Печальный детектив - Виктор Петрович Астафьев
Печальный детектив читать книгу онлайн
Поздним вечером бывший оперативник уголовного розыска Леонид Сошнин возвращается домой. Сошнину всего сорок два, но его жизнь уже катится под откос. По пути Леонид вспоминает прожитые годы и пытается найти ответы на не дающие ему покоя вопросы. Почему в жизни так много горя и страданий и так мало – любви и счастья? Почему русские люди готовы пожалеть преступника и душегуба, но даже не заметят, как по соседству умирает беспомощный ветеран?
Впервые опубликованный в 1986 году, «Печальный детектив» произвел настоящий фурор. Роман был переведен на основные европейские языки, а его адаптация больше тридцати лет с успехом шла на сцене Театра имени Моссовета.
В данное издание вошли также рассказы «Без последнего», «Жизнь прожить», «Мною рожденный», «Из тихого света».
Володя Горячев открыл дверцу «Волги», кивнул:
– Садись, гражданин начальник, подвезу. Глядишь, потом передачу в тюрьму без очереди пропустишь.
– Спасибо, Володя, я пройдусь.
– Нога-то болит?
– Что нога! – Увидел, как от машины к машине мечется с фотоаппаратом Костя Шаймарданов и взывает: «Поехали, мужики, поехали! В трапезной на столах всего еще навалом! Не пропадать добру!..» – Что нога…
– Пройда! – поморщился Володя Горячев, услышав Шаймарданова, и, держась за дверцу машины, похвалился: – Мы теперь не в ресторане гостей принимаем. В бывшей трапезной монастыря! Квасом хмельным поим, преснушками кормим, бочковой капустой, грибами, ухой из сушеного снетка… Во, на каком уровне бьемся за прогресс и план! – Сердито хлопнув дверцей, усталый начальник умчался на машине доругиваться, достраивать, изворачиваться, сдавая объекты к сроку и досрочно, – словом, работать и соображать, работая.
Возле Сазонтьевской бани, уже закрытой, Сошнин наткнулся на пегую лошадь Лаври-казака, – тот никак не мог расстаться с дружками – дядей Пашей, старцем Аристархом Капустиным и еще каким-то устойчивым выводком бывших вояк, на глазах Леонида состарившихся. Леонид перехватил вожжи, развернул телегу, велел гулякам садиться, развез их по ближним домам, последнего потартал к жене – Лаврю-казака.
– Это ж он, сопляк, чуть тебя на тот свет не спровадил, а? Я, понимаешь, собирался к тебе в больницу, но конь же на руках, жена преследует. Ходу мне не дает никакого, особо по вечерам. Показаковал я по Вейску после фронта, ох показаковал! Вышел из доверия. Леш, а выпить тебе ни-ни? У меня есть. Во! – Лавря-казак вынул из-за пазухи бутылку темного стекла с наклейкой: «Деготь колесный».
– Нельзя, дядя Лавря, ни граммулечки!
– Вот, собака, как спортил человека! Леш, а ты, можа, моего рысака?.. Я, кажись, отяжелел…
– С удовольствием, дядя Лавря! Только я тебя домой сперва, ладно?
– Лады, Леша, лады. А раненье заживет до свадьбы. Заживе-от! Я эвон как израненный – и ничаво! Ни-ча-а-во-о-о! И выпью. И к старушонке еще ковды наведаюсь, хе-хе-хе. Прости меня, старого дурака, Леш! Вино хвастается. А баба счас мне такова бою даст, что фронт игрушкой покажется!..
Доставив Лаврю-казака до дверей квартиры, Сошнин поскорее скатился вниз и погнал лошадь, потому как жена фронтового казака, словно по сигналу боевой трубы, набрасывается на того, кто является с мужем. И кабы дело кончалось одними обвинениями. Можно даже и веника отведать.
Толсто обитая старыми спецодежными штанами дверь в нижней квартире была приоткрыта, и, как только двухпудовая гиря, еще до войны унесенная с товарного двора во вновь тогда построенный дом номер семь, бацкнула за спиной Леонида в почти напополам уже перетертый косяк, на привычный удар, сотрясший деревянное строение, выглянула бабка Тутытиха, поманила его пальцем:
– Леш! Леш! Подь суды! Полюбуйся! Че у нас есь-то! – и закатилась счастливым мелким смехом.
В передней комнате перед зеркалом крутилась внучка бабки Тутышихи, Юлька, и тоже заливалась смехом от ослепляющего счастья. Мечта Юлькина исполнилась – на ней был бархатный костюмчик темного, неуловимо-синего или черно-фиолетового цвета, с золотой полоской по карманчику и бортам. По главное в туалете – штаники: с боков в ряд медные кнопочки, и здесь же – о чудо! о восторг! – колокольцы, по три штуки на гаче, но как они перезваниваются – симфония! Джаз! Рок! Поп! – все-все вместе в них, в этих кругленьких колокольчиках-шаркунцах, вся музыка мира, все искусство, весь смысл жизни и манящие тайны ее! Плюс к тонному-то костюмчику белоснежная водолазочка италийского происхождения, туфельки на дробном каблучке, выкрашенные золотом, пусть и сусальным, паричок шелковисто-седой, как бы нечаянно растрепанный.
