Уильям Теккерей - История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага

Пен сразу понял, что все известно и настала решительная минута. "Ну что ж, - подумал он, - тем лучше!"

- Где ты был, Артур? - спросила Элен дрожащим голосом.

- И не стыдно вам, сэр, смотреть в глаза этой... этой святой женщине и служителю христианской церкви! - выпалил пастор, словно не замечая умоляющих взглядов Элен. - Где он был? Там, куда сын его матери должен бы постыдиться заглядывать. Ведь ваша матушка - ангел, сэр, сущий ангел. Как вы смеете осквернять ее дом, терзать ее сердце своим преступлением?

- Сэр! - сказал Пен.

- Не отпирайтесь, сэр! - взревел пастор. - Не усугубляйте ложью прочие ваши низости. Я сам вас видел, сэр. Из сада настоятеля. Я видел, как вы, черт возьми, целовали руку этой размалеванной...

- Довольно! - сказал Пен и так стукнул кулаком по столу, что лампа качнулась и замигала. - Я очень молод, но прошу вас не забывать, что я джентльмен... я не потерплю, чтобы оскорбляли эту леди.

- Леди, сэр? - вскричал пастор. - Это она-то леди? Вы смеете в присутствии своей матушки называть эту... эту женщину леди?

- В чьем угодно присутствии, - заорал Пен. - Она достойна самого высокого положения. Она чиста и невинна. Она так же добродетельна, как и прекрасна. Будь на вашем месте другой, я бы с жим иначе поговорил. Но вы мой самый старый друг, и, как видно, это дает вам право сомневаться в моей порядочности.

- Нет, нет, Пен, дорогой мои! - воскликнула Элей вне себя от радости. Я же вам говорила, доктор, он не... он не то, что вы думали. - И нежная мать, сделав шаг вперед, припала к плечу Пена.

Пен почувствовал себя мужчиной. Теперь ему не страшны никакие пасторы. Он рад, что дело дошло до объяснения.

- Вы видели, как она хороша, - обратился он к матери нежно и покровительственно, как Гамлет к Гертруде. - Поверьте мне, и сердце у нее золотое. Вы сами в этом убедитесь, когда узнаете ее. Из всех женщин на свете, кроме вас, она самая прямодушная, самая добрая, самая ласковая. А что она актриса, так разве это дурно? Своим трудом она кормит отца.

- Старого пьяницу и негодяя, - проворчал пастор, но Пен словно и не слышал.

- Когда бы вы знали, как знаю я, сколь скромен ее образ жизни, сколь чисто и благочестиво ее поведение, вы бы... как я... да, как я (бешеный взгляд в сторону пастора), презрели клеветника, осмелившегося ее оскорбить. Ее отец был офицером, отличился в Испании. Он был другом его королевского высочества герцога Кентского, его знает герцог Веллингтон и многие генералы пашей армии. Ему помнится, что он встречался с дядей Артуром у лорда Хилла. А род его - один из самых древних и почитаемых в Ирландии, не менее знатный, нежели наш. Костиганы были в Ирландии к-королями.

- Боже милостивый! - взвизгнул пастор, сам не зная, душит ли его ярость или смех. - Уж не хотите ли вы сказать, что решили на ней _жениться_?

Пен гордо выпрямился.

- А что же вы думали, доктор Портмен? - спросил он. - Какие еще у меня могли быть намерения?

Пастор, совершенно сбитый с толку этим неожиданным выпадом Пена, невольно отступил и мог только выдохнуть:

- Миссис Пенденнис, умоляю вас, вызовите майора.

- Вызвать майора? Одобряю, - сказал Артур, принц Пенденнисский и великий герцог Фэрокский. сопроводив свои слова величественным мановением руки. И беседа закончилась написанием тех двух писем, которые майор Пенденнис, явившись завтракать в клуб, нашел на своем столе в начале сей правдивой повести о принце Артуре.

Глава VII,

в которой майор выходит на сцену

Наш знакомец майор Артур Пенденнис своевременно прибыл в Фэрокс, проведя безрадостную ночь в дилижансе, где толстый сосед, к тому же облаченный в несколько шинелей, затиснул его в угол и не давал ему спать своим неприличным храпом; где некая вдовушка, сидевшая напротив него, не только закрыла доступ свежему воздуху, подняв все оконца кареты, но еще и наполнила ее парами ямайского рома с водой, который она сосала из бутылки, то и дело извлекаемой из ридикюля; где всякий раз, как несчастному джентльмену удавалось задремать, гнусавый звук рожка у заставы, или возня грузного соседа, все теснее прижимавшего его к стенке, или башмаки вдовушки, больно давившие на чувствительные пальцы его ног, тотчас возвращали его к ужасам действительной жизни - той жизни, что ушла в прошедшее, и уже кажется нам немыслимой, и живет теперь только в сладких воспоминаниях. Восемь миль в час в продолжение двадцати, а то и двадцати пяти часов, тесная карета, жесткое сиденье, склонность к подагре, частая смена кучеров, ворчащих, что пассажиры мало дают на чай, спутники, пристрастные к спиртным напиткам, кто в доброе старее время не терпел этих зол? И как люди могли путешествовать, невзирая на такие трудности? А ведь путешествовали! Ночь и утро миновали, и майор, желтый с лица, с щетиной на подбородке, в развившемся парике и ощущая то тут, то там в своем усталом теле болезненное покалывание, спустился на землю у ворот Фэрокса, где жена садовника (она же привратница) почтительно приветствовала его, а еще более почтительно мистера Моргана, его лакея.

