Сережа - Вера Федоровна Панова

знает – почему; но тогда Лида дразнилась бы, а теперь она не имеет права дразниться: ведь видно было, что человек не целился, просто захотелось ему стрельнуть, он и стрельнул не глядя, как попало.

Шурик крикнул от своих ворот:

– Сергей, в рощу пошли?

– А ну ее! – сказал Сережа.

Он сел на лавочку и сидел, болтая ногой. Его беспокойство усиливалось. Проходя через двор, он видел, что ставни на его окнах тоже закрыты. Сразу он не придал этому значения, а теперь сообразил: ведь они летом никогда не закрываются, только зимой, в сильный мороз; получается, что игрушки заперты со всех сторон. И ему захотелось их до того, что хоть ложись на землю и кричи. Конечно, он не станет ложиться и кричать, он не маленький, но от этого ему не было легче. Мама и Коростелев все заперли и не беспокоятся, что ему сию минуту нужна лопата. «Как только они проснутся, – думал Сережа, – я сейчас же все-все перенесу в тети‐Пашину комнату. Не забыть кубик: он еще когда упал за комод и там лежит».

Васька и Женька подошли и стали перед Сережей. И Лида подошла с маленьким Виктором на руках. Они стояли и смотрели на Сережу. А он болтал ногой и не говорил ничего. Женька спросил:

– Ты чего сегодня такой?

Васька сказал:

– У него мать женилась.

Еще помолчали.

– На ком она женилась? – спросил Женька.

– На Коростелеве, директоре «Ясного берега», – сказал Васька. – Ох, его и прорабатывали!

– За что прорабатывали? – спросил Женька.

– Ну – за хорошие, значит, дела, – сказал Васька и достал из кармана мятую пачку папирос.

– Дай закурить, – сказал Женька.

– Да у меня у самого, кажется, последняя, – сказал Васька, но все-таки папиросу дал и, закурив, протянул горящую спичку Женьке. Огонь на кончике спички в солнечном свете прозрачен, невидим; не видать, отчего почернела и скорчилась спичка и отчего задымила папироса. Солнце светило на ту сторону улицы, где собрались ребята; а другая сторона была еще в тени, и листья крапивы там вдоль забора, вымытые росой, темны и мокры. И пыль посреди улицы: на той стороне прохладная, а на этой теплая. И два гусеничных следа по пыли: кто-то проехал на тракторе.

– Переживает Сережка, – сказала Лида Шурику. – Новый папа у него.

– Не переживай, – сказал Васька. – Он дядька ничего себе, по лицу видать. Как жил, так и будешь жить, какое твое дело.

– Он мне купит велисапед, – сказал Сережа, вспомнив вчерашний разговор.

– Обещал купить, – спросил Васька, – или же просто ты надеешься?

– Обещал. Мы вместе в магазин пойдем. В воскресенье. Завтра будет пятница, потом суббота, а потом воскресенье.

– Двухколесный? – спросил Женька.

– Трехколесный не бери, – посоветовал Васька. – На кой он тебе. Ты скоро вырастешь, тебе нужен двухколесный.

– Да врет он все, – сказала Лида. – Никакого велисапеда ему не купят.

Шурик надулся и сказал:

– Мой папа тоже купит велисапед. Как будет получка, так и купит.

Первое утро с коростелевым. – В гостях

Загремело железо во дворе. Сережа посмотрел в калитку: это Коростелев снимал болты и отворял ставни. Он был в полосатой рубашке и голубом галстуке, мокрые волосы гладко зачесаны. Он отворил ставни, а мама изнутри толкнула створки окна, они распахнулись, и мама что-то сказала Коростелеву. Он ответил ей, облокотясь на подоконник. Она протянула руки и сжала его лицо в ладонях. Они не замечали, что с улицы смотрят ребята.

Сережа вошел во двор и сказал:

– Коростелев! Мне нужно лопату.

– Лопату?.. – переспросил Коростелев.

– И вообще все, – сказал Сережа.

– Войди, – сказала мама, – и возьми, что тебе надо.

В маминой комнате стоял непривычный запах – табака и чужого дыханья. Чужие вещи валялись тут и там: одежда, щетка, папиросные коробки на столе… Мама расплетала косу. Когда она расплетает свои длинные косы, бесчисленные каштановые змейки закрывают ее ниже пояса; а потом она их расчесывает, пока они не распрямятся и не станут похожи на летний ливень… Из-за каштановых змеек мама сказала:

– С добрым утром, Сереженька.

Он не ответил, занятый видом коробок. Они были пленительны своей новизной и одинаковостью. Он взял одну, она была заклеена, не открывалась.

– Положи на место, – сказала мама, видевшая все в зеркале. – Ты ведь пришел за игрушками?

Кубик лежал за комодом. Сережа, присев на корточки, видел его, но достать не мог: рука не дотягивалась.

– Что ты там пыхтишь? – спросила мама.

– Мне никак, – ответил Сережа.

Вошел Коростелев. Сережа спросил его:

– Ты мне потом отдашь эти коробки?

(Он знал, что взрослые отдают детям коробки тогда, когда то, что в коробках, уже выкурено или съедено.)

– Вот тебе в порядке аванса, – сказал Коростелев.

И подарил Сереже одну коробку, выложив из нее папиросы. Мама попросила:

– Помоги ему. У него что-то завалилось за комод.

Коростелев ухватил комод своими большими руками – старый комод заскрипел, подвинулся, и Сережа без труда достал кубик.

– Здо`рово! – сказал он, с одобрением посмотрев вверх на Коростелева.

И ушел, прижимая к груди коробку, кубик и еще столько игрушек, сколько смог захватить. Он снес их в комнату тети Паши и свалил на пол, между своей кроватью и шкафом.

– Ты забыл лопату, – сказала мама. – Так срочно она была тебе нужна, а ее-то ты и забыл.

Сережа молча взял лопату и отправился во двор. Ему уже расхотелось копать, он только что задумал переложить свои фантики – бумажки от конфет – в новую коробку, но было неудобно не покопать хоть немножко, когда мама так сказала.

Под яблоней земля рыхлая и легче поддается. Копая, он старался забирать поглубже – на полную лопату. Это была работа не за страх, а за совесть, он кряхтел от усилий, мускулы напрягались на его руках и на голой узенькой спине, золотистой от загара. Коростелев стоял на террасе, курил и смотрел на него.

Явилась Лида с Виктором на руках и сказала:

– Давай цветов насажаем. Красиво будет.

Она усадила Виктора наземь, прислонив к яблоне, чтобы он не падал. Но он все равно сейчас же упал – на бок.

– Ну, ты, сиди! – прикрикнула Лида, встряхнула его и усадила покрепче. – Глупый ребенок. Другие уже сидят в этом возрасте.

Она говорила нарочно громко, чтобы Коростелев на террасе услышал и понял, какая она взрослая и умная. Искоса поглядывая на него, она принесла ноготков и воткнула в землю, вскопанную Сережей, приговаривая:

– Вот видишь, до чего красиво!

А потом принесла из-под желоба белых и красных камушков и разложила вокруг ноготков. Она растирала землю в пальцах и прихлопывала ладонями, руки у нее стали