Неведомому Богу. В битве с исходом сомнительным - Джон Эрнст Стейнбек

Ознакомительный фрагмент

Монтерея. Элизабет пожалела бедняжку. Трудно быть ребенком: впереди еще столько испытаний, столько болезненных царапин и шишек.

Глава 11

Повозка благополучно миновала ущелье. Лошади высоко поднимали ноги, для надежности стараясь ступать как можно дальше от обрыва, и с опаской косились на реку, а Джозеф с силой натягивал поводья и до визга выжимал тормоз. Едва выйдя на простор, лошади успокоились, и долгое путешествие возобновилось. Джозеф остановил бричку, помог Элизабет вернуться на место. Она села прямо, запахнула на коленях плащ, опустила на лицо вуаль и заметила:

– Если поедем через город, все будут нас рассматривать.

Джозеф что-то сказал лошадям на понятном им языке и ослабил поводья.

– Людское любопытство раздражает тебя?

– Разумеется, нет. Напротив, радует. Испытаю гордость, как будто сделала что-то необычное. Но когда все будут на меня смотреть, придется сидеть прямо и держаться правильно.

Джозеф засмеялся.

– Может быть, никто и не посмотрит.

– Все посмотрят. Заставлю посмотреть.

Они поехали по единственной длинной улице городка, где дома лепились к дороге, как будто старались согреться. Женщины выходили на крыльцо, чтобы увидеть молодую пару, приветственно махали толстыми руками и бережно произносили новый титул, так как само слово звучало совсем по-новому:

– Buenas tardes, señora[7]. – И тут же через плечо обращались к кому-то в доме: – Ven aca, mira! mira! La nueva señora Wayne viene![8]

Элизабет приветливо махала в ответ, но все же старалась выглядеть чинной, взрослой особой. Чудь дальше пришлось остановиться, чтобы принять подарки. Посреди дороги стояла пожилая миссис Гутьерес; она держала за ноги курицу и громко расхваливала ее достоинства. Однако едва птица оказалась в багажном ящике брички, миссис Гутьерес застеснялась. Она поправила волосы, сжала руки и наконец с криком «No le hace!»[9] убежала во двор.

Прежде чем они доехали до конца улицы, в ящике собралась шумная компания связанной живности: два поросенка, ягненок, коза с испуганными глазами и подозрительно сморщенным выменем, четыре курицы и бойцовый петух. Из салуна высыпали веселые посетители и радостно вскинули кружки. Некоторое время молодоженов сопровождали пожелания счастья. Но вот последний дом остался за спиной, а дорога пошла вдоль реки.

Элизабет откинулась на спинку сиденья и глубоко вздохнула. Ее ладонь украдкой забралась в сгиб локтя мужа, на миг сжала руку и замерла в покое.

– Как в цирке, – сказала Элизабет. – Как на параде.

Джозеф снял шляпу и положил на колени. Влажные волосы спутались, глаза смотрели устало.

– Они хорошие люди, – проговорил он умиротворенно. – Буду рад оказаться дома. А ты?

– И я тоже, – ответила Элизабет и вдруг добавила: – Иногда любовь к людям становится такой же сильной и горячей, как страданье.

Джозеф быстро обернулся и взглянул удивленно: она только что высказала его собственную мысль.

– Почему ты об этом подумала, милая?

– Не знаю. А что?

– Я думал о том же: иногда люди, холмы, земля – все, кроме звезд, становится единым целым, и любовь к этому миру остра, как страданье.

– Значит, не звезды?

– Нет, звезды никогда. Звезды всегда чужие. Порою зловещие, но всегда чужие. Чувствуешь, как пахнет шалфей, Элизабет? Приятно вернуться домой.

Она подняла вуаль и глубоко, жадно вдохнула. Платаны начали желтеть, а земля уже покрылась первыми опавшими листьями. Бричка выехала на повторявшую линию реки длинную дорогу; солнце повисло над вершинами гор, за которыми прятался океан.

– Приедем глубокой ночью, – вздохнул Джозеф. Свет в лесу казался золотисто-синим, среди круглых камней бежал ручей.

С наступлением вечера воздух стал влажным и прозрачным, так что горы выглядели твердыми и острыми, как хрусталь. После захода солнца настало волшебное время: Джозеф и Элизабет смотрели вперед, на четко очерченные холмы, и не могли отвести глаз. Стук копыт и журчанье воды углубляли состояние транса. Джозеф сосредоточил немигающий взгляд на линии света над западным гребнем гор. Мысли замедлились, превратившись в картины, и на вершинах появились причудливые фигуры. С океана прилетела черная туча и зацепилась за гребень, а воображение превратило ее в голову черного козла. Джозеф ясно видел косо поставленные желтые глаза – умные и ехидные – и изогнутые рога. «Знаю, что козел действительно сидит, положив бороду на горный хребет, и смотрит в долину, – промелькнуло в сознании. – Он должен там быть. Кажется, я где-то прочитал или кто-то мне рассказал, что из океана должен выйти козел. – В эту минуту ему ничто не мешало собственной властью создавать вещи столь же великие, как сама земля. – Если решу, что козел там, он там появится. И я это сделаю. Козел важен».

Высоко в небе порхали птицы. Ловили крылышками последние солнечные лучи и мерцали, как маленькие звезды. Сыч вылетел на охоту и теперь отважно парил в воздухе, оглашая округу пронзительным криком в надежде вспугнуть притаившихся в траве маленьких существ, заставить их вздрогнуть и выдать свое присутствие. Долину быстро заполнил мрак, а черное облако, словно налюбовавшись земной красотой, вернулось в океан.

«Надо запомнить, что это был козел, чтобы никогда не оскорбить животное недоверием», – подумал Джозеф.

Элизабет слегка вздрогнула, и он обернулся:

– Замерзла, милая? Хочешь, прикрою колени попоной?

Она снова вздрогнула, но уже не так заметно, потому что постаралась сдержаться.

– Мне не холодно. Просто сейчас какое-то странное время. Поговори со мной. Опасное время.

Джозеф все еще думал о козле.

– Что значит опасное? – Он взял ее сжатые ладони и переложил на свое колено.

– Опасность в том, что можно потерять себя. Это из-за света. Вдруг показалось, что я таю и растворяюсь, как облако; сливаюсь со всем, что есть вокруг. Ощущение очень приятное, Джозеф. А потом закричал сыч, и стало страшно, что если слишком сильно сольюсь с холмами, то больше никогда не смогу снова превратиться в Элизабет.

– Так влияет вечер, – успокоил он. – Действует на все живые существа. Замечала когда-нибудь, как в это время ведут себя животные и птицы?

– Нет, – ответила она и с готовностью повернулась, почувствовав, что нашла взаимопонимание. – Кажется, я раньше вообще мало что замечала. А теперь словно глаза открылись. Как же по вечерам ведут себя животные?

Голос Элизабет прозвучал слишком громко и спутал его мысли.

– Не знаю, – ответил Джозеф угрюмо. – Точнее, знаю, но должен подумать. На подобные вопросы не ответишь так сразу, – поспешно добавил он, почувствовав, что был резок. Умолк и посмотрел в сгущающийся мрак. – Да, – заговорил он наконец. – Примерно так: вечером, когда становится по-настоящему темно, все животные замирают. Даже не мигают. Как будто о чем-то мечтают.

Он снова умолк.

– Помню кое-что интересное, – заговорила Элизабет. – Сама