Элен, поджидавшая гостя, увидела его из окна. Однако она не поспешила ему навстречу. Она знала, что майор не любит, когда его застают врасплох, и перед тем как показаться на люди, ему требуется некоторая подготовка. Пен однажды, еще в детстве, навлек на себя позорную кару, утащив с его туалетного стола сафьяновую коробочку, в которой майор, нужно в том сознаться, хранил свои коренные зубы, предпочитая, естественно, вынимать их изо рта в тряской карете, но неизменно водворяя на место перед тем, как выйти из спальни. Его парики Морган держал в строжайшем секрете: завивал их в потаенных местах и украдкой проносил в комнату к своему барину; без этой шевелюры майор не согласился бы показаться никому из родичей или знакомых. Итак, он проследовал в отведенную ему комнату и восполнил эти пробелы; совершая свой туалет, он стонал, и кряхтел, и охал, и ругательски ругал Моргана, как и подобает старому щеголю, когда ему всю ночь не давал покоя ревматизм и предстоит исполнить тягостную обязанность. Наконец, завитой, затянутый, распрямленный, он сошел в гостиную, напустив на себя величественный вид человека, одновременно делового и светского.

Пена, однако, в гостиной не было; там сидела только Элен, да маленькая Лора прилежно шила, примостившись на скамеечке у ее ног, и майор, как всегда, протянул ей один палец, после того как поцеловался с невесткой. Лора, дрожа, взяла и отпустила протянутый палец, а потом выбежала из комнаты. У майора Пенденниса не было желания ни удерживать ее, ни вообще видеть в этом доме; у него имелись свои причины не одобрять ее, о которых мы, возможно, упомянем ниже. А Лора побежала искать Пена и вскоре нашла его в фруктовом саду: он шагал взад-вперед по дорожке, беседуя с мистером Сморком. Поглощенный разговором, он не услышал звонкого голоска Лоры и увидел ее лишь после того, как Сморк потянул его за рукав и указал на нее.

Лора подбежала к Пену и взяла его за руку. - Иди, Пен, - сказала она, к нам знаешь кто приехал? Дядя Артур.

- Ах, вот как? - сказал Пен и стиснул ее ручку. Он оглянулся на Смррка с необычайно свирепым видом, будто говоря: "Не боюсь я ни дяди Артура, ни самого Сатаны". Мистер Сморк по привычке возвел глаза к небу и испустил легкий вздох.

- Пойдем, Лора, - сказал Пен полусвирепо, полушутливо. - Вперед! Скажи - пред дядей я предстану.

Но за шуткой он пытался скрыть сильную тревогу и, чувствуя, что разговор предстоит нелегкий, втайне призывал на помощь все свое мужество.

За два дня, миновавших после бурной сцены, к которой привело открытие доктора Портмена, Пен успел доверить свою тайну Сморку и с утра до вечера занимал его разговорами о мисс Фодерингэй - мисс Эмили Фодерингэй - Эмили и т. д., каковые речи Сморк выслушивал не без удовольствия, ибо он сам был влюблен и готов во всем угождать Пену, а к тому же и его не оставили равнодушным прелести богини, подобных которым он, не бывая в театре, ни разу дотоле не лицезрел. Пылкое красноречие Пена, его обильные метафоры и гиперболы, его мужественное сердце - доброе, горячее, полное надежды, упорно не желающее видеть в любимой ни единого изъяна, а в их положении - ни единого препятствия, которого нельзя было бы преодолеть, - все это уже почти убедило мистера Сморка в том, что план мистера Пена вполне осуществим и разумен и что все будет к лучшему, когда Эмили водворится в Фэроксе, капитан Крстиган на остаток своих дней займет желтую комнату, а Пен в восемнадцать лет станет женатым человеком.

Мало того, за эти два дня Пен почти убедил и свою матушку: он отмел одно за другим все ее возражения с той негодующей рассудительностью, которая подчас граничит с недомыслием; и, в сущности, успел внушить ей, что раз этот брак сужден свыше, значит, так тому и быть, что если девица добродетельна, то иного ей и не требуется, так что Элен уже побаивалась приезда дядюшки-опекуна, предвидя, что он посмотрит на женитьбу мистера Пена с совсем иной точки зрения, нежели уже готова была на нее смотреть простодушная, мечтательная, честная и недалекая вдова. Элен Пенденнис была провинциалкой и толковала книгу жизни не так, как толкуют те же страницы в больших городах. Ей доставляло радость (щемящую радость, какую испытывают некоторые женщины, думая о самопожертвовании) воображать тот день, когда она отдаст Пену все, чем владеет, и он введет в дом свою жену, и она сама передаст ей ключи, и уступит лучшую спальню и место во главе стола, и будет радоваться на его счастье. Лишь бы ее мальчику было хорошо, ничего иного ей и не надобно. Ведь сделаться супругой мистера Пена было бы честью и для королевы, достойных его на свете все равно нет, а раз он предпочел царице Астинь смиренную Есфирь, значит, ей остается только одобрить его выбор. Как бы бедна и безвестна ни оказалась та, кого он удостоит столь великой милости, миссис Пенденнис готова была покорно склониться перед нею и отступить в тень. Но актриса... женщина не первой молодости, уже давно не краснеющая, кроме как от румян, под жадными взглядами тысячи глаз... женщина, по всей вероятности, необразованная и невоспитанная, которая, верно, водят дружбу с малопочтенными людьми и слушает неподобающие речи... ах, как горько, что выбор пал на нее и законная правительница будет свергнута с престола ради такой султанши!