Робер Мерль - Смерть - мое ремесло

Положив четыре дверцы на верстак, я начал подгонять петли. Готовые дверцы, по две сразу, я переставлял к стойке старого Карла. Я посмотрел на свои часы. Прошло уже десять минут, как кончился перерыв, а в огромном цехе не было ни души.

Стеклянная дверь в глубине цеха приоткрылась, в нее просунулась голова мастера, и он крикнул мне: "В контору!" Я положил калибр и молоток на верстак и вышел.

У дверей конторы я встретил Шрадера. Он слегка подтолкнул меня, и я открыл дверь. За небольшим письменным столом стоял какой-то служащий с крысиной мордочкой. Он смотрел на нас, потирая руки.

- Вы оба уволены! - сказал он с ухмылкой.

- Почему? - спросил Шрадер.

- Рукоприкладство.

Брови у Шрадера опустились на глаза.

- Так быстро решили?

- Решило рабочее собрание, - ответил Крысиная Морда, корча гримасу. Немедленное увольнение или забастовка.

- И Зекке уступил?

- Да, господин Зекке уступил.

Служащий положил два конверта на стол.

- Вот вам расчет. За полтора дня. - И добавил: - Да, да, господин Зекке уступил.

Он осмотрелся и, понизив голос, добавил:

- Ты все думаешь, что сейчас как в старое доброе время? - И так же полушепотом спросил: - Значит, Папиросная Бумага получил в морду?

- Два раза, - сказал Шрадер.

Крысиная Морда снова осмотрелся и шепнул:

- Так ему и надо, этой спартаковской сволочи! - Он подмигнул Шрадеру. По горло в дерьме! Вот к чему мы пришли! По горло в дерьме!

- Твоя правда! - подтвердил Шрадер.

- Но подожди немного, - проговорил Крысиная Морда и снова подмигнул, эти господа не долго будут хозяйничать!

- Привет! - сказал Шрадер.

На улице нас встретил все тот же холодный дождь, не прекращавшийся уже с неделю. Несколько шагов мы прошли молча.

- Тебе не обязательно было вступаться за меня, - сказал я Шрадеру, прерывая молчание.

- Оставь, - сказал Шрадер. - Все к лучшему.

Мы вернулись в свою комнату. Немного погодя в коридоре послышались шаги фрау Липман. Шрадер вышел и затворил за собой дверь.

Сначала до меня донесся смех, звуки шлепков, воркование, затем внезапно фрау Липман повысила тон. Она уже больше не ворковала. Голос ее стал крикливым и пронзительным.

- Нет! Нет! Нет! С меня довольно! Если в течение недели вы не найдете работу, вашему товарищу придется уйти!

Я услышал, как Шрадер сыплет проклятиями, его спокойный голос тоже сорвался на крик.

- В таком случае я тоже уйду!

В соседней комнате стало тихо, фрау Липман что-то долго говорила вполголоса, затем вдруг истерически засмеялась и крикнула:

- Хорошо же, господин Шрадер!

Шрадер вернулся в нашу комнату и с силой захлопнул дверь. Он был весь красный. Сев на кровать, он посмотрел на меня.

- Ты знаешь, что эта проклятая ведьма сказала мне?

- Я слышал.

Он поднялся.

- Сумасшедшая! - воскликнул он, поднимая руки к небу. - Дура! Она должна быть благодарна мне за то, что я ложусь с ней в постель.

Меня передернуло от этой грубой шутки, и я почувствовал, что краснею. Шрадер искоса взглянул на меня, лицо его снова стало приветливым, он снял рубашку, взял кисточку и, посвистывая, стал намыливать щеки. Затем он достал бритву и поднял локоть до плеча. Он перестал свистеть, и я услышал слабое, но настойчивое поскребывание лезвия по натянутой коже.

Через минуту он обернулся, держа кисточку в руке. Все его лицо, кроме носа и глаз, было покрыто белой пеной.

- Тебя, видно, бабий вопрос не очень-то беспокоит.

Я не ожидал такого оборота и, не размышляя, ответил: "Нет". И сразу же с ужасом подумал: "Теперь он непременно начнет меня расспрашивать".

- А почему? - спросил Шрадер.

Я отвернулся.

- Не знаю.

Он снова принялся намыливать лицо.

- Но ты все же пробовал, надеюсь?

- Да, однажды. В Дамаске.

- Ну и как?

Я ничего не ответил, и он воскликнул:

- Да не сиди же ты таким болваном! Уселся на своем стуле, как дох-ля я селедка, и смотрит куда-то в пустоту! Ну, отвечай, хоть раз-то расшевелись! Тебе это доставило удовольствие? Да или нет?

- Да.

- Так в чем же дело?

Я сделал над собой усилие и сказал:

- Что-то не тянет...

Он застыл с кисточкой в руке.

- Но почему? Она была противна тебе?

- О нет.

- От нее дурно пахло?

- Нет.

- Да не молчи же! Может быть, она была уродлива?

- Нет... как будто.

- Как будто! - сказал Шрадер, смеясь. - Так в чем же дело?

Я не ответил.

- Да не молчи ты! Так в чем же дело? - повторил он.

