Элизабет Мид-Смит - Дедушка и внучка

Ознакомительный фрагмент

– Погода удовлетворительная.

– Да, – отвечала она.

Она всегда говорила «да», светило ли яркое солнце, падал ли снег, шел ли дождь. Ей и в голову не приходило противоречить отцу. И действительно, если бы она сделала это, ей пришлось бы плохо. Сэр Роджер не любил, чтобы с ним спорили.

В тот самый день, когда мисс Доротея увидела, как он играл с маленькой Дороти на лужайке, она взглянула на отца с затаенной тревогой, которую старалась всеми силами скрыть. Старик наморщил брови, но он всегда хмурился, и она не обратила на это внимания.

– Погода удовлетворительная, – сказал он.

Она поклонилась, помахала веером и ответила:

– Да, отец.

Мысленно она спрашивала себя, не чувствует ли он себя нехорошо, оттого что сидел на траве, но задать этот вопрос у нее не хватило духа.

Карбури распахнул обе половинки двери в столовую.

– Ужин подан, – сказал он.

Сэр Роджер подал руку дочери, и они медленно пошли в соседнюю комнату. Там стоял стол, накрытый на двоих. В одном конце сел сэр Роджер, в другом – его дочь. За ужином всегда подавался суп, но бульон чаще всего не имел ни вкуса, ни запаха. Да и немудрено: когда сэр Роджер чувствовал в супе хотя бы малейший аромат, он непременно говорил дочери:

– Этот суп слишком крепок, мне вредно есть такой густой бульон. Пожалуйста, завтра же скажи кухарке, чтобы она не делала такого сильного навара.

В действительности в доме уже давно не было ни повара, ни кухарки, и кушанья готовили Доротея и Мэри. На следующий день бедная мисс Сезиджер говорила, чтобы служанка прибавила побольше воды в суп.

На второе подавали рыбу, но выбирали самую маленькую и плохую, чтобы платить подешевле. Потом шло жаркое, и сэр Роджер обыкновенно замечал, что мясо – совсем ненужное кушанье, но Доротея изо всех сил старалась противиться отцу: она чувствовала, что будет не в состоянии жить, не съедая в день хотя бы кусочка мяса. Сэр Роджер заканчивал ужин бисквитом и ломтиком старого заветренного сыра. Мисс Сезиджер съедала какие-нибудь плоды или ягоды, если они созревали в саду. Пока она их ела, старик все время ворчал:

– До чего же ты любишь вкусные вещи! Это у тебя наследственное от твоей матери. Она тоже была ужасная лакомка.

Бедная мисс Доротея всегда хотела защитить свою покойную мать, но не осмеливалась. В тот вечер, о котором мы рассказываем, старик с дочерью после ужина вернулись в гостиную и начали играть в пикет[3]. Это тоже повторялось каждый день, и они занимались игрой ровно час.

Доротея опустила карты и решилась заговорить:

– Дитя… – начала она.

Сэр Роджер уронил очки, наклонился, стал искать их на полу, наконец с трудом нашел и снова выпрямился. Только теперь лицо его раскраснелось.

– Ну-с, мы будем продолжать игру, Доротея. Начни, пожалуйста.

– Но мне нужно поговорить с тобой о дочери Роджера, – опять сказала она.

Старик протянул руку, точно желая заставить ее молчать.

– Мы будем играть, Доротея, – строго повторил он.

Но мисс Сезиджер не могла молчать. Собрав последние капли мужества, она пролепетала:

– Я хочу знать, как ты намерен поступить с ней. Останется ли она здесь навсегда, и будешь ли ты всегда так неосторожен, как сегодня? Отец, я не часто вмешиваюсь в твои дела, ты это знаешь, но когда я увидела, что ты, пожилой человек, сидишь на траве (подумать только – на траве!) в не слишком-то жаркую погоду, я чуть не сошла с ума от страха. Мы так удивились…

– Кто это мы?

– Я хотела сказать… я хотела сказать, – повторила мисс Доротея дрожащим голосом и очень отрывисто, – что я удивилась.

– Ну, – сказал старик, – тебе, Доротея, полезно время от времени удивляться. Ты ужасно постарела; ты состарилась раньше времени. А это нехорошо.

И вдруг он прибавил совсем другим тоном:

– В чем дело, дитя?

Перемена интонации и быстрое движение старика так поразили Доротею, что она чуть не свалилась со стула. Обернувшись, она увидела, что дверь гостиной отворилась и маленькая тоненькая фигурка в длинной ночной рубашке переступила через порог и мелкими шагами вошла в комнату. Черные волосы падали на плечи девочки, щеки ярко горели, темные глаза были широко раскрыты и смотрели живым, веселым взглядом.

– Я не могу заснуть, – сообщила она.

– Сейчас же иди в постель, Дороти.

– Я не могу заснуть, дедуля, мне нужно посидеть у тебя на коленях.

И едва выговорив эти слова, она быстро вскарабкалась на колени старика.

