О. Генри - Короли и капуста (сборник)

Вот такой монолог прочитал нам с Генри Хорсколларом консул Соединенных Штатов в Солитасе.

Тем не менее, в тот же день мы пошли и сняли комнату на центральной улице Калье-де-лос-Анхелос, протянувшейся вдоль берега, и отнесли туда наши чемоданы. Такая себе просторная комната, темная и веселая, но маленькая. Сама улица была довольно живописная: маленькие домики чередовались здесь с оранжерейными растениями, а селяне и селянки, составлявшие население этого города, ходили взад-вперед по зеленой травке, которая служила здесь вместо мостовой. Ну точно как опереточный хор перед выходом на сцену Гарун аль-Рашида.

Мы как раз протирали нашу музыкальную машину от дорожной пыли и совершали другие приготовления, чтобы уже завтра начать наше коммерческое предприятие, когда импозантный белый мужчина в белом же костюме остановился у нашей двери и заглянул в комнату. Мы пригласили его зайти, он вошел и окинул нас оценивающим взглядом. Он жевал длинную сигару и задумчиво щурился, осматривая нас не менее тщательно, чем молодая девушка осматривает свои платья, выбирая, в чем же ей пойти в гости.

– Нью-Йорк? – произносит он наконец, обращаясь ко мне.

– По происхождению и время от времени, – отвечаю я. – Неужели еще заметно?

– Узнать нетрудно, – говорит он, – если знаешь как. На вас отлично сидит жилет. Кроме как в Нью-Йорке, нигде больше не умеют правильно выкроить жилет. Пиджак – возможно, но не жилет.

Затем белый человек переводит взгляд на Генри Хорсколлара и колеблется.

– Индейца, – представился Генри, – ручная индейца. Человек тоже представился:

– Меллинджер, Гомер П. Меллинджер. Ребята, я вас конфискую. Нет у вас ни няньки, ни наставника, и вы заблудитесь здесь, как Белоснежка в темном лесу. Я считаю своим долгом показать вам, что здесь к чему. Я выбью подпорки и надлежащим образом спущу ваше судно на прозрачные воды этой грязной тропической лужи. Вы должны пройти ритуал посвящения, так что пойдемте со мной, и я разобью бутылочку доброго вина о бушприт вашего корабля, как того велит морской обычай.

Ну и два дня после этого мы были гостями Гомера П. Меллинджера. С мнением этого человека в Анчурии считались. Он был важной птицей. Он был Гарун аль-Рашид. Если мы с Генри были Белоснежкой, заблудившейся в лесу, то он был, без сомнения, всеми семью гномами. Он, я и Генри Хорсколлар стали друзья не разлей вода, мы таскали наш граммофон по городу, посещали самые разные места, пьянствовали и весело проводили время. Стоило нам увидеть где-нибудь открытую дверь, мы тут же входили и заводили нашу машинку, а Меллинджер приглашал всех послушать изысканную музыку и познакомиться с его старинными друзьями, сеньйорос американос. Опереточный хор преисполнился уважения и ходил за нами из дома в дом. Каждый раз, когда играла новая мелодия, мы должны были попробовать новый напиток. Эти аборигены изобрели одну приятнейшую штуку в плане выпивки. Хоть раз попробуешь – и никогда не забудешь: она навсегда приклеится к твоей памяти, как жевательная резинка. Они отрубают верх у еще зеленого кокосового ореха и прямо внутрь, в его сок, наливают французское бренди и другие лекарственные препараты. Так что и кокосы мы такие пробовали, и много чего еще.

Наши с Генри деньги были объявлены вне закона. За все платил Гомер П. Меллинджер. Этот человек умел находить скрученные в трубочку купюры в таких местах на своей личности, откуда и самый знаменитый фокусник не смог бы извлечь ни кролика, ни яичницу Он мог бы основать несколько университетов и собрать коллекцию редчайших орхидей, и у него бы еще осталось достаточно денег, чтобы скупить голоса всех цветных избирателей своей страны. Мы с Генри все гадали, чем же он промышляет. И вот однажды вечером он нам рассказал.

– Ребята, – говорит он, – я водил вас за нос. Вы думаете, что я такая себе попрыгунья-стрекоза, но на самом деле в этой стране я работаю больше всех. Десять лет назад я высадился на эти берега, а два года назад поймал удачу за хвост. Да, я могу принимать любые решения относительно судьбы этого содружества имбирных пирогов, когда мне заблагорассудится. Я доверяюсь вам, поскольку вы мои соотечественники и гости, хоть вы и оскорбили гостеприимно принявшие меня берега наихудшим шумоиздающим устройством, из всех когда-либо использовавшихся для извлечения музыки.

