Перед бурей - Нина Федорова

на тело Линдера. Затем он взял трубку телефона, попросил канцелярию полка, вызвал дежурного офицера и, кратко доложив о происшедшем, сказал, что будет ожидать ареста на месте преступления, в квартире полковника Линдера. Его голос был ровен и спокоен. Повесив трубку, он молча подал кресло Саше, сел сам и снова закурил. Руки его не дрожали. И он, и Саша не обмолвились ни словом, ни взглядом. Она сидела спокойно, закрыв глаза, не глядя больше ни на Мальцева, ни на труп мужа.

Глава XIX

В это прекрасное, чудесное майское утро Мила была особенно счастлива.

«Семь дней осталось до свадьбы! – сказала она себе, проснувшись. – Семь дней!» – И радость поднялась в ней горячей волной, глаза заблестели от слёз. Она зажмурилась. Семь дней!

Она вспомнила, что видела замечательный сон.

Она видела себя в подвенечном наряде – белом, волнистом, прозрачном, прохладном. Вуаль фаты покрывала всё пространство вокруг, как далеко могли видеть её глаза. Казалось, ей не было конца, вуаль не оканчивалась нигде. Мать Жоржа вдруг появилась тоже в белом – в своём погребальном наряде – и, взяв за руку Милу, сказала ей: «Теперь пойдём. Иди за мной. Я поведу тебя».

Какое пробуждение! Какое утро! Голоса птиц доносились из сада, из парка. «И они празднуют!» – подумала Мила. Она взяла фотографию Жоржа и, поздоровавшись с нею, поцеловала её.

– Здравствуйте! Я – ваша невеста!

«Как я проспала! – удивилась она, взглянув на часы. – И почему никто не пришёл меня разбудить?»

Она стала заводить свои часы, приговаривая:

– И ещё на один счастливый день! Часики, ну же, тикайте – тикайте попроворнее! Полетим поскорей – к моему счастью!

Мила стала поспешно умываться, причёсываться, чтобы скорей сойти вниз. «Мама и тётя, конечно, давно ожидают меня в столовой. Столько ещё забот у нас!»

Накинув воздушный батистовый халатик, она быстро сбегала по лестнице к столовой и на ходу громко и весело пела:

С песней звонкойИду сторонкой…

И голос её заставил побледнеть и задрожать всех, кто ожидал её в столовой.

Там уже были все остальные Головины.

С утра генеральша и тётя Анна Валериановна сидели в столовой за утренним кофе, обсуждая меню «Услады» в день свадьбы. Ожидалось более сотни гостей. Затем в столовую спустился вчера только приехавший и хорошо выспавшийся, всем довольный Борис. Генерал был спешно вызван в канцелярию, на что никто в семье не обратил внимания, это иногда случалось. Димитрий с газетой появился на пороге. Мать обратилась к нему с приветствием, как вдруг телефонный звонок прервал её на полуслове.

– Это уж для меня, конечно, – сказала она. – Так рано!

Ожидая, что говорят из какой-то мастерской, кондитерской, магазина, она неспешно сказала: «Алло!»

В ответ она услышала голос мужа, но неузнаваемый, странный. Он просил позвать к телефону одного из сыновей, по делу, немедленно.

Слегка удивившись, генеральша подозвала Бориса, потому что он уже выпил кофе.

Беспокойство в ней росло. В голосе мужа она почувствовала весть приближавшегося несчастья. Но что это могло бы быть? Он говорит – значит, здоров. Все дома. И всё же она стояла, схватившись за сердце, всё больше и больше бледнея. Анна же Валериановна уже знала, что случилось большое несчастье. Обняв её, она быстро отвела её от телефона, усадила в кресло и, стоя около, наклонившись над нею, старалась успокоить.

Генерал кратко сказал Борису о случившемся, просил приготовить женщин, главное, не допустить, чтобы Мила услыхала о несчастье вдруг, случайно – от прислуги или посторонних; сам же он обещает через полчаса быть дома.

Когда Борис отошёл от телефона, лицо его подтвердило все опасения генеральши.

– Что случилось? – вскрикнула она. – Говори мне! Скажи! Я не могу ждать…

Но ждать и не было смысла. Медлить было не к чему: такую весть невозможно было бы и скрывать долго. Борис вполголоса рассказал об убийстве полковника Линдера поручиком Мальцевым.

На минуту все они потерялись: это было ни с чем не сообразно. Трудно было понять, усвоить и представить, что это могло действительно случиться.

Но пришёл генерал и подтвердил: да, поручик Мальцев застрелил полковника Линдера, при свидетелях, и тому уже не могло быть сомнений. Убийца уже арестован. Да, он сам видел его: поручик Мальцев очень бледен, но совершенно спокоен. Он сказал генералу всего несколько слов: сознавая свою вину, он просил прощения у всех Головиных, и особенно у Милы. Сам же он встретит спокойно всё, что ему теперь предстоит, сожалея единственно и исключительно о том, что причинил несчастье Миле и её семье. Всё, что теперь остаётся, – это немедленно и навсегда порвать связь с ним.

Всё это было невероятно, невозможно, неслыханно.

Но и размышлять было некогда. Как сказать Миле? Как подготовить её? Это – конец её счастью.

А она с песней уже спускалась в столовую:

С песней звонкой Иду сторонкой…

И услышав этот молодой, радостный голос, все они содрогнулись от видения того, что им и ей предстояло.

– Все здесь! – воскликнула Мила, входя. – Все в сборе! Доброе утро! Слушайте: какой чудесный сон мне приснился! Он так был хорош – не хотелось мне и просыпаться!

В первый момент, полная счастья, она не заметила ничего, не почувствовала атмосферы столовой. На ходу она начала рассказывать:

– Я видела во сне день моей свадьбы. На мне было какое-то неземное белое платье… вуаль покрывала всё, и не было видно ничего больше, ни земли…

Генерал издал какой-то звук; он всхлипнул, но и этого не поняла Мила.

– Папа! Я первого тебя поцелую…

Наклонившись с поцелуем к нему, она вдруг вскрикнула:

– Папа! Ты весь холодный! Папа, папа! Ты дрожишь! Ты слышишь меня? Мама, сюда скорей! Смотрите, что с папой! Он плачет!

Но мать не шевельнулась на её крики, и, обернувшись, Мила увидела её искажённое от боли лицо.

– Мама! Что с тобой? Кто болен?

И уже видя, уже замечая необычайное: никто не отвечал, никто не двигался, все молчали, – она закричала:

– Вы все молчите! Почему вы все молчите?!

Они продолжали молчать. Она чувствовала ужас в этой тишине и, подчиняясь ей, тоже уже не крича, зашептала:

– Что это значит?.. С кем что случилось?..

Став посреди комнаты, она переводила взгляд от одного к другому, шепча:

– Но мы все здесь… Мы все здесь и все вместе… Что же? – И вдруг, поняв, страшно крикнула: – Жорж! Это Жорж! О, я всегда это знала! Он погиб? Умер?

Отец и мать кинулись к ней, обнимая её, поддерживая. Она билась в их руках, крича бессвязно. Было страшно видеть такое страдание в таком молодом существе. Они старались подвести её к дивану и уложить, но она сопротивлялась, стремясь бежать куда-то, спасаясь от своего несчастья.

– Не держите меня!.. Не держите! Пустите!..

В дверях стояли ещё не знающие о беде,' испуганные слуги, не решаясь войти. Глаша с воплем метнулась в комнату.

– Говорите мне!.. Говорите мне, что случилось. – кричала Мила. –