Сказка белого инея. Повести - Иван Михайлович Чендей

бы по-зимнему, да все на нем ветхое, вот и продрог до полусмерти. Хозяину хорошо в теплом кожухе, и копался он внутри хатки, а Миколу отрядил на крышу, на самый мороз.

Чтобы согреться, работал бедняга как можно сноровистее, а тут уж и солнце стало клониться к обеду, и дымком запахло — хозяин разжег костер к трапезе.

Когда нанимался, спросил: брать еду или хозяйская будет? А Мигалицко с таким гонором: никогда у меня узелки на работу не таскали!

И теперь Микола, поглядывая на его рюкзачок, мечтал об одном: хоть бы припасла хозяйка чего-нибудь жидкого для сугрева… Его Василина при всей бедности никогда не забывала о горячей похлебке…

— Давай иди, перекусить время! — окликнул Юрий.

Микола без лишней поспешности спустился с крыши и принялся оттирать снегом руки.

Хозяин развязывал рюкзачок так значительно, будто находилось там невесть что… Работник смотрел со спокойным достоинством, не проявляя видимого интереса к съестному… Потянулся к горячим углям костра, согрел немного руки и грудь, но спина на ледяном ветру полонины стыла по-прежнему.

Наконец Мигалицко развернул свои припасы: из одного свертка пережаренные, сухие шкварки, из другого старую брынзу, острый запах которой ударил в нос… Со дна рюкзачка добыл кусок замерзшего токана и сам проглотил набежавшую слюну. Но, оказывается, это было не все, на свет появился синий бидончик, замотанный тряпкой по горлышку.

Только собрался расставить полдник на узкой доске, как Микола пристроил снятую с петель дверь на колышки, и стол получился отменный. Выжидая, пока хозяин усаживался, подбирал полы кожушка, работник переминался с ноги на ногу и наконец нерешительно пододвинул себе колоду, чтобы все же оказаться поближе к трапезе.

— Садись! — Юрий махнул рукой, в которой уже зажал шкварки.

— Когда стоишь, больше поместится! — Микола шутил, поглядывая на еду. Странно все же устроен человек: станут приглашать, начнет церемониться! Вот и он медлит неведомо зачем…

— Да не торчи перед глазами, присаживайся! Будешь долго ломаться, опоздаешь! Я и один порядок наведу…

— Не опоздаю, такой полдник грех упустить! Да вы и сами знаете, голодный в работе не годный…

— Ну, если решил на неделю наесться, тогда стой! — Непонятно, то ли хозяин шутил, то ли хотел допечь…

Но время за болтовней проходило впустую, Микола уселся и принялся за еду. И все же, несмотря на голод, душа просила чего-то жидкого, горячего…

— Поставь-ка бидончик поближе к огню, пускай молоко оттает, застыло, наверное. Да заодно сушняка подбрось! И шкварки ешь, до чего ж хороши, хоть старуха их малость пережарила…

Микола хмуро молчал — хваленые шкварки оказались горькими. И подумал невольно, глядя на прожорливого хозяина: «Вот жадность!»

— И брынзу бери, у меня невкусной не бывает! — Заметив, что работник не выражает одобрения, Мигалицко стал еще больше расхваливать свои припасы.

Со стороны и вправду могло показаться, что Микола равнодушен к еде — с трудом прожевал взятую щепотку, вытер руки о штаны и только посматривал, как уминает все подряд хозяин… А тому уже приспело запить сухомятку.

— Подай посудинку! — И сразу же, запрокинув бидончик, начал пить такими глотками, что запрыгал кадык на жилистой шее. Напоследок прикинул на глазок, сколько осталось, и нехотя протянул Миколе. — Пей, сметанка, а не молочко! Не было еще у нас такой коровы, храни ее бог от напастей!

И тут работника разобрал смех: прокисшее, разболтанное в дороге молоко было так далеко от сметаны, как гора Делуц от неба! И не выдержал, захохотал прямо в лицо хозяину. Тот заморгал, открыл рот и уставился на Миколу, будто собрался работник сказать что-то неслыханное.

— А? — только и выдавил из себя.

Микола заливался еще пуще.

— А? — повторил Мигалицко.

— Такое молочко моя Василина курам вместо воды наливает!

Это была чистая правда, добрая его жена, когда в великий пост не ели молочного, давала его курам, чтобы лучше неслись.

— Чем вы там кур поите, не знаю, а это первый сорт! — не обиделся хозяин и упорно стоял на своем…

Микола наконец угомонился и допил молоко — что поделаешь, пускай хоть это, раз остальная еда была еще хуже…

Солнце укрылось за тучами, собралось, видно, отправиться на отдых, в длинную зимнюю ночь.

Микола нет-нет и посматривал на крутую, запорошенную снегом дорогу, что вела с Делуца к дому. А тут вдруг такой голод скрутил кишки, что, кажется, даже мускулы сдали… И он принялся бить обухом по бревнам и рушить их на землю так отчаянно, словно хотел заглушить голодное бурчание в желудке и доказать всем: хватит, мол, еще сил у бедняка, чтобы не осрамиться, работая на хозяина, который готов трижды в день есть непотребное…

Незаметно дотянули до сумерек, незаметно стало темнеть. Но здесь, на заснеженной горе, при полнолунии света еще хватало, и хозяин не оставлял работы. Значит, не мог уйти и Микола — самая тяжелая часть дела лежала на нем.

И вдруг вспомнил пышки… Пришли они на ум, наверное, оттого, что здесь, на ледяном ветру, с особой силой потянуло к домашнему теплу, к отдыху возле печи, постреливающей угольками, к домовитому запаху печеного… А пышки, рассчитанные на все дни рождества, лежали в большой глубокой миске и поставлены были на самую высокую полку, чтобы не дотянулись детишки… Не раз хотелось и самому полакомиться, но только вспомнит, что полна хата малышами, и сразу отпадет охота… Пусть длится подольше их нечастая радость! Сама жизнь учила Миколу терпению и выдержке…

И когда представил себе эту картину, показалось, что ощущает дразнящий аромат пышек так явственно, будто находятся они рядом… Пожалел, отчего не захватил парочку, невелик грех, ведь на заработок для семьи отправился… А здорово было бы смаковать их на глазах у хозяина, да еще и его угостить — пусть знает бедняцкую щедрость и бедняцкий достаток!

С высоких склонов, с полонин неотвратимо опускалась ночная мгла. Сначала укрыла месяц, потом добралась до звезд, что пытались еще поблескивать, и наконец погасила все…

«Не пофартило хозяину», — подумал Микола.

— Ох, беда! Ну, никак не успеем! — сокрушался тот, посматривая на небо.

Зло скрипел снег под ногами — мороз крепчал с каждой минутой. На Делуце царила тишина, все живое затаилось в преддверии ночи. Сейчас стояла та пора зимы, когда стужа была хозяином и властителем здешних просторов, погружающим все в ледяной покой.

Напрасно Мигалицко допоздна затянул работу, ее все равно оставалось с избытком. И поздно пожалел, что выбрались на гору вдвоем — дела здесь хватило бы и на троих! Да уж ничего не поделаешь…

Он придирчиво оглядел руины халупки, прикинул, сколько