Таинственный ключ и другие мистические истории - Луиза Мэй Олкотт

всегда, щедры, Эдит, и необдуманно откровенны. Спасибо за вашу искренность и доброту, за чувства, которыми вы меня однажды одарили. Я говорю «однажды», ибо сейчас между нами барьером стоят долг, правдивость и честь. Мне суждено прожить в одиночестве. Я должен найти себе занятие и научиться довольствоваться малым. Вы же очень обязаны достойному пожилому человеку, который любит вас – и вы, я уверен, его не обманете. Оставьте в покое будущее и прошлое. Давайте лучше сосредоточимся на настоящем, которое требует от нас простить и забыть, набраться мужества и начать заново. Рождество – подходящее время для подобных решений и для построения дружбы, которая может связать нас.

Нечто в голосе и мимике Трехерна потрясло миссис Сноудон. Глядя на него с удивлением, она воскликнула:

– Как сильно вы изменились!

– Нет нужды говорить мне об этом. – Трехерн покосился на свои бесполезные конечности.

– Нет, я имела в виду другое! Я хотела сказать: изменились нравственно, а не физически. Раньше вы были беспечны и веселы, честолюбивы и горячи – как Джаспер. Теперь у вас два состояния: вы либо охвачены тихой серьезностью, либо лучитесь добротой. Несмотря на недуг и утрату наследства, вы вдвойне превозвышены над прежним Морисом Трехерном. Нечто в вас вызывает уважение, восхищение – и любовь.

На последнем слове темные глаза миссис Сноудон наполнились слезами. Морис поднял взгляд и неожиданно серьезно спросил:

– Так вы это заметили? Значит, мне не почудилось. Да, я изменился, хвала Господу! И это сделала она.

– Кто? – вскинулась миссис Сноудон.

– Октавия. Сама того не сознавая, она дала мне очень много. Минувший год – казалось бы, мрачнейший за всю мою жизнь – обернулся счастливейшим и полезнейшим. Я слышал о том, что лишения – лучшие учителя, теперь же я знаю точно: так и есть.

Миссис Сноудон печально качнула головой.

– Не во всех случаях, порой они мучительны… А в проповедях, Морис, я не нуждаюсь. Я все еще грешница, в то время как вы уже ступили на стезю, ведущую к святости. И у меня к вам один вопрос. Что заставило вас и Джаспера столь спешно уехать из Парижа?

– Этого я вам сказать не могу.

– Тогда я сама выясню.

– Это невозможно.

– Для одержимой женщины нет ничего невозможного.

– Вам не выманить этого секрета хитростью, не застать врасплох и не подкупить тех двоих, что его хранят. Прошу вас, бросьте эту мысль, – серьезно сказал Трехерн.

– У меня уже есть зацепка. Я пойду по ней, как по ниточке, ведь я убеждена, что здесь неладно и что вы…

– Дражайшая миссис Сноудон, вы до такой степени заняты птицами, что забыли о людях? Или настолько заняты одной-единственной персоной, что забыли о птицах?

Внезапный вопрос обоих заставил вздрогнуть. На террасе возникла Роза Тальбот с выражением веселого озорства в лице.

– Обязательно скажу Тави, что кормление павлинов очень сближает влюбленных. Пускай они с мистером Энноном тоже попробуют.

– Дерзкая цыганка! – пробормотал Трехерн.

Зато миссис Сноудон изобразила улыбку, которую можно было истолковать двояко, и молвила:

– В каждой шутке есть немалая доля правды.

Глава V

Под омелой

Необычайно оживленными и более чем когда-либо пленительными казались три юные подружки в почти одинаковых белых воздушных платьях и в венках из остролиста, когда, рука с рукой, чинно шли вниз по широкой дубовой лестнице. Лакей как раз зажигал в холле лампы, ведь зимние сумерки сгущаются рано. Девицы щебетали о развлечениях, запланированных на вечер, и вдруг весь холл содрогнулся от долгого пронзительного вопля. Лакей выронил тяжелый стеклянный абажур, и тот разбился вдребезги; барышни прижались друг к дружке, ибо вопль был исполнен смертного ужаса, и мертвая тишина последовала за ним.

– Что это было, Джон? – властно спросила Октавия. Все еще бледная, она в один миг овладела собой.

– Сейчас сбегаю посмотрю, мисс.

И Джон поспешил прочь.

– Откуда донесся этот кошмарный вопль? – спросила Роза, которая тоже весьма быстро опомнилась.

– С верхних этажей. Пойдемте скорее к остальным, не то я умру от страха, – выдохнула Бланш, трепеща и едва держась на ногах.

Они поспешили вниз, но в салоне обнаружили только Эннона и майора. Оба имели встревоженный вид, оба приникли к окнам.

– Вы это слышали? Что это могло быть? Только не уходите, не оставляйте нас! – с такими возгласами ворвались в залу барышни.

Джентльмены, конечно, все слышали и были готовы защищать трех чаровниц, что жались к ним, словно пугливые лани. Вскоре появился Джон – всполошенный и столь же жаждущий рассказать свою историю, сколь господа жаждали ее услышать.

– Кричала Пэтти, одна из горничных. Она пошла на северную галерею поглядеть, ярко ли огонь горит. Сами изволите знать: чтобы в галерее танцевать можно было, прежде надобно ее протопить как следует. Приходит – а дрова-то и догорели, едва теплятся, да еще свечку сквозняком задуло. И тут слышит шорох какой-то. Остановилась Пэтти, а так как она похрабрее других девчонок-горничных будет, то и решилась крикнуть: «Я тебя вижу!» Думала, кто из прислуги шутит над нею. И что ж? Никакого ответа. Она еще шажок-другой сделала, а огонь в камине как вспыхнет! Тогда-то Пэтти и увидала: стоит прямо перед нею привидение.

– Не болтай глупостей, Джон. Скажи прямо, кто озорничал в галерее, – распорядилась Октавия, хотя лицо ее побелело, а сердце замерло.

– Рослая этакая фигура, мисс, вся в черном, а белое лицо скрыто капюшоном, ну чисто мертвец. Пэтти хорошо разглядела его, развернулась, чтобы уйти. Дюжину шагов сделала, не больше – а он опять перед нею, и все такой же: высоченный, лицо белехонько – и глядит на нее, бедняжку, из своего капюшона. Да еще ручищу-то поднял и к ней тянет! Ну, она как отпрыгнет, как завопит – и бегом к миссис Бенсон. Она и сейчас там, припадок с нею сделался.

– Как это глупо – пугаться теней! Да ведь северная галерея вся уставлена фигурами в доспехах! – выдала Роза бодрым тоном, хотя сама ни за что не вступила бы на галерею, не будь та ярко освещена.

– Вовсе не глупо, – возразила Бланш. – Ничего удивительного: на этой вашей галерее вполне могут водиться привидения, – добавила она, цепляясь за локоть майора и тщась при этом не нарушать приличий.

– Джон, если матушка не слышала вопля, предупредите миссис Бенсон, чтобы не упоминала о нем. Матушке нездоровится, а подобные вещи ее очень тревожат, – велела Октавия. Джон собрался идти к экономке в комнату, когда она добавила: – А после Пэтти никто не ходил на галерею?

– Нет, мисс. Я сам пойду да погляжу. Мне не