– Ой, дядь Леша! – бросилась на шею Леониду Юлька. – Я такая счастливая! Такая счастливая! Это папа с мамой мне привезли. В Риге у моряков купили. Дорого, конечно, но зато уж!..
«Откупились! Опять откупились от родного дитяти!» – сморщился Сошнин, разжимая костлявенькие руки Юльки и снимая их с шеи.
– Задавишь еще от восторга чувств!
– И задавлю! И задавлю! – почти в беспамятстве взвизгивала Юлька.
На столе бутылка «Рижского бальзама», чекенчик беленькой, горсть копченой ряпушки, второпях, неумело открытая банка шпротов, яблоки насыпью, обломок рижского ржаного хлеба в бумажной обертке, и еще что-то, крошеное, мятое, впопыхах на стол набросанное. «И от бабки откупились!» – отрешенно вздохнул Сошнин, изо всех сил изображая на лице счастливое сопереживание.
– Поздравляю, Юлька, поздравляю! Тебе очень идет! – как можно радостней говорил Леонид. – Женихи железнодорожного поселка, да что там железнодорожного, всех поселков! Всех улиц и районов, города Вейска, считай что на шампур надеты! Шашлыки!
– Да ну тебя, дядь Леш! Всегда ты меня высмеиваешь. Нет, правда, идет, дядь Леш? Правда?! – отступая от него, как бы в шутку кокетничая, подергивала Юлька штанишки так, чтоб звенели колокольцы.
Бабка Тутышиха от восторга приплясывала и била в ладоши.
– Выпей, Леш, со мною! Такая у нас радость! – предложила бабка Тутышиха от щедрот своих, налила в рюмочку одного только «бальзама». – Пользительный напиток. Тебе не дам! – вытаращилась она на внучку.
– А мне и не надо. Я пробовала – он горький. Шампанское – вот это да!
Леонид отлил из рюмочки, разбавил «бальзам» водкой и, наказав бабке не пить больше, собрался домой.
– Тебе, можа, Леш, сварить че надо? Пол вымыть? Мы придем. Цыть ты, мокрошшелка! – прикрикнула бабка Тутышиха на внучку. – Скидавай кустюм!
– Ой, баб! Я в общежитие к девчонкам сбегаю, ладно?
– Ну, мотри! Одна нога здесь, друга там! – разрешила бабка.
Леонид, подавив вздох, поднялся к себе – времени без малого два часа ночи. Юная модница побежит показывать наряд, бабка тем временем добавит, уснет. Юлька явится на утре, может, и совсем не явится. Бабка заругается, зашумит на внучку, полотенцем помашется…
Глава девятая
В железнодорожном доме номер семь, у сына своего, Игоря Адамыча, бабка Тутышиха появилась лет восемнадцать, может, двадцать назад, но казалось, что она тут жила вечно, никуда не уезжала и ниоткуда не возникала. А между тем у бабки Тутышихи была очень разнообразная биография и довольно-таки содержательная жизнь. Бабка Тутышиха говорила про себя, махая рукой за окошко, что она родом «оттэль, с западу». Была она буфетчицей при железнодорожной станции, рано пристрастилась к вину и мужскому полу – от увлечений такого рода до преступления путь близкий: сделала растрату и угодила перевоспитываться в женскую колонию, аж за Байкал. Там строили железную дорогу. Длинную, работы было много. В основном земляной. Зойке-буфетчице дали большую лопату и поставили на отсыпку полотна. А она к тяжелой работе непривычна, с детства непривычна. Мать ее, повариха станционного ресторана, дочь никакой работой не неволила, известно издавна: у ямщика лошадь надсажена, у вдовы дочь изважена.
Покидала Зойка лопатой землю день, другой, неделю – не нравится ей эта работа. И тогда мимоходом, совсем нечаянно, она стала «зацепляться» плечом за конвойного начальника и взвизгивать: «У-у, кареглазенький, чуть не свалил на землю…» И как ни туп был начальник конвоя, все же тонкий намек понял, пригласил Зойку к огоньку, дал закурить – не прошло и месяца, как Зойка-буфетчица с общих работ перевелась в столовую посудомойкой, ну, а оттуда рукой подать до заветной должности, до комсоставского буфета, где Зойка блюла себя, стало быть, помногу на глазах у начальства не запивала, с женатыми мужиками не гуляла.
Белокурая, востроглазая, телом кругленькая, беспрестанно улыбающаяся, когда кого надо подсахарить, рассыпающая звонкий беззаботный смех, она безбедно отбыла положенные три года и отправилась со справкою в кармане в направлении запада. Но ехать туда далеко, а долгожданная свобода манила соблазнами жизни. Ехала Зойка,
