Печальный детектив - Виктор Петрович Астафьев
Печальный детектив читать книгу онлайн
Поздним вечером бывший оперативник уголовного розыска Леонид Сошнин возвращается домой. Сошнину всего сорок два, но его жизнь уже катится под откос. По пути Леонид вспоминает прожитые годы и пытается найти ответы на не дающие ему покоя вопросы. Почему в жизни так много горя и страданий и так мало – любви и счастья? Почему русские люди готовы пожалеть преступника и душегуба, но даже не заметят, как по соседству умирает беспомощный ветеран?
Впервые опубликованный в 1986 году, «Печальный детектив» произвел настоящий фурор. Роман был переведен на основные европейские языки, а его адаптация больше тридцати лет с успехом шла на сцене Театра имени Моссовета.
В данное издание вошли также рассказы «Без последнего», «Жизнь прожить», «Мною рожденный», «Из тихого света».
…Дезертир, паря, там в избушке-то оказался. Самый настоящий дезертир. Я об них слышал, но воочию зреть не доводилось. Это он, рожа, всю войну прокантовался в здешних горах и лесах. Вдовушек бирюсинских навещал, они его, и ушлым манером шкуру спасал, посадкой своей патриотизму выказывал. Тогда это имя испугом действовало на иных граждан, в почтенье и трепет их вбивало.
Но я какой усталый ни был, веришь, нет, ушел из избушки. “Па-а-адлюка ты! – сказал я ему. – Мы за Родину кровь проливали… Убил бы я тебя, да нечем”. И вот ведь: за буханку хлеба, за горсть колосьев бабу иль фэзэушника, бывало, законопатят, а этот дожил до амнистии, помер своей смертью.
Однако ближе к делу. К Изагашу, стало быть. Попал я в его средь бела дня. Теплой летней порой. Ворота настежь. Двери сысолятинского дома открыты. У меня и сердце занялось. Ни шевельнуться, ни двинуться мне. Но осилился, иду. Тихонько в дом вошел. Спиной ко мне лёлька стоит, зеленый лук в окрошку крошит на столе. Исхудала лёлька, будто девчонка сделалась. Хотел я на косяк опереться – ноги не держат. Сполз на порожек, еще нами, ребятишками, истюканный. Здравствуй, говорю, лёлька! Она ножик уронила, обернулась, но… уже не лёлькою, а Лилькою обернулась, постояла, постояла да как бросится ко мне. “Братка! – кричит. – Братка ты мой родимой!..” Сцепились мы с ней, плачем, снова целуемся. Тут по двору скрып раздался, и кто-то на тележке в дом катит. Да это ж Борька! Борька наш, уже мужик! И тоже плачет. Руки ко мне тянет. “Бага! Бага!” – братка, значит, братка. Упал я перед им на колени, ловлю, промазываю. Тогда он меня сам поймал, прижал к себе – ручищи крепкие!
Тут уж я ничего не помню, тут уж я, усталый, с дороги, ревом зашелся. Верь не верь – пуще бабы ревел.
Вся родня сбежалась. Убогая Дарья тоже прибежала, плачет-заливается, к сердцу жмет, губами морду мусолит. Она приняла к себе раненого инвалида без ног еще в сорок втором. Родила от него уж двух гренадеров. Живет своим домом и семьей. Ломит. Свой дом тянет, да еще и нашим помогает. Все это успела мне сообщить Лилька.
– Боренька наш, – прибавила она, – печки выучился класть, на всю округу спец. Возят его по колхозам, глину, кирпич подают, он и кладет пусть немудрящие печки, но сноровисто так. Сысолятин-старик зимусь помер. Сама Сысолятиха на пече лежит, парализованная. Папуля наш, Костинтин, живой, когда к нам наведается, когда к маме, когда куда – где выпивка.
Тут бряканье об бревна кружкою началось – так бабушка наша за стеной веху давала молодежи, когда ей помощь нужна либо совет. “Ванька! – кричит бабушка Сысолятиха. – Ты пошто обнять меня не идешь? Я те родня аль не родня?!”
Бросился я к бабушке, сдернул ее с печи, закутал в одеялишко и, чисто ребенка, на руках в нашу половину перенес.
Все хорошо. Все в сборе. Про всех извещено, про всех рассказано.
– Лёльки-то пошто нету? На ферме она? Иль уехала куда?
И тут все в избе смолкли, все глаза опустили, не смотрят на меня.
