Беглец - Фёдор Фёдорович Тютчев

а рядом с такой драгоценностью, на другом окне висел кусок ситца с какими-то нелепыми птицами и букетами.

– О, дикари, дикари! – невольно воскликнула Лидия, пораженная таким безвкусием; но вспомнив, что сзади нее стоит Алакпер-Бабэй-хан, понимавший по-русски, она смутилась и прикусила язык, но хитрый старик сделал вид, будто ничего не слышал и самым невинным тоном спросил ее, какое впечатление вынесла она из осмотра Дворца.

– Дворец прекрасный! – поспешила любезно успокоить его Лидия.

Осмотрев дворец и спустившись по крутой лестнице вниз, все вышли на широкий, выложенный плитняком и обнесенный высокой стеной двор, посреди которого монотонно журчал и искрился небольшой фонтанчик. Муртуз-ага предложил пройти в конюшню взглянуть на ханских лошадей. Предложение было охотно принято, но впечатление от осмотра благородных животных оказалось далеко не таким, какое ожидалось. Все лошади выглядели чрезвычайно раскормленными, и почти каждая имела какой-нибудь бросающийся прямо в глаза порок. Одна была чересчур седлиста, у другой облезлый хвост, третья выглядела чрезмерно узкогрудой, четвертая имела неправильный постав ног; было две-три лошади с бельмом на глазу, а одна и совершенно слепая; по всему было заметно, что о правильном коневодстве здесь, в Судже, не имеют никакого понятия. Ухода за лошадьми в европейском значении этого слова не было вовсе: лошади были не чищены, а конюшни грязны, душны и переполнены навозом. Чтобы не отгороженные ничем друг от друга жеребцы не лягались, они были прикованы короткими цепями к вбитым в землю кольям. От этих нелепых цепей нижняя часть ног лошадей была покрыта никогда не заживающими струпьями, переходящими в конце концов в бородавки и наросты.

Между лошадьми помещалось несколько катеров, – великолепные животные, молочного цвета, с черными глазами и умеренной длины ушами. Головы их были украшены разноцветными ленточками, и они, очевидно, пользовались большим вниманием, чем лошади.

Воинов, большой любитель и знаток лошадей, ожидавший увидеть что-нибудь особенное, был сильно разочарован и не удержался, чтобы не высказать этого Муртуз-аге.

– Так вот это-то и есть знаменитые суджинские лошади, о которых так много говорят. Признаюсь, не вижу в них ничего особенного, разве только одно – то что все они раскормлены, как кабаны!

– Суджинских лошадей надо смотреть в езде, – спокойно возразил Муртуз, – под седлом они совершенно преображаются. В конюшне они действительно выглядят немного вялыми, неуклюжими и не совсем хорошо сложенными, но когда на них садится всадник, они подбираются, шея делается гибкой, и вся лошадь точно разгорается от скрытого в ней внутреннего огня. Впрочем, с тех пор, как сардар начал болеть и совершенно перестал ездить верхом, а этому уже будет года три-четыре, в его конюшне перевелись хорошие лошади. Которые подохли, которых он раздарил или пустил в табун. Во всей Судже его лошади теперь считаются худшими. Зато катера у него очень хороши.

– А для чего ему катера, он не может ездить верхом?

– Нет, на катерах он ездит. Катер гораздо спокойнее лошади, не горячится, не прыгает, идет осторожно, плавно. Особенно у катеров этой породы – так называемых египетских – замечательно плавный ход; они несут своего всадника на своей спине, как мать ребенка, – нигде не тряхнут, не толкнут. У нас на них ездят дряхлые старики, больные и женщины, и ценятся они вдвое дороже лошади.

XXVII. В старом дворце

– Не хотите ли пройти в другой дворец, принадлежащий дяде сардаря, Халил-хану? Самого хана нет, он уехал в Мекку, но дворец стоит посмотреть. Он построен очень давно; это единственный старинный дворец, который уцелел в Судже, прочие ханы давно уже перестроили свои дворцы по-новому, и все они как две капли воды похожи на сардарский: такие же зеркальные залы, такое же множество стеклянной посуды, в виде украшения, словом, все одно и то же, и только один Халил-хан не пожелал изменить старине.

– Что ж, пойдемте, – согласилась Лидия, – все равно делать ведь нам нечего!

Они пошли.

Дворец Халил-хана находился на другом конце селения. Всю дорогу, пока они шли, толпа ребятишек бежала за ними, с испуганным любопытством глядя на невиданные костюмы «кяфиров». Попадавшиеся им навстречу татары отвешивали низкие поклоны и, миновав, останавливались и смотрели им вслед. Женщины в длинных чадрах, завидя их, торопливо выбегали из дворов и, распахнув немного чадру, с каким-то испугом и недоумением глядели во все глаза, слегка разинув рот и замирая от любопытства. Видно было, что их больше всего поражали амазонки Лидии и Ольги. Одна даже не утерпела и в то время, когда Лидия проходила мимо нее, слегка дотронулась пальцем до ее длинной замшевой перчатки с твердыми крагами – раструбом.

Лидия остановилась и ласково улыбнулась; татарка в свою очередь оскалила белые, как молоко, зубы и весело рассмеялась.

– Какая хорошенькая! – невольно воскликнула Лидия, любуясь продолговатым овалом лица татарочки, ее миндалевидными, темными глазами и густыми-густыми, длинными ресницами. Белая, с желтоватым отливом, как старинная слоновая кость, кожа слегка румянилась на щеках, придавая татарочке своеобразную прелесть.

– Да, хорошенькая! – согласился Рожновский, в свою очередь оглянувшись на татарку, которая, заметив на себе взгляд мужчины, сконфузилась и пустилась бежать, звеня монистами и мелькая голыми пятками загорелых ног.

Пройдя обширный двор, с беспорядочно настроенными на нем сараями и клетушками, путники, в сопровождении нескольких нукеров, выскочивших им навстречу, вошли в густой, запущенный тенистый сад. В этом саду, скрываясь за купами темно-зеленых чинар и нарбаидов, возвышалось длинное одноэтажное здание, облицованное красными, белыми и темно-коричневыми кирпичами, уложенными так, что получался замысловатый рисунок. Широкие окна, из небольших стекол в частом переплете рамы, были украшены ярко размалеванными барельефами. Часть передней стены занимала стеклянная веранда, над которой на фронтоне дома красовался, как и во дворце Хайлар-хана, лепной, раскрашенный герб Персии; по всем четырем углам здания возвышались круглые башенки с узкими бойницами вместо окон.

Поднявшись по крутой лестнице на веранду, путники очутились в низкой, полутемной комнате, служившей передней, с тремя одностворчатыми дверями, ведущими во внутренние покои. Следующая за передней комната была значительно просторнее, длиннее и светлее. Лидии она живо напоминала старинные московские терема.

Толстые массивные стены с глубокими нишами и окнами-амбразурами были пестро расписаны от потолка до низу причудливыми узорами, такие же узоры покрывали низкие сводчатые потолки. Ярко-зеленая, огненно-красная, голубая краски мешались с густой позолотой. Чудовищные цветы переплетались с замысловатыми завитками и арабесками и рябили в глазах своей яркой дикой пестротой. Пол комнаты был устлан коврами, с набросанными в беспорядке по углам ворохами суконных, шелковых и бархатных мутак и подушек. Низенькие, богато украшенные перламутровой инкрустацией восьмиугольные табуреты, заменяющие столики, стояли вдоль стен и посредине комнаты. В правом углу было