Темиртау - Зеин Жунусбекович Шашкин

своем дураке-муже гони! Пусть убирается на все четыре стороны, коли не понимает добра... Так вот и скажи ей, негоднице.

Этот разговор происходил за три дня до ухода Дамеш из дома. О том, как Ажар добилась этого, она в тот же день с торжеством рассказала матери.

— Молодец, доченька,— похвалила ее Акмарал.—Видишь, что значит послушать старого человека. Вот и выкинула гадюку из дому.

Но через неделю дочь пришла к матери снова.

Акмарал, важная, расфуфыренная, в яркой цветастой шали, собралась идти на базар. Она взглянула на заплаканное лицо дочери, на ее опухшие глаза и сразу же засыпала ее вопросами:

— Ну, что там опять случилось у тебя? Кто тебя там снова обидел?

И опять из глаз Ажар хлынули слезы.

— Вот вы меня научили,— сказала она, захлебываясь.— Научили выгнать ее... А после этого мне стало еще хуже. Просто хоть не живи.

— Почему? Что плохо-то? — спросила Акмарал.— Что? Да говори ты, не тяни душу.

— Да то, что приходит он каждый день пьяный. А вчера ночью забрал свою постель и ушел в другую комнату на диван.

— Что-о? — обомлела Акмарал.— Ушел! Ах ты... Жена в кровати, а он от нее уходит! Ну, погоди же, я им покажу...

И она решительным шагом направилась к дочери.

— Куда вы, мама?

— К ним... Қ этому старому дуралею Курышпаю! Сейчас они у меня получат.

Разговор вышел очень неприятный.

Курышпай сидел с внуком перед телевизором. Шла воскресная детская передача. В это время в комнату

влетела Акмарал. Не задерживаясь, она остановилась перед стариком и, даже нс поздоровавшись, выпалила.

— Хорошие дела у тебя происходят в доме, дед! Нечего сказать, хорошие...

— Бабушка, бабушка!—крикнул Булат, бросаясь к Акмарал.— Садись, будем смотреть картину.

— Не картину я пришла сюда смотреть,— сурово оборвала его Акмарал.— Я пришла, чтобы спросить твоего дедушку, что он думает делать? Ну? Что же ты сидишь, молчишь?

Акмарал хотела вызвать старика на бой. Она знала: он целый вечер может сидеть, слушать ее и молча улыбаться. Тогда и разговора никакого не получится. Но сейчас старик заговорил:

— Экая ты,— сказал он сдержанно.— Когда старые люди приходят в дом, они прежде всего здороваются с хозяевами... А потом что ты кричишь, разве я глухой? И садись, пожалуйста. Стоя нельзя разговаривать! Так в чем дело?

Акмарал нехотя уселась на диван. «Это тот самый,— подумала она,— на котором прошлую ночь спал Ораз».

— А в том дело,— сурово сказала Акмарал,— что мы отвечаем за счастье наших детей перед аллахом и перед людьми. А они живут в доме, у которого горит крыша.

— Да не говори гы загадками,— улыбнулся старик,— Мои дети живут в доме с надежной крышей! А вот с тобой что-то, я вижу, случилось.

— То со мной случилось,— крикнула Акмарал,— что твой сын совсем от рук отбился! Днем пьянствует, ночью шляется неизвестно где и с кем. А когда приходит под утро, то пользы от него тоже, как от козла молока. К'ак он с дочерью моей обращается — ты это знаешь?

— А ты ей больше о нем нашептывай,— обозлился, наконец, Курышпай.— Зачем ты распускаешь молодую женщину? Зачем учишь ее непочтению и дерзости? Вот ты и добиваешься, чего хочешь!

— Чему я ее учу? — вскочила Акмарал.— Да постыдился бы ты на старости лет врать! Что, моя дочь плохо за тобой ухаживает? Грубит она тебе? Огрызается? Не слушает тебя? Скажи-ка на милость!

— Да разве во мне дело? — старик с грустью усмехнулся.— Какая ты все-таки глупая! Всю жизнь прожила,

а ума не нажила. Со мной-то твоя дочь и ласкова и почтительна, да ведь...

Он махнул рукой, а Акмарал так и набросилась на него.

— Да!.. Что да?..— затараторила она, размахивая руками.— Нет-нет, ты уж до конца договаривай... Ты хочешь сказать, что моя дочь выгнала из дома Дамеш? Да, выгнала! И правильно сделала, что выгнала! Я ее одобряю. Я! Взяли волчонка в дом и думали, что он и волком останется, и хозяину руки будет лизать. А он на хозяина стал бросаться, горло ему перегрызть норовит. А ты стоишь да дрожишь, слово перед ней сказать не можешь!

— А ну-ка замолчи! — сказал старик.— Замолчи сейчас же! — он застучал палкой о пол.— Ходишь по домам и только ищешь, кого бы облаять, кого бы укусить! Ну и лай одна! Я тебе не компания. Идем отсюда, дорогой,— наклонился он к Булату.— Идем, у бабушки голова болит.

И, стуча палкой, он вышел из комнаты.

— Ты своему сыну-негоднику скажи, чтобы он молчал,—кричала ему вслед Акмарал.— Ишь, размахался, богатырь! С девкой не может справиться, а на меня голос поднимает! Ну и дом — все в нем с ума сошли!

Ведя за руку внука, Курышпай вышел из дому. Он шел прямо к Каиру.

«Надо с ним поговорить. Пусть утихомирит свою мать,— думал старик,— она ведь так бог знает до чего дойдет. Вот, значит, почему ушла из дому Дамеш. И ведь оба молчат — и она, и Ораз».

Курышпай понимал, что Дамеш скрывает от него что- то, не договаривает, мнется, хитрит. Но как он мог догадаться, в чем дело. Хотя, если бы был повнимательней, вероятно, догадался бы. Разве он не заметил, как неузнаваемо за эти дни изменился Ораз, стал угрюмым, неразговорчивым, скрытным. Раньше он советовался с отцом о всякой мелочи, теперь от него и слова не добьешься. Совсем как встревоженная цапля, что притаилась на ветвях дерева, втянула шею, присела и вот-вот взлетит. Ораз может теперь глядеть на человека в упор и при этом не видеть его, а когда его спрашивают, что с ним случилось, он либо отмалчивается, либо отвечает что-то невероятное. Курышпай раньше думал, что все это от неприятностей на работе. Еще бы, нелегко ведь потерять былую славу... Но, оказывается, на самом деле все куда проще. На него свалились домашние неполадки, а что может быть неприятнее их? Вот он и стал пить, пропадать по ночам... А Курышпай молчал и думал: надо подождать, все образуется! Оказывается, нет — не образовывается. Неужели же у его сына нет воли, нет характера? Нет, Ораз не такой. Это он скажет всем: Дамеш, Оразу, Каиру и прежде всего той ведьме, которая сегодня ворвалась к нему с криком и руганью. И носит же земля на себе таких паршивых старух!

Курышпай успел