Совращенный поселянин. Жизнь отца моего - Никола Ретиф де ла Бретонн

двух: или чтобы женщина обладала всеми достоинствами и ваш ум, достаточно созрев, был бы способен оценить эти достоинства и довольствоваться ими; или чтобы вы были уже на возрасте и женились бы на юном существе, чьи молодость и наивность внушали бы к нему снисходительность. А снисходительность вырабатывается тогда, когда человек уже много пожил; ее приобретаешь лишь после того, как философически оценишь все людские склонности и слабости. Разовьем эту мысль.

Когда человек утрачивает свою изначальную невинность или живет в среде, где ее почти невозможно сохранить, ему остается один-единственный путь, а именно — не брать на себя обязательства любить только одну женщину, предпочитать ее всем остальным, видеть ее без отвращения изо дня в день; надо выждать, когда юношеский туман станет понемногу рассеиваться, когда нрав ваш начнет приобретать некоторую устойчивость, в силу которой вы станете не столь падки на новизну. Достигнув возраста, когда начинает сказываться власть привычки, легче быть верным; это приблизительно сорокалетний возраст, с небольшими колебаниями в ту или иную сторону в зависимости от того, быстро или медленно развивался темперамент человека. Сия склонность к привычному объясняется несколькими причинами: уже все испробовано и острота восприятия притупилась; еще более притупляют ее честолюбие, увлечение делами; тут человеком овладевает некая леность, он предпочитает удовольствия, которые находятся у него под рукой, в то время, как деятельная юность предпочитает удовольствия труднодоступные и т. д.

В правильном подборе собирающихся соединиться узами брака (в отношении возраста) сказывается великая мудрость; но в нашем климате величайшее заблуждение воображать, будто подходят друг другу ровесники. Восемнадцатилетняя девушка не годится для юноши того же возраста, и еще меньше — для более молодого, если предположить, что брак нерасторжим. В противном случае, можно было бы, даже следовало бы поступать по примеру американских отомахов: они сочетают молодых людей со зрелыми женщинами, к которым юноши, по-видимому от природы, чувствуют больше влечения. Расхождение в возрасте сильнее сказывается в южных странах, к северу оно становится не столь ощутимым. В Испании, в Италии тридцатилетнему мужчине потребна девушка лет пятнадцати; во Франции и в Англии подходят друг другу пятнадцатилетние и двадцатипятилетние и т. д. Но удивительное дело, в Перу наблюдается нечто прямо противоположное: там мужчины теряют способность к брачной жизни лет в тридцать—тридцать пять, женщины в этом возрасте достигают полной силы; следовательно, в этой стране приходится сочетать пятнадцатилетних мальчиков с тридцатипятилетними женщинами, и т. д. В Турции, наоборот, надо выдавать пятнадцатилетних девушек за сорокалетних мужчин; так там и поступают. Смысл этих соотношений в том, что испокон века женщина, чтобы быть счастливой, должна в лице своего мужа иметь покровителя, руководителя; эта потребность свойственна ее полу, хотя порой и затмевается гордынею, однако и при наличии гордыни она дает себя знать. Муж должен видеть в своей супруге существо доверчивое, нижестоящее, ласковое, покорное, которое он превосходит только физической и умственной мощью, зато уступает ему в нежности, изяществе, приятных талантах и даже, пожалуй, почти во всех общественных добродетелях. Так вот, если допустить возрастное равенство супругов в любом климате, — разве каждый из них получит то, что ему требуется, и будет ли он доволен? Весьма вероятно, что в некоторых отношениях супруги будут желать совсем иного. Если же станут считаться с существенными различиями каждой страны, то из этого воспоследуют великие преимущества и для супругов, и для общества. Тридцатилетний француз найдет в девушке лет восемнадцати—двадцати (как я только что говорил) жену доверчивую, которая охотно воспользуется его знаниями и советами, чтобы управлять хозяйством; ее едва распустившиеся прелести будут для него желанны, покамест он в том возрасте, когда любовь является основною страстью. Если у юной супруги появятся прихоти (а у кого их не бывает!), то муж, очарованный ее красотой, преисполненный снисходительности к ее юности, примирится с ними как с простым ребячеством, удовлетворит их, смеясь, и не будет от них страдать. А разве мог бы он так же поступить с женой одного с ним возраста, от которой он вправе требовать такой же рассудительности, какая присуща ему самому?.. Юной же супруге разве не легко будет подчиняться воле мужа и уступать ему, доверяя его опыту и знаниям? Послушание окажется для нее более приятным и не столь тягостным.

По правде говоря, все эти предосторожности не были бы столь необходимы, как мне представляется, будь воспитание наших девушек не столь нелепым. Вечно окруженные с нашей стороны вниманием и заботой, они не слышат ни слова (по крайней мере от матерей) о том уважении, о той преданности, какие они должны питать к нам. Что же получается? Великие бедствия: девушка, возомнившая, что она лучше всех, испорченная слащавым ухаживанием небескорыстных поклонников, в конце концов находит себе мужа, другими словами, существо далеко не совершенное: иллюзии, которыми она жила, рассеиваются в первую же неделю; затем муж довольно решительно пускается по дорожке, указанной самою природою. И вот наша юная супруга оскорблена, она в отчаянии, она начинает жаловаться; все вокруг ей вторят и даже преувеличивают ее горести; она считает, что нарушены ее самые священные права, что она несчастнейшая из женщин; не ведая, в чем заключаются истинные обязанности и права мужа, она отказывает ему и всячески его ущемляет; единомыслие нарушено, любовь ослабевает и, что того хуже, ослабевает уважение, дружба; как же можно уважать основное право мужа, когда его уже не любишь, презираешь, считаешь несправедливым, и когда все вокруг твердят, что ты права?

Действительно, нам уже все уши прожужжали, твердя, что оба пола равны и что если неверен муж, то может быть неверной и жена. Не будем углубляться в этот вопрос, имеющий прямое отношение к физиологии; нетрудно доказать, что потребности мужчины превышают потребности женщины, что беременность и тому подобные явления, ограничивающие женщин, не ограничивают мужчин. Предположим полное равенство: вы, женщина, окутываете мое отцовство тайной, я же, мужчина, не поступаю так в отношении вашего материнства. А каких только последствий не влечет за собою эта неуверенность в цивилизованном обществе! Муж утрачивает охоту копить богатства для потомства; наоборот, он расточительствует, он предпочитает разориться, лишь бы не оставить наследства незаконным детям жены; множество граждан, находящихся с ним в каких-то взаимоотношениях, оказываются втянутыми в его крах, и за одним разорением следуют другие. Какое неимоверное заблуждение! И даже если бы равенство, согласовалось с законами природы (чего в действительности нет), то и тогда разве не следовало бы осудить его посредством социального закона? Не следовало ли бы подвергать неверную жену такой каре, которая устрашала бы и