– Вот теперь мне совсем хорошо, – девочка смотрела в глаза деда нежным, лукавым взглядом. – Ах, как я люблю тебя, дедушка, – прибавила она. – Знаешь, мое сердечко раскрылось, и я могу посадить тебя в него. Я так люблю тебя!

– Но, отец, если ты хочешь… – начала было Доротея.

– Тс… – сурово перебил старик. – Сегодня мне не хочется играть в пикет. Дороти, так нельзя, иди в постель.

– Я не могла заснуть, дедуля. Мама брала меня на руки, и папа тоже. А разве ты не хочешь подержать меня на руках?

Она прижималась к деду, не обращая никакого внимания на тетю Доротею. Старая дева тихонько поднялась со стула, медленно прошла к старомодному дивану, сняла с его спинки вылинявший шерстяной плед и, подойдя к Дороти, прикрыла ее.

– Благодарю тебя, тетя, – сказала маленькая Дороти и принялась устраиваться поудобнее.

– Дедуля, – продолжала она через минуту, – рассказать тебе, как глубоко закопали моего папу?

– Нет, я не хочу об этом слышать.

– Я видела, как маму положили в ящик, крышку заколотили гвоздями. Потом унесли от меня. Я успела только поцеловать ее. Она была такая холодная… Дедушка, все бывают холодные, когда умирают?

– Не будем говорить об этом, Дороти.

– Почему нет? Ты сам когда-нибудь умрешь. Ведь ты уж старенький, совсем старенький. Я думаю, ты проживешь недолго.

– Дороти, как ты смеешь говорить так! – вмешалась Доротея.

Она так встревожилась, что не могла промолчать.

– Пусть она говорит, Доротея, – сказал мистер Роджер. – Если хочешь, можешь пойти к себе. Я сам присмотрю за ней.

– Я твоя девочка, правда, твоя? – Дороти прижалась к деду. – Только смотри не ругай тетю Доротею, это нехорошо. Она добрая. Мне жалко ее, и потом мне совсем не нравится, когда ты хмуришься. Разгладь лоб.

Бедная тетушка Доротея как пуля вылетела из комнаты, а маленькая Дороти обвила руками шею старика.

– Мне чуточку захотелось спать, – в голосе девочки зазвучало чувство глубокого удовлетворения. – И знаешь, мой дедулечка, я тебя люблю, ужас как люблю! Мое сердечко открывается все шире и шире. Теперь уж скоро я совсем посажу тебя в него. Ну, скажи мне, пожалуйста, разве тебе не будет там хорошо и уютно?

– Пожалуйста, не говори пустяков, – заметил старый сэр Роджер. Его слова были суровы, но он произнес их ласковым тоном. – Я люблю маленьких девочек, которые…

– Которые что? – спросила Дороти, быстро выпрямилась, села и посмотрела на него. – Каких маленьких девочек ты любишь?

– Таких, которые в начале дня послушны, в середине дня послушны и вечером послушны.

Дороти слушала с глубоким вниманием.

– А что, по-твоему, дедуля, значит «слушаться»? – спросила она после долгого молчания.

– Маленькая девочка должна слушаться своих родителей, воспитателей и делать все, что они ей скажут.

– Значит, я должна слушаться тебя и тетю Доротею? – поинтересовалась она.

– Ты должна слушаться меня. Слышишь? – заметил старик.

– Да, слышу, – ответила Дороти.

– Понимаешь?

– Чуточку понимаю.

– И ты будешь слушаться?

– Н-нет, – ответила Дороти.

– Значит, ты очень дурная девочка.

– Думаю, да, – беспечно согласилась Дороти. – Знаешь, мне так хочется спать, и у тебя такие большие, такие славные, удобные руки. Вот я улягусь, прижмусь к тебе, закрою глаза, засну и во сне увижу маму и папу.

– Ты можешь заснуть через минуту, но раз уж ты приехала жить со мной, ты должна меня слушаться… Обещай мне быть послушной.

– Не могу обещать.

– Почему ты так говоришь?

– Потому что ты такой… такой… чуточку странный. И мне не всегда нравится то, что ты делаешь. Вот и к тете Доротее ты совсем не добрый. Ты славный, я люблю тебя, очень люблю, и я всегда очень стараюсь делать то, что тебе нравится, но совсем слушаться тебя я не могу…

Голос ребенка задрожал, будто она сдерживала слезы.

– Почему не можешь? – старик укутал ее поплотней и прижал к себе.

– Потому что ты не всегда бываешь добрый, и потом, знаешь, дедуля, ты не любил мою маму и моего папу.

– Ну, довольно, довольно, – сказал сэр Роджер, – я не хочу говорить с тобой об этом. Если ты будешь доброй и хорошей, я полюблю тебя. Но вижу, ты ужасно избалована. Здесь, в Сторме, тебя баловать не станут. Об этом позаботится тетя Доротея.

– О, с ней я могу делать все, что мне захочется! Я могу обвить ее вокруг пальчика, вот так, – и Дороти выразительно крутанула большим пальцем.