– Чё вы? – опрашиваю. – Где лёлька-то? Не пужайте меня…
– Нету лёльки твоей… Нету мамки нашей, – тихо так молвила сеструха…
И все бедствия, все горе-горькое нашей семьи тогда я и узнал, и отчего капитан наш, командир батареи, горюнился и зубами скрипел, известно мне сделалось только теперь.
Лёлька погибла еще в сорок третьем году. Весной. Взял ее опять же, как почти всю нашу родову, дорогой Анисеюшко. Красив он, могуч и славен, да вода в ем для нас немилостива. Ужо в ростепель ездила лёлька по вызову в районный военкомат, и попутно ей был наказ: выбить в райсельхозуправлении ссуду семян. Изагашинский колхоз “Первенец” осенью припахал клин залежной земли и брал на себя обязательство дать фронту дополнительный хлеб.
В военкомате лёльке ничего радостного сказать не могли, да в ту пору и не вызывали в военкомат за радостями. Вроде как второй сын лёльки, Серега, тяжело ранен и контужен, лежит в приволжском госпитале, установить его личность не представляется возможным – нет при нем никаких документов. Из слов он помнит только: мама, Анисей, Изагаш. Из госпиталя запрос и карточка – на опознание. И кому, как не матери, опознавать сына? Видать, не сразу и не вдруг опознала лёлька сына Серегу на карточке или долго ссуду выхлопатывала в руководящих кабинетах – и подзадержалась на несколько дней в районе. Тем временем произошла подвижка льда на Анисее. Произошла и произошла – с ним, с батюшкой, всякое бывает. Началась распара, юг края обтаял, воду погнал и пошевелил лед на реке. Пошевелил, успокоился, в ночь заморозок ударил, поземка порошила, мокрый снежок пробрасывает, все щели, трещины, забереги зеркальцем схватило, белой новиной прировняло, торосики при подвижке на строжи выдавило, лед навострило, где и на острова да на бычки вытеснило, они гребешками беленькими да синенькими там-сям прострочились. Но лед все еще матер, и дорогу не всю еще сломало. На выносах желтеет дорога от раскисших конских шевяков. Вешки еловые обочь ее кой-где еще стоят, и берег другой – вот он, рукой подать, чуть более версты. Там, на другом берегу, дом, полный немощного, в догляде нуждающегося люду, корова, куры, свинья, печь, хозяйство – и всем правит Лилька, смышленая девка, да уж шатает ее от надсады. Зинку, вторую дочь, мобилизовали на военный завод. Как в паспортный возраст вошла, так и мобилизовали. И в колхозе вестей хороших ждут не дождутся насчет ссуды. Первый май надвигается, праздник как-никак, хлопот и забот полон рот.
А она, посыльная, на другом берегу, у Петруши-бакенщика и тихого бобыля в тепле и сытости прохлаждается. Правда, не без дел – перестирала ему все, печь выбелила, полы вымела, избу обиходила и самого Петрушу подстригла, праздничный ему вид придала, рыбных пирогов и калачей настряпала. Он, Петруша, кум ее разлюбезный, возьми да полный мешок рыбы ей отвали – она и вовсе заметалась: вот бы на тот берег, вот бы ребят рыбным пирогом и ушкой покормить, в доме своем праздник встретить…
Анисей пустил их до середины. Петруша шел впереди с пешней, дорогу бил острием. Лёлька, держась за оглоблю саней, сторожко двигалась следом. За стрежью, ближе под правый, крутой берег, лед вроде бы и вовсе нешевеленый был, дорога нигде не поломата. Лёлька сказала: “Ну, слава богу, кажись, перевалили!” – и велела Петруше возвращаться назад, сама села в сани и поскорее погнала коня к родному берегу.
Ох как плакал и каялся потом Петруша, уж лучше бы, говорит, вместе им загинуть…
Разом, волной верховской воды, где-то в хакасских горах, в саянских отрогах спертой затором, задрало и сломало лед на реке. Разом, на глазах у всей деревни поддело, подняло вверх коня в оглоблях и обрушило меж белых пластушин льда. Еще мелькнуло раз-другой на белом льде черненькое – и тут же его стерло, смахнуло как мошку, в ледяную бездну – и нет у нашей Лёльки ни могилы, ни креста…»
Ивану Тихоновичу ничего этого не сообщали, чтоб не добивать с тылу, хватит и того, что попадало спереду. И, лишь дождавшись победы, Лилька вместе с сельсоветскими сочинила письмо на имя командира части с просьбой отпустить с позиций отвоевавшегося, выполнившего свой долг бойца, который так нужен дома. Вот отчего долил свою
