Элизабет Гаскелл - Жены и дочери

Как и следовало ожидать, Молли коротко и негромко рассмеялась.

– Ну вот, наконец-то мы дома.

Миссис Гибсон тепло приветствовала Молли. Во-первых, Синтия пребывала в немилости; во-вторых, Молли, несомненно, привезла с собой самые последние новости; в-третьих, миссис Гибсон искренне была привязана к девушке, пусть и по-своему, и ей было жаль видеть ее бледной и усталой.

– Подумать только, как внезапно все это произошло! Не то что бы я ожидала чего-то подобного! Какая досада! И как раз тогда, когда Синтия отказала Роджеру! Если бы она повременила хотя бы один денечек! И что на это говорит сквайр?

– Он раздавлен и убит горем, – ответила Молли.

– Еще бы! Не думаю, что он был в таком уж восторге от помолвки.

– Какой помолвки?

– Как это какой? Роджера и Синтии, разумеется. Я спрашиваю у тебя, как сквайр отнесся к ее письму, в котором она сообщает о разрыве?

– А… я ошиблась. Он еще не вскрывал письма сегодня. Я видела среди них и то, что пришло от Синтии.

– Вот что я называю полным неуважением.

– Не знаю. По-моему, он ничего такого не имел в виду. А где Синтия?

– Ушла на луг. Она должна вернуться с минуты на минуту. Я просила ее сделать для меня кое-что, но она наотрез отказалась показываться в городе. Боюсь, что она совсем запуталась. Но вмешиваться и помочь ей она мне не позволяет. Я бы не хотела показаться меркантильной, но мне очень неприятно видеть, как она отказалась от двух таких достойных партий. Сначала мистер Гендерсон, а теперь еще и Роджер Хэмли. Когда, кстати, сквайр ожидает приезда Роджера? Не думает ли он, что из-за того, что бедный Осборн умер, он вернется раньше?

– Не знаю. По-моему, он сейчас вообще ни о чем не думает, кроме Осборна. Мне показалось, что обо всех остальных он попросту забыл. Но, быть может, известие о том, что Осборн был женат и что у него есть ребенок, немного встряхнет его.

Молли была совершенно уверена в том, что Осборн действительно и по-настоящему был женат, но при этом не подозревала, что мистер Гибсон ни словом не обмолвился ни своей супруге, ни Синтии о том, что сама она рассказала ему давеча ночью. Просто у мистера Гибсона возникли некоторые сомнения в законности его брака, и потому он не собирался говорить об этом жене, пока сам не убедится в этом тем или иным способом. И потому миссис Гибсон потрясенно воскликнула:

– Что ты имеешь в виду, дитя мое? Женат! Осборн женат? И кто же это говорит?

– О боже! Пожалуй, мне не стоило упоминать об этом. Я сегодня необыкновенно глупа. Да! Осборн был давно женат, но сквайр узнал об этом только сегодня утром. Думаю, это пошло ему на пользу, хотя и не уверена.

– И кто же эта леди? Это неслыханно – представляться холостяком, будучи все это время женатым! Если что и вызывает во мне отвращение, так это двуличность. Итак, кто эта леди? Расскажи мне все, что тебе известно об этом, будь хорошей девочкой.

– Она француженка и католичка, – сказала Молли.

– Француженка! Они такие кокетки и обманщицы, а он ведь часто бывал за границей! Ты говоришь, что у них есть ребенок. Мальчик или девочка?

– Этого я не знаю. Я не спрашивала.

Молли полагала, что простых ответов на вопросы будет более чем достаточно, и злилась на себя за то, что разболтала мачехе о вещах, которые, как считал ее отец, желательно было хранить в тайне. И тут в комнату вошла Синтия; в глазах ее светилось удрученное и безнадежное выражение, которое Молли подметила моментально. Она ничего не слышала о прибытии Молли и даже не подозревала о том, что та вернулась, пока не увидела ее сидящей в гостиной.

– Молли, дорогая! Это действительно ты? Мы ждали тебя, как цветов в мае, хотя ты отсутствовала каких-то жалких двадцать четыре часа. Но без тебя дом стал совсем другим!

– А какие новости она нам привезла! – подхватила миссис Гибсон. – Я почти рада, что ты написала сквайру вчера, потому что, если бы ты подождала до сегодняшнего дня – хотя ранее я полагала, что ты уж слишком спешишь, – он мог бы счесть, что у тебя есть личная заинтересованность в том, чтобы разорвать помолвку. Все это время Осборн Хэмли был женат, о чем никто даже не догадывался, и у него есть ребенок.

– Осборн был женат! – воскликнула Синтия. – Если когда-либо мужчина и выглядел стопроцентным холостяком, так это был именно он. Бедный Осборн! Светловолосый, деликатный и утонченный, он выглядел таким молоденьким, сущим мальчишкой!

– Да! Это был грандиозный обман, и я пока не могу простить его за это. Подумать только! А что было бы, если бы он вздумал оказать кому-либо из вас знаки внимания, а вы влюбились бы в него? Он запросто мог разбить сердце тебе или Молли. Нет, я не могу простить его, пусть даже он умер, бедняжка!