- Дело в том, - сказал я смущенно, - что с ней надо было все время разговаривать. Это утомительно.

Шрадер взглянул на меня, его глаза и рот округлились, и он расхохотался.

- Господи! Ну и забавная же ты маленькая селедка, Рудольф!

Во мне вдруг вспыхнула злоба, и я крикнул:

- Довольно!

- Ох, ну и чудной же ты, Рудольф! - еще пуще смеясь, воскликнул Шрадер. - Пожалуй, скажу тебе, Рудольф, пожалуй, тебе и в самом деле лучше было стать священником!

Я стукнул кулаком по столу:

- Довольно!

Некоторое время Шрадер молча смотрел на меня, потом отвернулся, и в наступившей тишине снова послышалось тихое поскребывание.

Фрау Липман не пришлось ждать нашего ухода и недели. Спустя два дня после того, как нас уволили с завода, Шрадер вихрем влетел в комнату и заорал, как сумасшедший: "Старик, идет набор в добровольческий корпус!" А через три дня, получив обмундирование и новое оружие, мы уже покидали Г.

Фрау Липман очень плакала. Она проводила нас до вокзала, помахала платком на перроне, и Шрадер, стоя у окна купе, процедил сквозь зубы: "Дура, но неплохая бабенка". Я сидел на скамье. Когда поезд тронулся, я окинул взглядом свою новенькую форму и почувствовал, что оживаю.

Нас направили на границу, в отряд Россбаха, стоявший в В. Обер-лейтенант Россбах понравился нам. Он был высокий, стройный, со светлыми волосами пепельного цвета, начинавшими спереди редеть. Выглядел он сурово, как все офицеры, но в то же время в нем была какая-то грация.

В В. нам делать было нечего. Россбах, да и мы тоже сгорали от нетерпения, ожидая приказа о выступлении. Но приказ все не поступал. Время от времени до нас доходили вести о событиях, в Латвии, и мы завидовали немецкому добровольческому корпусу, который сражался там с большевиками. В конце мая стало известно, что немецкие войска взяли Ригу, и мы впервые услышали имя лейтенанта Альберта Шлагетера - он во главе горстки людей первым ворвался в город.

Взятие Риги было последним большим успехом Балтийского добровольческого корпуса. После этого начались первые неудачи. Россбах решил разъяснить нам политическую игру Англии.

- Пока в Прибалтике были большевики, Англия, несмотря на перемирие, закрывала глаза на присутствие немецкого добровольческого корпуса в Латвии. И "господа в сюртуках немецкой республики" тоже в свою очередь смотрели на это сквозь пальцы. Но как только большевиков оттеснили, Англия "с удивлением" спохватилась, что Балтийский добровольческий корпус - это явное нарушение перемирия, и под давлением англичан немцам пришлось отозвать его. Однако люди из него не вернулись в Германию и - удивительное дело! превратились в добровольческий корпус русских белогвардейцев. Они как будто даже начали петь по-русски...

Кто-то засмеялся, а Шрадер хлопнул себя по ляжкам.

Прошло еще немного времени, и мы с ужасом узнали, что "эти господа в сюртуках" подписали Версальский договор. Но Россбах не сказал нам об Этом ни слова. Эта новость как будто вовсе его не касалась. Он только заявил, что настоящая Германия не в Веймаре, а повсюду, где немцы продолжают драться.

К сожалению, с каждым днем приходили все более печальные вести о Балтийском добровольческом корпусе. Англия вооружила против него литовцев и латышей. Английское золото лилось к ним рекой, а флот англичан стоял на якоре перед Ригой под латвийским флагом и обрушил огонь на наши войска.

Около середины ноября Россбах сказал нам, что Балтийский добровольческий корпус оказал нам честь и обратился к нам за помощью. Сделав паузу, он спросил, согласимся ли мы пойти им на помощь, если "господа в сюртуках" будут рассматривать нас как мятежников. На лицах многих появилась усмешка, и Россбах сказал, что он никого не принуждает: кто не хочет, пусть скажет. Все молчали. Россбах посмотрел на нас, и в его голубых глазах вспыхнула гордость.

Мы выступили в поход, а немецкое правительство направило отряд кадровых войск, чтобы остановить нас. Однако правительство выбрало войска неудачно они присоединились к нам. Вскоре произошел первый бой: путь нам преградили литовские части. За какой-нибудь час мы смели их. Вечером мы расположились лагерем на литовской земле и запели: "Мы последние немецкие солдаты, стоящие лицом к лицу с врагом". Это была песня Балтийского добровольческого корпуса. Мы разучивали ее слова уже несколько месяцев, но в этот вечер впервые почувствовали себя вправе петь ее.

Через несколько дней отряд Россбаха, пробившись через латышские войска, освободил немецкий гарнизон, окруженный в Торенсберге. Но после этого сразу началось отступление. Снег, не переставая, падал на равнины и болота Курляндии, дул пронизывающий ветер. Мы дрались днем и ночью. Не знаю, что бы сказал лейтенант фон Риттербах, если бы увидел, что мы поступаем с латышами точно так же, как турки поступали с арабами.