Алгебра любви - Марципана Конфитюр

class="p1">- Спасибо, Кость. Мне кажется, это была очень важная для меня беседа. Я всё это обдумаю.

- Обдумай, - улыбнулся Соболевский. - Обдумай и приходи к нам в лицей.

- Знаешь, я даже рада, что мы отстали. В вагоне такой разговор не сложился бы.

- Рада? Ну что ж, я старался!

Тут мы засмеялись вдвоём.

В ту ночь, сидя на полуодетыми на вокзале чужого города, мы пообщались ещё о многом. О музыке, о кино, о семье. Об отношениях между людьми. О математике, разумеется. Кажется, ещё никогда в жизни у меня не было ни с кем такого душевного разговора. Остатки того стеснения перед Костей, которое я испытывала, первый раз встретив его в лицее, исчезли. Общаться с Соболевским оказалось удивительно легко и спокойно.

В третьем часу ночи, когда сон начал одолевать меня, я положила голову Соболевскому на плечо и закрыла глаза. "А не начало ли это нашего романа?" - подумалось вдруг. Я в очередной раз представила, как мы обнимаемся, целуемся... И вдруг поняла, что не хочу этого! Никогда не хотела! Да-да! Вот почему подобные мечты не доставляли мне удовольствия! Я ведь никогда не была влюблена в Костю! И решение добиваться его шло только от ума, а не от сердца! Соболевский был "престижным" парнем, он нравился всему классу, вот я и поддалась этой моде! Но если быть откровенной с самой собой, к Косте как к парню у меня нет ни малейшего влечения! Зато после этой вокзальной ночи... он мне как брат.

- Кость, давай дружить, - промямлила я, не разлепляя глаз.

- Да мы вроде как уже дружим, - сказал Соболевский.

***

В четыре часа ночи, наконец, пришёл поезд, в последнем вагоне которого для нас отыскались места - две боковушки у туалета.

- Верхнюю или нижнюю выбираешь? - шёпотом, чтобы не разбудить спящих вокруг людей, спросил Костя.

- Нижнюю, конечно.

- Почему ты всегда выбираешь нижнюю?

- На верхней полке страшно. Я упаду.

- Да ты вообще-то была там хоть раз?! Верхняя полка это же круто! Неужели ты никогда не мечтала о двухэтажной кровати?!

Мечтала... И о сестре тоже. Её мне мама так и не родила. Зато теперь есть брат!

- Я точно не свалюсь?

- А ты видела, чтобы за всё время нашего путешествия хоть один человек свалился? И вообще, Лена! Что это за жизнь такая, если всего бояться?!

И то верно. Мы застелили постели, и я забралась на верхнюю полку. Оказалось, это совсем не трудно, даже Костиной помощи не понадобилось. А ощущение от того, что ты надо всеми, было и правда классное!

"Эта поездка была не напрасной", - подумала я, засыпая под размеренный стук нашего нового дома на колёсах.

Глава 7. Другими глазами.

В первый после поездки учебный день я шла в школу, полная тревожных ожиданий. Отношения с наиболее активной, влиятельной частью класса - девчонками, - и без того не блестящие, были, кажется, окончательно испорчены. Когда одноклассницы звонили мне, я, сидя в Пятигорске, конечно, могла и бросать трубку, и грубить им, и прибегать к помощи Соболевского, и вообще отключать мобильный. Но теперь от их гнева мне было не уйти. В голове рисовались самые ужасные картины: одноклассницы, обвиняющие меня в пренебрежении и в том, что Костя так и не стал бой-френдом ни одной из них, решают объединиться и развернуть на меня травлю... унижают на каждой перемене... настраивают против меня мальчишек... а то и вообще избивают! Они это могут!

Каково же было моё удивление, когда вместо коллективной атаки я была встречена общим настороженным молчанием. Меня не трогали, со мной не заговаривали. Игнорировали? Нет. Теперешнее молчание в отношении меня разительно отличалось от того, что было месяц-два назад. Если раньше Лену Кузнецову не замечали, видели словно бы сквозь неё и вели себя так, словно её вообще не существовало, теперь за ней наблюдали. Любопытные, назойливые взгляды преследовали меня по всему классу. Я чувствовала себя каким-то заморским животным, привезённым в нашу школу напоказ. Или как будто бы в Пятигорске я превратилась в страшного зверя, и все теперь изучают новую Лену, гадая, как с ней вести себя.

Мальчишки, бывшие в нашем классе меньшинством как по количеству, так и по росту и по уму, интуитивно следовали за девчонками и тоже избегали со мной общаться: будто стеснялись. Единственным человеком, заговорившим со с мной в тот день, оказалось Маша Бондаренко. После пятого урока она, как ни в чём не бывало, подошла ко мне и спросила, весело ли было в Пятигорске и есть ли фотки. На встречный вопрос, почему меня все избегают, Сумо пожала плечами: она, оказывается, этого не заметила. У Маши была потрясающая способность - не видеть того, что её не касается. Именно поэтому она никогда не участвовала ни в каких заговорах и интригах, не поддавалась ни массовым истериям, ни повальным увлечениям. Перед Костей, она, конечно, всё-таки не устояла. Но это увлечение прошло у Сумо быстро, ещё до моего отъезда. Поэтому она была вполне спокойна и улыбалась, когда после уроков, уже одевшись и выйдя из школы, вернулась обратно, чтобы прокричать на весь холл:

- Эй, Лена Кузнецова! Тебя Костя ждёт!

В этот момент на одноклассниц, одевавшихся рядом со мной, я постаралась не смотреть. Но несколько лиц всё-таки промелькнули перед глазами: злобное - Ларисы, взволнованное - Айсели, настороженное - Вики, беспокойное - Клары. "Кажется, завтра мне всё-таки не поздоровится!" - испуганно подумала я и помчалась на улицу, на ходу надевая куртку. Уж очень не хотелось ни конфликтов, ни расспросов!

Между тем, несмотря на все подозрения, которые могли возникнуть у одноклассниц, ничего "криминального" между мною и Соболевским не было. Он стал моим другом - единственным настоящим другом за последние годы. В тот день мы отправились на лекцию знаменитого математика, который выступал в районном ДК. Прослушали всё до конца, а потом пошли домой, с интересом обсуждая только что узнанное, беседуя "за жизнь" и пересказывая друг другу смешные воспоминания из детского сада.

- Ты к нам в лицей приходи, - сказал Костя, прощаясь. - Сперва хотя бы в гости. По четвергам Игорь Аркадьевич математический кружок ведёт. Он тебя рад будет видеть.

***

На следующий день мой сосед, который всё время рисует, не пришёл: заболел, видимо. Первый урок я просидела в одиночестве. Но стоило ему закончиться, а нам -