В гостях у турок. Под южными небесами - Николай Александрович Лейкин

– Сегодня, монсье, у нас в салоне в девять часов большой концерт…

Услыша слова «салон» и «гран-концерт», Николай Иванович и на швейцара закричал:

– Пошел прочь! Какой тут концерт! Ну вас к лешему! Уж и без того заставляете постояльцев жить по нотам.

Экипаж помчался, а швейцар так и остался стоять с развернутыми веером билетами.

Спускались вниз по Большой улице Перы, по направлению к мосту, чтобы переехать в Стамбул, где главным образом замечательные мечети, вместе с стариннейшей из них – Святой Софией, – и сосредоточивались. Нюренберг, сидя на козлах, обернулся к супругам и сказал:

– Если я вам покажу прежде всего нашего знаменитого мечеть Айя-София, то вам остальные мечети будет неинтересно уж и смотреть. А потому посмотрим сначала Йени-Джами, или Валиде-Джами, как хотите ее называйте. Это тоже старинного и замечательного мечеть. Она будет сейчас, как только мы переедем Нового мост. Этого мечеть построила мать Магомета IV в семнадцатого столетие. Я мог бы вам прочесть от этого мечеть целого ученого лекция, но зачем? Скажу только, что Йени-Джами почти копия с византийского стиль Айя-София. А с Йени-Джами есть опять хорошего копия мечеть Солимание. А с Солимание еще копия мечеть Мехмедие. В которого годы они построены и какого султаны их строили, вам говорить не надо?

– Нет-нет! Бог с ними! Ведь мы все равно забудем, – махнул рукой Николай Иванович.

– Так вот сейчас будет Йени-Джами. О, это замечательного постройка! Вся внутренность ее из пестрого персидского фаянсового изразцы. Ах, Бог мой! Я и забыл сказать вам самого главного. Надели ли вы на себя ваши калоши? – воскликнул Нюренберг.

– А что? – спросила Глафира Семеновна. – Я в калошах.

– И очень хорошего дела сделали, мадам. Тогда вам не придется надевать старого скверного туфли, когда вы войдете в мечеть… В сапогах в мечеть входить нельзя. Нужно или снять своего сапоги, или надеть туфли, которые вам подадут. А так как вы в калошах, то вы снимете своего калоши и это будет считаться, что вы сняли сапоги.

– А мне, стало быть, придется туфли надевать? – задал вопрос Николай Иванович. – Я без калош.

– Туфли, туфли. Соломенного туфли. А в них так неловко ходить, что вы будете на каждого шагу спотыкаться. Ах, зачем вы не надели калоши!

– Но ведь вы не предупредили меня.

– Да, я дурак, большего дурак. Впрочем, мы дадим турецкому попу бакшиш, и вы наденете туфли на вашего сапоги, – решил Нюренберг.

– Пожалуйста, Афанасий Иваныч, устройте. А вы сами-то в калошах?

– Я? По своего обязанности я даже в самого жаркого погода, в июле месяце, в резинкового калоши. Как мне быть без калоши, если я каждого день ступаю ногами на священного мусульманского пол! – отвечал Нюренберг.

Бойкие кони несли коляску по мосту. Нюренберг указал по направлению виднеющегося большого плоского купола, окруженного многими маленькими, такими же плоскими куполами, и произнес:

– Вот она, Йени-Джами. Она вся покрыта свинцом… Ее всегда узнаете по двум минаретам. У ней только два трехъярусного минареты.

Вот и конец моста. Начался старотурецкий Стамбул. Свернули на площадь, уставленную ларьками и крытыми лавками, в которых оборванные турки продавали разную рыбу, и перед глазами путешественников вырисовалась, хотя несколько и прикрытая домами, вся мечеть своим фасадом.

У ларьков шла перебранка. Турки, и продавцы и покупатели, как-то не могут обойтиться без перебранки. Стояли ослы с корзинками, перекинутыми через спины и тоже наполненными рыбой, и по временам кричали самым пронзительным криком. Между покупательницами было заметно несколько негритянок в красных кумачовых платьях и с завязанными белыми платками ртами и подбородками.

– Балык-базар… Рыбного рынок, – отрекомендовал площадь Нюренберг и прибавил: – По-вашему, по-русскому, балык – соленого и сушеного спина от осетрина, а по турецкому балык – всякого рыба.

LXIX

Экипаж подъехал к мечети Йени-Джами.

В мечеть вела снаружи широкая гранитная лестница, прямая, без площадок, ступеней в тридцать. Нюренберг соскочил с козел, помог Глафире Семеновне выйти из экипажа и сказал:

– По этого главного лестнице я вас в мечеть не поведу. Если я вас поведу по этого лестнице – сейчас подай за вход серебряного меджидие и бакшиш направо, бакшиш налево. А я люблю, чтобы для моего клиентов было экономия. Мы этого мечеть и без меджидие посмотрим, а только дадим хорошего бакшиш здешнего дьячку. Пожалуйте за мной. Мы с другого хода.

И он повел супругов. Они обогнули мечеть, подошли к ней с другой стороны и остановились около громадных старых дверей, обитых железом. Двери были заперты, но висел деревянный молоток. Нюренберг взял молоток и стал дубасить им в двери. Долго никто не показывался, но наконец послышались шаги, стукнул запор извнутри, и дверь, скрипя на ржавых петлях, отворилась.

На пороге стоял с длинной белой бородой старик-турок в чалме, в круглых серебряных очках и в темно-зеленом халате. Нюренберг заговорил с ним по-турецки. Переговаривались они довольно долго. Турок на что-то не соглашался, но наконец распахнул дверь и пропустил в нее супругов, прикладывая руку ко лбу, ко рту, к груди и кланяясь. Пришлось подниматься по светлой гранитной внутренней лестнице с мозаичными стенами из белых фаянсовых, с светло-синим рисунком пластин, сильно потрескавшихся. Нюренберг следовал сзади и говорил:

– Мы теперь идем в комнаты султана. При здешнего мечети есть комнаты султана. Это был любимого киоск султана Магомет Четвертый, и здесь жила его любимого жена. И он так любил этого жена, что никогда с ней не расставался. Когда султан умер, мамаша его к этого киоск пристроила мечеть, и так пристроила, что киоск остался и окнов его все выходят в мечеть. Вот из этого окнов вы и будете видеть всего внутренность мечеть Йени-Джами. Кроме порцелянового стены, в ней нечего смотреть, а между тем у вас будет экономия на целого серебряного меджидие, потому что за вход в мечеть вы ничего не заплатите. О, Нюренберг никогда не продаст своего клиенты! – хвастливо воскликнул он.

В конце лестницы была опять дверь. Около двери стояло несколько плетенных из соломы туфель без задков, в каких иногда купаются в заграничных морских курортах. Турок в очках остановился и указал на туфли.

– Из-за того, что вы, эфендим, не надели дома вашего калоши, пожалуйте теперь и надевайте на сапоги здешнего туфли, – сказал Нюренберг Николаю Ивановичу. – А мы с вашего супругой только снимем калоши и пойдем в своего сапогах.

Глафира Семеновна сбросила с себя калоши, Николай Иванович надел туфли, и турок в очках распахнул перед ними дверь. Они вступили в большую комнату, стены и потолок которой были из фаянсовых изразцов с светло-синим