Уильям Фолкнер - Непобежденные

А свадьбу хотели устроить с размахом; пригласить намеревались весь Джефферсон, и миссис Хэбершем пообещала привезти три бутылки мадеры, которые она уже пять лет бережет, -- как вдруг тетя Луиза опять заплакала. Но ее тут же поняли, дружно принялись похлопывать-поглаживать ей руки, совать ароматический уксус понюхать, и миссис Хэбершем сказала:

-- Конечно, конечно. Бедняжка вы моя. Устраивать шумную свадьбу теперь, через год, значило бы объявить во всеуслышание...

Так что порешили устроить прием -- миссис Хэбершем сказала, что отметить бракосочетание приемом уместно даже через десять лет. Постановили, что невеста поедет в город, жених встретит ее там и обвенчаются по-тихому и быстрому, а свидетелями будем я и еще один, чтобы как положено по закону; а из дам ни одна и присутствовать не будет. Потом воротятся домой, и состоится прием.

Так что в этот день, утром рано, они начали съезжаться к нам со скатертями, серебром столовым и корзинками с едой, как на приходскую трапезу. Миссис Хэбершем привезла фату с венком, и они сообща обрядили невесту, но по настоянию тети Луизы Друзилла накинула поверх своей фаты и венка отцовский плащ с капюшоном; и Ринго подал лошадей, расчищенных парадно, и я подсадил Друзиллу в седло, а тетя Луиза и остальные смотрели с крыльца. Но я не заметил, что Ринго тут же исчез, хотя я слышал, выезжая к воротам, как тетя Луиза громко звала Денни. Уже потом Лувиния рассказала, как после нашего отъезда дамы убрали, украсили, накрыли стол и ждать стали, посматривая на ворота, а тетя Луиза то и дело звала и не могла дозваться Денни, и тут глядь -- по аллее скачут к ним Ринго и Денни вдвоем на муле, и глаза у Денни круглые, как блюдца.

-- Постреляли! Постреляли их! -- орет он еще издали.

-- Кого? -- кричит тетя Луиза. -- Где ты был?

-- В городе! -- орет Денни. -- Обоих Берденов! Обоих постреляли!

-- Кто пострелял? -- кричит тетя Луиза.

-- Друзилла и кузен Джон! -- орет Денни.

И, по словам Лувинии, тут уж тетя Луиза громче Денни заорала:

-- Значит, Друзилла и этот еще не повенчаны?

А дело в том, что у нас времени не оказалось. Может, и повенчались бы уже, но только мы въехали на площадь, как увидали, что у гостиницы, в которой выборы, сгрудились негры под призором шести или восьми чужаков-белых, и тут же я увидел, что джефферсонцы -- наши -- спешат через площадь к гостинице, каждый держа руку на бедре, как бегут люди, когда в кармане пистолет. А солдаты отцова эскадрона уже встали оцеплением перед гостиницей, загородивши вход. И я тоже слетел с лошади, а Джордж Уайэт не дает Друзилле пройти туда. Но он не за нее ухватился, а только за плащ ее, и она прорвала оцепление и бегом в гостиницу, а венок у нее сбился набок и фата струится позади. Но меня Джордж держит. Бросил плащ на землю и держит меня.

-- Пустите, -- сказал я. -- Там отец.

-- Не горячись, -- сказал Джордж, не выпуская. -- Джон просто голосовать вошел.

-- Но Берденов там двое! -- сказал я. -- Пустите!

-- У Джона в "дерринджере"{43} два заряда, -- сказал Джордж. -- Не горячись.

И держат меня. И тут мы услыхали три выстрела, и все повернулись к дверям. Сколько прошло так времени, не знаю.

-- Два последних дадены из "дерринджера", -- сказал Джордж.

Еще сколько-то времени прошло. Старик негр, что швейцаром у миссис Холстон и стар уже освобождаться, высунул из дверей голову, сказал: "Господи боже" -- и спрятался обратно. Потом вышла Друзилла с избирательной урной -- венок набекрень, хвост фаты намотан на руку, -- а за ней отец и смахивает рукавом пыль с новой касторовой шляпы. Его хотели встретить шумно, набрали в легкие воздуху -- не раз слыхали янки этот наш атакующий вопль:

- Урр...

Но отец поднял руку -- и замолчали. Тихо стало.

-- Мы чужой пистолет тоже слышали, -- сказал Джордж. -- Ты не задет пулей?

-- Нет, -- сказал отец. -- Я дал им первыми выстрелить по мне. Вы все слышали. Вы, ребята, знаете мой "дерринджер" и сможете подтвердить под присягой.

-- Да, -- сказал Джордж. -- Мы все слышали.

Отец оглядел собравшихся, медленно обошел взглядом все лица.

-- Есть кто-нибудь здесь, желающий оспорить мои действия? -- спросил он.

Но ни звука в ответ, ни даже шороха. Собранные в кучу негры так и стоят неподвижно под охраной белых северян. Отец надел шляпу, взял у Друзиллы урну, подсадил в седло, вернул ей урну. Затем снова оглянулся на всех.

-- Выборы состоятся у меня на усадьбе, -- сказал он. -- Назначаю Друзиллу Хок уполномоченным по голосованию и подсчету голосов. Есть желающие возразить?

Опять наши набрали в грудь воздуху, и опять отец остановил их, подняв руку.