– Что ж, поскольку он никому из нас не оказывал особенных знаков внимания, а никто из нас не влюбился в него, мне остается лишь пожалеть о том, что ему пришлось так долго беспокоиться и скрывать свой брак. – Синтия говорила с явным знанием дела, прекрасно помня о том, сколько неприятностей и беспокойства причинила ей собственная тщательно скрываемая помолвка.

– А теперь, разумеется, у него появился сын, который и будет наследником, а Роджер, как обычно, останется ни с чем. Надеюсь, Молли, ты сумеешь объяснить сквайру, что Синтия никоим образом не подозревала ни о чем подобном, когда писала свои письма? Мне бы не хотелось, чтобы подозрения в суетности и меркантильности пали на кого-либо из тех, кто мне небезразличен.

– Он еще не читал письмо Синтии. Ах, позвольте мне вернуть его домой нераспечатанным, – сказала Молли. – Отправь Роджеру еще одно письмо, сейчас же. Оно придет к нему одновременно с первым, и он получит оба, когда достигнет Кейпа[136] и поймет, какое из них последнее – и настоящее. Только представь себе! Он в одно и то же время узнает о смерти Осборна и разрыве с тобой – два таких тяжелых удара! Прошу тебя, Синтия!

– Нет, моя дорогая, – возразила миссис Гибсон. – Я не могу допустить этого, даже если Синтия склонна согласиться с тобой. Просить о повторной помолвке с ним! Как бы там ни было, теперь она должна подождать, пока он не сделает предложение снова, а мы посмотрим, чем все обернется.

Но Молли не сводила умоляющего взгляда с Синтии.

– Нет! – решительно отрезала Синтия, хотя и после некоторого размышления. – Ничего не выйдет. Прошлой ночью я ощутила такое спокойствие и удовлетворение, каких не испытывала на протяжении вот уже многих недель. Я очень рада тому, что вновь стала свободной. Меня тяготила добропорядочность Роджера, его эрудиция и все такое. Это совсем не в моем вкусе, и я не думаю, что когда-либо вышла бы за него замуж, даже если бы и не было всего этого злословия и клеветнических историй, что распространяются обо мне. К тому же он наверняка услышит о них и станет ожидать, что я объяснюсь, раскаюсь и выкажу смирение. Я знаю, что он не смог бы сделать меня счастливой, как и не верю в то, что сам был бы счастлив со мной. Пусть все останется как есть. Я скорее стану гувернанткой, чем выйду за него замуж. Он стал бы для меня сущим наказанием, и вся моя жизнь превратилась бы в пытку.

«Роджер – наказание!» – сказала себе Молли. Вслух же она произнесла:

– Теперь и я вижу, что лучше пусть все останется по-прежнему. Вот только мне очень жаль его, очень. Он ведь так любил тебя. Тебе больше никогда не найти второго такого, как он.

– Ну и пусть. Чему быть, того не миновать. К тому же чересчур сильная любовь угнетает меня. Мне нравятся многие и многое, а мысль о том, что все должно упираться в одного возлюбленного, мне претит.

– Я тебе не верю, – заявила в ответ Молли. – Но давай более не будем говорить об этом. Пусть все идет своим чередом. Мне казалось… я была почти уверена, что сегодня утром ты будешь жалеть о содеянном. Лучше оставим эту тему в покое. – Она умолкла, глядя в окно. На душе у нее было тяжело и сумрачно, и она не понимала отчего, но заговорить не осмеливалась. Скорее всего, она просто расплачется, если откроет рот. Спустя некоторое время к ней тихонько подошла Синтия.

– Ты сердишься на меня, Молли, – негромко начала она.

В ответ Молли резко развернулась к ней.

– Я! Да ведь вся эта история никоим образом меня не касается. Ты сама решаешь, что для тебя лучше. Поступай как знаешь. Полагаю, что ты приняла правильное решение. Просто я не хочу обсуждать его и переливать из пустого в порожнее. Я очень устала, родная, – теперь она заговорила мягко и нежно, – и сама не знаю, что говорю. Если тебе показалось, что я рассердилась, не обращай на меня внимания.

Синтия помолчала, прежде чем ответить, а потом сказала:

– Как ты считаешь, я могу пойти с тобой, чтобы помочь? Мне следовало бы предложить это еще вчера. Ты сама сказала, что он еще не вскрывал моего письма, следовательно, он еще ничего не знает. А мне всегда нравился бедный Осборн, пусть и по-своему, ты же знаешь.

– Не знаю, что и сказать, я не вправе судить, – отозвалась Молли, не понимая мотивов Синтии, которые, в сущности, были не чем иным, как минутным порывом. – Пусть решает папа, но мне кажется, что тебе лучше не ходить туда. Только не принимай моего мнения в расчет, сейчас я могу лишь сказать, как сама поступила бы на твоем месте.