого же? (Подозревают, что Вера Максимовна знала ответ.)

– Графа Мстислава Валерьяновича, который, помните, лечился здесь.

– А!.. Ну что, переменился он?

– Очень-с. Так стал хорош, к нему так идут усы! Он очень возмужал, прелесть! Совсем другой.

– А он узнал вас?

– Э, где же-с!.. Я видела его только в театре, он был в ложе против нас. Я была в первом же ярусе. Он был с дамами.

– Вот-с!.. Не женился ли он?

– О нет! (Катя вздохнула.) Он совсем и не думает о женитьбе. Отец его умер, он совершенно свободен, богат, только, говорят, позадолжал, сорит деньгами, карета не карета, мундир не мундир. Дамы, говорят, его на руках носят-с!

– Так где же ему вспомнить наших провинциалок!

– Подумайте! Я видела его с какой-то прекрасной дамой: он сидел подле нее… нет-с, позади нее, и так близко наклонялся к ее плечу, а она все оборачивалась!.. к нему; и когда обернется, локоны ее почти били его по лицу. Ну, если б это было у нас, ах, чего бы не наговорили!.. Какое обращение в Москве! Ах, это рай, Москва! Ни пересудов, ни сплетней – свобода, не замечают каждого шагу вашего. Здесь выедешь со двора, всякий знает, где была… ну весь город! А там целый день ездишь, никто и не спросит, и не подумает ничего. Ах!..

– Ах!.. А театр-то, Варвара Петровна, чудо? – сказала Аннушка, воспламеняясь и пожирая глазами уста Варвары Петровны, из которых лились восклицания.

– Ах!.. Мочалов!

– Ах!.. Год жизни отдала бы, чтоб видеть его.

– Ты всегда вздор говоришь, Аннушка! – сказала Вера Максимовна. – Ты, кажется, по всему можешь надеяться