-- Не теперь, ребята, -- сказал он. Повернулся к Друзилле. -- Езжайте домой. Я загляну к шерифу и затем догоню.

-- Так мы и пустим тебя одного, -- сказал Джордж Уайэт. -- Часть наших поедет с Друзиллой. А остальные -- с тобой.

Но отец не разрешил.

-- Мы ведь боремся за мирный правопорядок и закон, -- сказал он. -- Я заявлю, как было, и приеду. А вам сказано -- езжайте.

И мы направились домой -- бойцы эскадрона и еще человек сто; въехали в ворота, а впереди всех Друзилла с избирательной урной на луке седла; подъехали к хибаре, где собрались коляски и пролетки, и Друзилла, передав мне урну, спешилась, взяла опять урну и пошла к крыльцу -- но внезапно застыла на месте. Мы с ней, пожалуй, одновременно вспомнили, хватились, и даже все другие, по-моему, почувствовали вдруг что-то неладное. Потому что прав был, по-моему, отец, говоря, что женщины не сдаются -- их не принудишь выпустить из рук ни победу, ни даже поражение. И мы остановились, запнулись -- тетя Луиза и другие вышедшие женщины встали препоной на крыльце; и тут, протиснувшись, проехав мимо меня, спрыгнул с лошади отец рядом с Друзиллой. Но тетя Луиза и не взглянула на него.

-- Значит, не обвенчались, -- сказала она.

-- Я забыла, -- сказала Друзилла.

-- Ты забыла? ЗАБЫЛА?

-- Я... -- сказала Друзилла. -- Мы...

Тетя Луиза взглянула наконец на всех нас; прошлась взглядом по нашему конному строю, скользнула и по мне, как по чужому.

-- А это кто такие, позволь узнать? Твой свадебный кортеж забывчивых? Поезжане убийств и разбоя?

-- Они голосовать приехали, -- сказала Друзилла.

-- Голосовать, -- сказала тетя Луиза. -- Вот как. Голосовать. Заставила родную мать и брата жить под кровлей прелюбодеяния и блуда и думаешь, что заставишь еще и в избирательной будке жить -- такое-то прибежище ты нам избрала от насильства и кровопролития? Подай мне этот ящик.

Но Друзилла стояла, не двигаясь, в порванном платье с измятой фатой и венком, криво свисающим с волос на двух шпильках. Тетя Луиза спустилась с крыльца; неясно было, что она хочет делать; мы глядели с седел, как она выхватила у Друзиллы урну и отшвырнула далеко в сторону.

-- Иди в дом, -- сказала она.

-- Нет, -- сказала Друзилла.

-- Иди в дом. Я пошлю за священником сама.

-- Нет, -- сказала Друзилла. -- Это выборы. Пойми же. Я -- уполномоченный по голосованию.

-- Идешь ты в дом?

-- Я же не могу. Я назначена, -- сказала Друзилла тоном девочки, которую застали играющей в грязи. -- Джон сказал, что я...

Тетя Луиза заплакала. Она стояла, плача, в своем черном платье, и вязанья при ней не было, и это в первый раз я ее здесь видел без платочка; подошла миссис Хэбершем, увела ее в комнату. Затем проголосовали. С этим тоже недолго возились. Урну поставили на чурбак, куда Лувиния корыто ставит стирать, Ринго принес пузырек с соком лаконоса и лоскут старой бумажной шторы -- из него нарезали бюллетеней.

-- Кто хочет выбрать достопочтенного Кэссиуса К. Бенбоу в федеральные исполнители, те пишут в бюллетене "Да", кто против, пишет "Нет", -- сказал отец.

-- А я сам всем напишу, и сэкономим время, -- сказал Джордж Уайэт. Взял нарезанную стопку и, уперев на седло, стал писать, и тут же у него брали готовую бумажку и бросали по очереди в урну; Друзилла вызывала по фамилиям. Было слышно, как в хибаре не кончила еще плакать тетя Луиза; остальные дамы наблюдали за нами в окно. Голосование кончилось быстро.

-- Чего еще считать, валандаться, --- сказал Джордж. -- Все проголосовали "нет".

Вот и все. Они поехали затем обратно в город и урну с собой повезли, а Друзилла -- в порванном подвенечном платье, с фатой и съехавшим с волос венком -- и отец стояли у чурбака, провожая. Но теперь и сам отец не смог бы остановить их возглас. Он взлетел, и снова, и опять, истошно-высокий, нестройный и яростный, каким не раз летел на северян в дыму и топоте копыт:

-- Ур-ра-а-а Друзилле! Ур-ра-а-а Джону Сарторису! Ур-ра-а-а-а!

ЗАПАХ ВЕРБЕНЫ

1

Произошло это сразу после ужина. Только я сел за стол к лампе и раскрыл своего Коука{44}, как услышал в коридоре шаги профессора Уилкинса, затем услышал тишину (в момент, когда он взялся за дверную ручку, не постучав), и мне следовало бы догадаться. Толкуют о предчувствиях, но никакого предчувствия у меня не было. Я слышал, как он поднимается по лестнице и идет по коридору, приближаясь, и ничего не прозвучало мне в его шагах, потому что хоть я прожил у них вот уже три учебных года{45} и хоть и он и миссис Уилкинс звали меня дома просто по имени, но профессор никогда не входил ко мне без стука, как я к нему или к ней не вошел бы.