Вечера на Карповке - Мария Семеновна Жукова

отличался простотою и изяществом вкуса. Ни один брильянт не оспаривал блеск ее прекрасных черных глаз, оживленных необыкновенным огнем; цвет лица ее был слишком жив и переменчив, чтоб можно было то приписать единственному удовольствию от танцев. Молодой офицер, с которым она танцевала, казался несколько смешанным и столько был занят разговором, что, когда дамы выбирали его, он путал фигуры, говорил невпопад, что скоро было замечено, и красавицы, как бы условясь, наперерыв одна перед другою, вызывали его на средину залы, так что разговор замечательной пары прерывался непрестанно.

– Да, Александр, единственно для тебя приехала я сюда, к этой Езерской, – говорила дама. – Я была уверена, что найду тебя здесь. Мне надо было видеть тебя; ты не хотел быть у меня.

– Г-н Левин! Гюльнара или Медора, – сказал высокий гусар, подводя к Левину двух дам. Левин полетел по зале с Гюльнарою.

– Послушай, Александр! Здесь должна решиться участь моя. Я не могу видеть барона; одно воспоминание об этом свидании ужасает меня.

– Но что мы можем предпринять? Бога ради, успокойся: нас заметят.

– Что мне до того! О, ты знаешь, я не дорожу светом. Не его презрение ужасает меня.

– Г-н Левин! Вас избирают в confident[26]. – Фигура кончилась.

– Ты знаешь, Александр, что вся жизнь моя, все бытие мое принадлежит тебе.

– Завтра, бога ради завтра! Я буду у тебя!

– О нет! Теперь! Неизвестность мучительнее всего.

В это время хорошенькая головка молоденькой девушки наклонилась к нему, и тихий голосок Езерской шепнул: «Переменчивость».

Надобно было отправляться по зале искать переменчивости между красавицами.

Он снова возле своей дамы.

– Скажи мне, Александр, но искренно, по совести; послушай, дело идет о целой жизни.

– Обманывал ли я когда-нибудь?

– Настала минута испытания. Скажи мне, любишь ли ты меня? Можешь ли пожертвовать мне жизнию, планами, надеждами?

– Что ты хочешь сказать?

– Ты знаешь, что я богата, могу располагать значительным капиталом.

– К чему это?

– Хочешь ли следовать за мною за границу?

– Возможно ли?

– Почему же? Там меня не знают, там скроюсь я от взоров, которые с жадностью стали бы здесь наслаждаться моим несчастием, моим стыдом. Поедем! В развалинах Рима, в горах Швейцарии или в лабиринте обширного Лондона я скроюсь, неизвестная, забытая…

– Но…

– Я не приневоливаю тебя разделять мою безвестность, мое уединение; нет, будь в свете, в обществе, и возвращайся ко мне, когда сердце твое будет иметь нужду в друге.

– А Коко?

– Я вижу только образ раздраженного мужа, мой стыд и вечную разлуку с тобою.

– Но Коко?

– О, ты жесток, Александр!

В это время в руке его очутилась червонная дама. Молодой франт в прозрачных чулках подошел к Наталье Васильевне с трефовым королем, и все понеслись.

Надобно признаться, что мазурка не совсем удобна для объяснений.

– Выслушай меня, Natalie! – сказал Левин, возвращаясь на свое место. – Любовь есть счастие жизни; она – мое благо, моя отрада; ей готов я жертвовать связями, честолюбием, обществом, жизнию, если нужно. Но есть нечто выше любви – честь!

– Я не думала этого, я не говорила этого, когда отдавала тебе сердце! – говорила она с раздирающим душу отчаяньем и закрывая лицо платком, как будто бы желая навеять на него прохладный ветерок.

– Должен ли я забыть великодушный поступок твоего мужа? – продолжал Александр. – Сделать баснею города имя его и отвечать черною неблагодарностию на доверенность, с которою он отпустил меня?

Наталья Васильевна тяжело дышала, скрывая страдания души, изнемогавшей под бременем их, под веселою улыбкою, с которою смотрела вокруг себя.

– Должен ли тебя за любовь твою, за преданность повергнуть в бездну несчастий, отнять у сына мать и покрыть стыдом женщину, вверившую мне судьбу свою? Есть жизнь сердца, милый друг, но есть и жизнь общественная: и та, и другая требуют жертв…

– Довольно, Александр… Мы можем кончить, – сказала она и в ту же минуту скрылась в рядах зрителей, окружавших танцующих. Левин последовал за нею, но ее уже не было.

Муж

On ne perd qu’une fois la vie

et la confiance.

P. Syrus[27]

O Dieu, aye pitié de moi selon

ta miséricorde![28]

Les Pseaumes

С душою растерзанною вбежала в кабинет свой баронесса, бледная как смерть, и первый предмет, представившийся взорам ее, был муж.

Она остановилась на одном месте, как окаменелая; это не была Ниоба: там есть страдание, а здесь была холодная неподвижность смерти, но смерти, застигнувшей жертву свою в минуту высочайшего бедствия, возможного на земле.

Барон подошел к ней свободно и с видом совершенно непринужденным.

– Ты не ожидала меня, Наташа?

– Нет… и… я рада.

– О, я не сомневаюсь; это приятный сюрприз, не правда ли?

– Конечно!

– Ты еще похорошела, Наташа! Право. Какой наряд! Я очень рад, что ты не оставляешь света и ищешь развлечения.

– О, если б я знала, что ты будешь…

– Хорошо, что не знала; я не хочу, совершенно не хочу мешать твоим удовольствиям. Ты должна быть свободна во всем!

Наталья Васильевна упала в креслы, не имея более сил выносить страдания душевного. Ничего не замечая, барон поместился на диване, против нее, рассказывал о своем путешествии, о маневрах, о жизни своей в …, расспрашивал о знакомых; принесли ужин; он приглашал Наталью Васильевну отведать его походный пир, как говорил он, шутя и смеясь, как будто все было по-прежнему.

Ужин окончен. Генерал встал.

– Да! Я забыл тебя спросить, Наташа! – сказал он, остановись перед женою с видом притворного равнодушия. – Я желал бы знать, где проведешь ты зиму?

– Где… хочешь ты.

– Нет, ты свободна в выборе. Но я возьму с собою Коко.

– О, и меня! – вскричала Наталья Васильевна, в голосе ее слышалось сердце матери.

– Как ты хочешь! Человек! Постели мне в моем кабинете! Вот видите, Наталья Васильевна, вы всегда будете свободны во всем, что касается до вас. Хотите ли остаться здесь или провести зиму со мною, что, мимоходом замечу, было бы благоразумнее для прекращения некоторых слухов, угодно ли вам ехать за границу или в деревни ваши, я вам ни в чем не буду прекословить. Я предоставляю себе только право располагать участию моего Константина и уверенность, что он останется единственным преемником моего имени. Добрая ночь, баронесса!

И он вышел.

* * *

Наталья Васильевна провела зиму с мужем. Теперь она в южной Франции, куда поехала со своею теткою по совету докторов. Коко в солдатской шинели марширует по зале с генералом. Левин во фраке, он не возвращался более в