Моя должность – личный секретарь президента этой республики, а мои служебные обязанности заключаются в том, чтобы управлять ею. Вы не увидите моего имени в афишах, но подобно тому, как горчица приправляет салат, я приправляю всем в этой стране. Ни один законопроект не будет представлен на рассмотрение конгресса, ни один инвестор не получит концессию и ни одна новая пошлина не появится на таможне без участия повара по имени Г. П. Меллинджер – он готовит и сервирует все эти блюда. В приемной президента я наполняю его чернильницу и обыскиваю заезжих официальных лиц, чтобы им не вздумалось пронести кинжал или взрывчатку, но в задней комнате я определяю политический курс. Ни за что на свете вы не догадаетесь, как я получил такое влияние. Это единственное в мире предприятие такого рода. Я просвещу вас. Помните популярный лозунг, который часто печатали на тетрадных обложках: «Честность – лучшая политика»? Так вот это оно и есть. Я честно работаю за свою взятку. Я – единственный честный человек в этой республике. Это знают все: правительство, народ, продажные чиновники и иностранные инвесторы. Я заставляю правительство выполнять то, что оно пообещало. Если человеку обещана должность – он ее получит. Если иностранные капиталисты покупают концессию – они получат обещанные товары. У меня здесь монополия на заключение честных сделок. Конкуренции нет никакой. Если бы полковник Диоген зажег свой фонарь в этих местах, ему бы дали мой адрес в течение двух минут. Денег это приносит не особенно много, но дело надежное, и, по крайней мере, я могу спокойно спать по ночам.

Вот такую речь произнес Гомер П. Меллинджер, обращаясь к нам с Генри Хорсколларом. А чуть позже он исторг из себя следующую реплику:

– Ребята, я сегодня устраиваю званый вечер для шайки знатных граждан и хочу, чтобы вы мне помогли. Вы принесете свою музыкальную молотилку и придадите этому делу внешнюю схожесть с задекларированной целью. Нужно провернуть одно важное дело, но так, чтобы никто не догадался. С вами, друзья, я могу говорить откровенно. Долгие годы я испытывал мучения оттого, что мне не с кем поделиться и не перед кем похвастаться. Иногда на меня накатывает тоска по родине, и в такие моменты я, кажется, готов поменять все привилегии и барыши, которые дает мне моя теперешняя должность, на то, чтобы всего лишь на один час оказаться в Нью-Йорке, выпить кружечку пива и закусить бутербродом с икрой где-нибудь на Тридцать четвертой улице, просто постоять и посмотреть, как мимо едут трамваи, вдохнуть аромат жарящегося арахиса, доносящийся из овощного магазинчика старого Джузеппе.

– Да, – говорю я, – отличная икра есть, например, в закусочной у Билли Ренфрю на углу Тридцать четвертой улицы и…

– Господь свидетель, – перебил меня Меллинджер, – если бы вы мне раньше сказали, что знакомы с Билли Ренфрю, я изобрел бы еще тонны способов сделать вас счастливыми. Билли был моим лучшим другом в Нью-Йорке. Вот человек, которому не известно само слово «обмануть». Я здесь честно работаю за свою взятку, а он терпит убытки из-за своей честности. Caramba![68] Иногда меня просто тошнит от этой страны. Все здесь прогнило. Начиная с главы государства и заканчивая последним сборщиком кофе, все они плетут интриги друг против друга и снимают шкуры со своих товарищей. Стоит какому-нибудь погонщику мулов снять шляпу перед чиновником, этот чиновник сразу делает вывод, что он народный кумир, и начинает подбивать клинья, чтобы устроить революцию и свергнуть законного президента. Это одна из моих маленьких обязанностей – личный секретарь должен вынюхивать такие революции и давить их в зародыше, пока они не вырвались наружу и не поцарапали краску на правительственной собственности. Именно поэтому я сейчас нахожусь здесь, в этом заплесневелом прибрежном городишке. Губернатор этого округа и его банда замышляют восстание. Мне известны все их имена, и все они приглашены сегодня вечером послушать граммофон – с наилучшими пожеланиями, Г. П. М. Вот так я соберу их всех в одном месте, ну и далее в моей программе припасены для них кое-какие номера.

Мы сидели все втроем за столом в баре под названием «Очищение Святых». Меллинджер разливал по бокалам вино и выглядел несколько обеспокоенно, а я размышлял о сложившейся ситуации.

– Эти негодяи очень опасны, – говорит Меллинджер с раздражением. – Их финансирует иностранный каучуковый синдикат, и они буквально по горло набиты деньгами для взяток. Меня просто тошнит, – продолжает Меллинджер, – от этой несмешной оперетты. Я хочу услышать запах Ист-Ривер[69] и я хочу снова носить подтяжки! Иногда мне хочется бросить свою работу, но я – проклятье! – настолько глуп, что как бы горжусь ею. Они здесь говорят: «Меллинджер – вот это человек! Рог Dios![70] Его не купишь и за миллион». Хотел бы я забрать с собой эту характеристику и когда-нибудь показать ее Билли Ренфрю. Это придает мне силы всякий раз, когда я вижу жирный кусок, который может стать моим, стоит мне лишь моргнуть глазом и – потерять мое предприятие. Да! Со мной шутки плохи. Они это знают. Свои деньги я честно зарабатываю и – трачу. Когда-нибудь я все же сколочу состояние, тогда я вернусь в Нью-Йорк и буду есть икру вместе с Билли. Сегодня вечером я покажу вам, как нужно обращаться со сборищем коррупционеров. Я покажу им, что такое Меллинджер, личный секретарь президента, если с него снять подарочную упаковку.