Фонтаны под дождем - Юкио Мисима

с припухшими тяжелыми веками лицо Мураты, методично наносящего удары, выглядело немного сонным. Кагава просто двигался без всякого выражения. Дзиро стоял в безупречной стойке, и его меч раз за разом с мрачным упорством вспарывал утренний воздух. Покрытая потом грудь – бледный треугольник, видневшийся там, где неплотно запахнутые полы куртки то сходились, то расходились в такт его движениям, – сияла, когда на нее падали лучи утреннего солнца.

Свист почти четырех десятков мечей, рассекающих воздух, и отдельные подбадривающие вскрики порождали эхо в окружавших храм холмах. Рты полуоткрыты, грудные клетки ходят ходуном, энергия понапрасну, как может показаться, течет в пустой центр сформированного ими круга.

Но вот возбуждение, пусть и в сочетании с такими приятными вещами, как летнее утро, морской бриз и дружеское соперничество, переросло во всепоглощающую усталость. Они уже не слышали ничего, кроме звука трех дюжин мечей, разрубающих пустоту: легкий, сухой звук бамбука наводил на мысли о внутреннем свете золотого песка. Закончив упражнение, Мибу с удовлетворением осознал, что голова его совершенно пуста. Он просто ждал следующей команды Дзиро.

Теперь они бежали спринт на пятьдесят ярдов, по три-четыре человека за раз.

Потом Дзиро снова поставил их в круг. Они начали отжиматься.

– Пятнадцать, шестнадцать, семнадцать, восемнадцать… – считал Дзиро вслух. Его тяжелое дыхание подстегивало остальных, как кнут.

Мибу заметил, что капли пота, падая на охряную землю, оставляют на ней черные пятнышки. Поначалу, прикоснувшись ладонями к земле, он почувствовал приятную мягкость и свежесть, но чем дольше отжимался, тем тверже становилась поверхность – она словно сопротивлялась, давила на него в ответ снизу вверх.

– Двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь, двадцать восемь…

Он почувствовал режущую боль в руках, теперь земля кидалась на него, целясь прямо в лицо, будто хотела укусить. Количество черных пятнышек с каждой секундой росло, но лишь для того, чтобы постепенно испариться, исчезнуть. Мибу вдруг заметил, что одно пятнышко движется. Это был муравей. Удивительно – как он сюда попал?

– Тридцать пять, тридцать шесть, тридцать семь, тридцать восемь…

Через силу подняв глаза, он увидел, что Ямагиси, не выдержав, бросил отжимания и прохаживался теперь неподалеку от входа в зал, всем своим видом показывая, что у него там есть какое-то дело. Кагава тоже уже не отжимался, а ходил и подбадривал криками младших студентов, сжимая в руке бесполезный меч.

– Сорок пять, сорок шесть…

Когда Дзиро, не сбиваясь, дошел до семидесяти, отжимающихся осталось человек пятнадцать, не считая его самого.

Завтракали в восемь. Двое дежурных первокурсников варили суп мисо.

В расписании дежурств, которое всем выдали накануне вечером, было указано, что готовка, уборка и покупка молока входят в обязанности студентов первого и второго курсов. Дежурство Мибу выпадало на третий день. Завтра ему предстояло идти за покупками, чтобы продумать меню и купить продукты.

Они сидели на коленях за низенькими столиками.

– Приятного аппетита! – пронеслось над столом. Завтрак начался.

В течение полутора часов после завтрака Мибу не мог даже поднять глаза к окну, чтобы посмотреть на море. Второй этап тренировки начался в десять. Они надели нагрудники, перчатки, маски, вооружились мечами и отправились в физкультурный зал.

Зал, как и школа, был новый и хорошо оборудованный. Но, в отличие от зала для фехтования, полу недоставало упругости, поэтому в ступню, припечатывающую пол, отдавалась тупая боль от удара.

Кокубу Дзиро вышел на середину зала, чтобы управлять первой фехтовальной тренировкой летнего лагеря.

Чистым громким голосом он объявил о начале тренировки.

Потом отдал команду разминаться. Когда разминка подошла к концу, он назначил старших студентов, с которыми будут сражаться младшие, сказал всем надеть маски и приступил к разогревающим упражнениям; все это длилось два часа, во время которых они отрабатывали высокие удары слева и справа.

Дзиро отлично знал все достоинства, недостатки и характерную манеру каждого члена клуба. Он мог, понаблюдав всего пару минут, без труда отгадать, кто перед ним, несмотря на защитные маски и скрывающее фигуру одеяние. Он сохранял дистанцию. И казалось, двигался сам лишь затем, чтобы заставить двигаться других. Когда отклонившийся немного вбок меч противника указывал на то, что соперник устал, Дзиро еще энергичнее поддерживал его выкриками и доводил почти до полного истощения сил, выкидывая какой-нибудь новый трюк, чтобы вынудить нападать.

В фехтовальном зале Дзиро выглядел разъяренным божеством: вся сила, весь пыл и жар тренировки, казалось, исходили от него и расплескивались волнами, заполняя все вокруг. Несомненно, этот жар, порожденный солнцем, жил в Дзиро с тех самых пор, как он впервые открыто взглянул на светило.

Еще ему была дарована уверенность в себе. Кто, кроме Дзиро, который в спортивном зале чувствовал себя в своей стихии, мог быть столь совершенным, изящным воплощением уверенности? Когда он высоко вздымал меч, чтобы обрушить его на голову противника, того в первую очередь ошеломляла ослепительная уверенность Дзиро в собственных силах.

Во время коротких перерывов первокурсники переговаривались шепотом:

– Посмотри, как он держит меч! Если так со всего размаху ударить, череп раскроить можно.

Дзиро высоко вскидывал свое оружие, приготовившись к нападению. Меч казался гигантским угрожающим рогом, и бесплотная энергия жизни плыла над ним, будто гигантское облако в летнем небе, гордое и лучезарное. Решетка маски поблескивала, и направленное в небеса оружие без труда обращалось вниз – на противника. В тот миг, когда оно опускалось, небо словно раскалывалось надвое, а меч, обрушиваясь на голову несчастной жертвы, походил на стремительно пробежавшую по небу трещину.

Но во время сегодняшних упражнений Дзиро не стал показывать свой коронный номер.

Он, как смерч, вовлекал соперников в безудержное кружение, пока они совсем не выбивались из сил. Но, в отличие от Кагавы, движения Дзиро всегда подчинялись некоему общему ритму, в них не было и тени небрежности. В каждое мгновение его стойка оставалась безупречной и естественной. Неопытным новичкам, которых он натаскивал, представлялось, что существует не один, но множество разных неповторимых Кокубу Дзиро.

Выкрики, пот, топот ног по полу – посреди всей этой сумятицы стук бамбуковых мечей звучал, как взрывы хлопушек.

Огромные неровные волны поднимались и опадали, заключая в себя прерывистое дыхание фехтовальщиков.

– Йа!

– Тха-а!

– Ну же, ну же!

– Атакуй!

Выкрики, рывки тел – туго закрученная темная воронка, собранная воедино непреодолимым зовом крови.

И лишь один Дзиро держался невозмутимо. Все вокруг него представлялось запотевшим стеклом; он высился в центре прозрачным, незамутненным кристаллом, окружающая его суета воспринималась глумливым фарсом.

В этом суматошном гвалте он двигался молниеносно и бесшумно, почти невидимый глазу. И вдруг, внезапно застывая, превращался в зловещую, темно-синюю, изящную и безудержную силу.